Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

По славной дорог? прокативъ въ 40 минуть 11-ть верстъ до деревни, онъ засталъ еще старушку мачиху, жившую съ нимъ въ деревн?, не спящей. Изъ оконъ ея комнаты падалъ св?тъ на сн?гъ площадки передъ домомъ. Кузьма, услыхавъ колокольчикъ, выб?жалъ на крыльцо. Левинъ вошелъ. Лягавая сука Ласка визжала, терлась, поднималась и хот?ла и не см?ла положить переднiя лапы ему на грудь.

Мачиха вышла на площадку л?стницы и, удивленная неожиданнымъ скорымъ возвращенiемъ пасынка, спросила, что случилось:

– Отъ чего ты такъ скоро?

– Ничего, maman, соскучился. Въ гостяхъ хорошо, а дома лучше, – отв?чалъ онъ ей. – Сейчасъ приду, все вамъ разскажу, только переод?нусь.

Мачиха вернулась къ себ? и съ своей сожительницей Натальей Петровной, ожидая Костю, по своему принялась обсуждать причину его скораго возвращенiя.

Не смотря на то, что Левинъ не говорилъ своей мачих? о своихъ нам?ренiяхъ, она съ Натальей Петровной почти всякiй разъ предполагала, что онъ ?детъ въ Москву жениться, и со страхомъ ожидала новой хозяйки.

– Можетъ быть, все покончилъ и образовался, да и прi?халъ все собирать.

– Вы в?чно все глупости выдумываете, – отв?чала мачиха. – Просто кончилъ д?ло.

Между т?мъ Левинъ прошелъ въ кабинетъ. Кабинетъ медленно осв?тился принесенной св?чой, выступили знакомыя подробности: оленьи рога, полки съ книгами, зеркало печи съ отдушниками, которую давно надо починить, диванъ, большой столъ, на стол? начатая открытая книга, сломанная пепельница, тетрадь съ его почеркомъ. Онъ прочелъ: «Тепло есть сила, но сила есть тепло. Чтоже мы выиграли?» Прочелъ онъ свои зам?тки о книг?, которую онъ читалъ. Потомъ онъ подошелъ къ углу, гд? у него стояли дв? пудовыя гири и гимнастически поднялъ ихъ, разминаясь. За дверью заскрип?ли женскiе шаги. Онъ посп?шно поставилъ гири. Вошла д?вушка отъ мачихи, предлагая чаю. Онъ покрасн?лъ, увидавъ ее.

«Я думалъ, что это кончено», сказалъ онъ себ?.

– Сейчасъ приду на верхъ, – отв?чалъ онъ.

И быстро переод?лся и поб?жалъ на верхъ, но по дорог? встр?тилъ его прикащикъ.

Прикащикъ принесъ письма, бумаги и разсказалъ, что гречу не привезли изъ сушилки, не смотря на то, что это было приказано сд?лать въ день отъ?зда. Левину стало досадно, и онъ сд?лалъ выговоръ прикащику. Но было одно важное и радостное событiе: это было то, что отелилась Пава, лучшая, дорогая корова (Игнатъ не ум?лъ сказать, бычка или телку отелила Пава). Она отелила телку.

– Кузьма, дай тулупъ. А вы велите-ка взять фонарь, я пойду взгляну, – сказалъ онъ прикащику.

Скотная конюшня для дорогихъ коровъ была сейчасъ за домомъ. Пройдя черезъ дворъ мимо сугроба у сирени, онъ подошелъ къ конюшн?. Пахнуло навознымъ теплымъ паромъ, когда отворилась примерзшая дверь, и коровы, удивленныя непривычнымъ св?томъ фонаря, зашевелились по св?жей солом?. Мелькнула гладкая, черноп?гая, широкая спина Голландки; Беркутъ, быкъ, лежалъ съ своимъ кольцом? въ губ? и хот?лъ было встать, но раздумалъ и только пыхнулъ раза два, когда проходили мимо. Красная красавица, громадная, какъ гипопотамъ, Пава, задомъ повернувшись, заслоняла отъ входившихъ теленка и стала обнюхивать его. Левинъ вошелъ въ денникъ по св?жей солом?, огляд?лъ Паву и поднялъ красноп?гаго теленка на его шатающiяся длинныя ноги. Взволнованная Пава замычала было, но успокоилась, когда Левинъ подвинулъ къ ней телку, тотчасъ же начавшую снизу вверхъ поталкивать подъ пахъ мать, и стала лизать ее шаршавымъ языкомъ.

– Да сюда посв?ти, Федоръ, сюда фонарь, – говорилъ Левинъ, оглядывая телку. – Въ мать, даромъ что мастью въ отца. Очень хорошо! Вотъ это будетъ корова! Василiй Федоровичъ, в?дь хороша? – обращался онъ къ прикащику, совершенно примиряясь съ нимъ за гречу подъ влiянiемъ радости за телку.

– Въ кого же дурной быть?

– Ну, хорошо, теперь ступайте, и я домой пойду.

Онъ[714 - Зачеркнуто: былъ въ томъ веселомъ д?тскомъ] вернулся домой въ самомъ веселомъ расположенiи духа.[715 - Зач.: за которое его такъ любили и вс? знавшiе его] Онъ подс?лъ къ мачих?, разсказалъ ей про брата Серг?я, про Николая не говорилъ, зная, что она не любитъ его; потомъ посм?шилъ ее, зная, что она это любила, сд?лалъ съ ней 12-ть спящихъ д?въ, любимый ея пасьянсъ, принимая въ немъ жив?йшее участiе, и ус?лся на большомъ кресл? въ ея комнат? съ книгой и стаканомъ чая на маленькомъ столик?, то читая, то вступая въ разговоръ, который вела мачиха съ Натальей Петровной.

Кром? д?ла по своему и братниному хозяйству, у Левина всегда бывало свое умственное д?ло. Онъ кончилъ курсъ по Математическому факультету, и одно время страстно занимавшая его математика давно уже ему опротив?ла, но естественныя, историческiя и философскiя науки поперем?нно интересовали его. Безъ всякой связи и посл?довательности онъ бросался съ страстью, съ которой онъ все д?лалъ, то въ изученiе одной, то другой стороны знанiя. Учился, читалъ, доходилъ то того, что все это вздоръ, и бросалъ и брался за другое. Теперь онъ былъ въ перiод? физическихъ занятiй. Его занимали вопросы электричества и магнетизма. Онъ читалъ Тиндаля и, взявъ книгу, вспомнилъ весь свой ходъ мыслей, свои осужденiя Тиндалю за его самодовольство, ловкость и усовершенствованiя произведенiя опытовъ и отсутствiе философской подкладки. «И потомъ онъ все вретъ о кометахъ, но красиво. Да, – вдругъ всплывала радостная мысль, – черезъ два года, можетъ быть, вотъ что у меня въ стад?: дв? голландки, сама Пава еще можетъ быть жива, 12-ть молодыхъ Беркутовыхъ дочерей. Да подсыпать на казовый конецъ этихъ трехъ – чудо!»

Онъ опять взялся за книгу.

«Ну, хорошо, электричество и тепло – одно и тоже, но возможно ли въ уравненiи для р?шенiя вопроса подставить одну величину вм?сто другой? Н?тъ. Ну, такъ чтоже! Связь между вс?ми силами природы чувствуется инстинктомъ.[716 - Зачеркнуто: Я всему знаю опред?ленное м?сто.] А всетаки прiятно. Да, особенно прiятно, какъ Павина дочь будетъ уже красноп?гой коровой, и все стадо, въ которое подсыпать этихъ трехъ. Отлично! Да, что то тяжко было въ Москв?. Ну, что же д?лать. Я не виноватъ».

Старая Ласка, еще несовс?мъ переварившая радость его прi?зда и б?гавшая, чтобы полаять на двор?, вернулась, махая хвостомъ, и, внося съ собой запахъ воздуха, подошла къ нему, подсунула голову подъ его руку, жалобно подвизгивая, требуя, чтобъ онъ поласкалъ ее. И когда онъ поласкалъ, она тутъ же, у ногъ его, свернулась кольцомъ, положивъ голову на заднiя пазанки. И въ знакъ того, что теперь все хорошо и благололучно, слегка раскрыла ротъ, почмокала губами и, лучше уложивъ около старыхъ зубъ липкiя губы, затихла въ блаженномъ спокойствiи.

Левинъ внимательно сл?дилъ за этимъ посл?днимъ ея движенiемъ.

«Такъ то и я!» сказалъ онъ себ?, думая о томъ, что было въ Москв?, и д?йствительно онъ чувствовалъ успокоенiе. Онъ въ первый разъ теперь былъ въ состоянiи ясно понять и прочувствовать то, что съ нимъ было, все, что онъ потерялъ, и ему было грустно, очень грустно, но грусть эта была спокойная.

Левинъ едва помнилъ свою мать, память о ней была для него самымъ священнымъ воспоминанiемъ, и будущая жена его должна была быть въ его воображенiи повторенiемъ того прелестнаго священнаго идеала женщины, которымъ была для него мать.

Для Левина любовь была совс?мъ не то, что она была для Степана Аркадьича и для большинства его знакомыхъ. Первое отличiе его любви уже было то, что она не могла быть запрещенная, скрывающая и дурная. У него было то запрещенное и скрываемое, что другiе называли любовь. Но для него это было не любовь, но стыдъ, позоръ, в?чное раскаянiе. Его любовь, какъ онъ понималъ ее, не могла быть запрещенною, но была высшее счастье на земл?, поэтому она должна стоять выше всего другаго. Все другое, м?шающее любви, могло быть дурное, но не любовь. И любовь къ женщин? онъ не могъ представить себ? безъ брака. Его понятiя о женитьб? поэтому не были похожи на понятiя Степана Аркадьича и другихъ, для которыхъ женитьба была одно изъ многихъ общежительныхъ д?лъ; для Левина это было одно высшее д?ло, отъ котораго завис?ло все счастье жизни.

Въ юности его мечты о женитьб? были общiя, неопред?ленныя, но съ того времени, какъ онъ, вернувшись изъ-за границы, узналъ Кити взрослой д?вушкой, мечты эти слились съ любовью къ одной женщин?, которая одна отв?чала его требованiямъ и сама собой становилась на то м?сто идеала женщины, которое занимала мать. Чувство это, несмотря на сомн?нiя въ себ?, страхъ отказа, росло и росло и достигло своей высшей ступени въ то время, какъ онъ по?халъ въ Москву. У чувства этаго была уже длинная исторiя. Тысячи сценъ съ нею, самыхъ чистыхъ и невинныхъ (его любовь такъ была далека отъ чувственности, что онъ часто боялся, что у него не будетъ д?тей), тысячи сценъ, гд? она то ут?шала и ласкала его (воображенiе его постоянно путало будущую жену съ бывшей матерью), то была веселой подругой и товарищемъ, то была матерью его д?тей (онъ представлялъ себ? уже взрослыхъ, не мен?е 5-ти л?тъ, д?тей и много мальчиковъ и д?вочекъ), то была, и это чаще всего, благод?тельницей крестьянъ и образецъ добродушiя и кротости для вс?хъ окружающихъ. Тысячи такихъ сценъ были прожиты съ нею и прожиты имъ съ нею по н?скольку разъ этой жизнью воображенiя. Н?которыя слова даже по н?скольку разъ уже были сказаны (все въ этой воображаемой жизни имъ и ею). Много сновъ съ нею повторялись уже. И теперь со вс?мъ этимъ должно было разстаться.

[717 - Зачеркнуто: И разстаться нельзя было, и сверхъ того надо было нести предъ собою весь позоръ полученнаго отказа.]И несмотря на то,[718 - Зач.: вступивъ въ свои законныя формы и привычки жизни, онъ чувствовалъ д?йствительное успокоенiе.] услыхавъ чмоканье уложившей губы собаки, сидя на своемъ кресл? съ книгой и слушая лепетъ мачихи съ Натальей Петровной, онъ сказалъ себ?: «такъ то и я», и почувствовалъ успокоенiе.

* № 31 (рук. № 16).

На другой день бала Анна Аркадьевна рано утромъ послала мужу телеграмму, изв?щающую о своемъ вы?зд? въ тотъ же день, несмотря на то что она[719 - Зач.: об?щала.] нам?ревалась прi?хать только на другой день.

– Я соскучилась о Сереж?, – объясняла она[720 - Зачеркнуто: золовк?] нев?стк? перем?ну своего нам?ренiя, – н?тъ, ужъ лучше нынче.

Мишенька, какъ всегда, не об?далъ дома и об?щалъ только прi?хать проводить сестру въ 7 часовъ. Кити тоже не прi?хала, приславъ записку, что у нее голова болитъ, и Долли съ Анной об?дали одни съ д?тьми и Англичанкой. И Анна, какъ будто нарочно, для того чтобы больше жал?ли о ней, когда она у?детъ, была, особенно мила и задушевна съ Долли и д?тьми. Д?ти опять не отходили отъ нее, и надо было обмануть ихъ, чтобы они пустили ее у?хать. Т? посл?днiе полчаса, которые Долли провела съ Анной въ ея комнат?, когда Анна уже пошла од?ваться и Долли пошла за ней, Долли никогда потомъ не могла забыть. Анна была весь этотъ день, особенно эти посл?днiе полчаса, въ томъ размягченномъ припадк? чувствительности, которые иногда находили на нее. Любовь, н?жность ко вс?мъ и ко всему, казалось, переполняли ея сердце, и сердце это было такъ открыто въ эти минуты, что она высказывала вс? свои тайныя мысли, и вс? эти мысли были[721 - Зач.: чисты и ясны и исполнены] прекрасны. Глаза ея блест?ли лихорадочнымъ блескомъ и безпрестанно подергивались слезами умиленiя.

– Что бы было со мной, съ нимъ, съ д?тьми безъ тебя, – сказала ей Долли.

Анна посмотр?ла на нее, и глаза ее подернулись слезами.

– Не говори этаго, Долли. Не я, а ты. У тебя въ сердц? нашлось столько любви, чтобъ ты простила…

– Да, простила, но…

Она не договорила.

– Долли! У каждаго есть свои skeletons[722 - [скелеты, иносказательно – серьезные неприятности]] въ душ?, какъ Англичане говорятъ.

– Только у тебя н?тъ.

– Есть, – вдругъ сказала Анна, и какая [-то] см?шная, хитрая улыбка сморщила ея губы.

– Ну, такъ они см?шные skeletons, а не мрачныя, – улыбаясь сказала Долли.

– Н?тъ, мрачные. Ты знаешь, отчего я ?ду нынче, а не завтра? Это признанье, которое меня давило, и я хочу его теб? сд?лать.

И, къ удивленiю своему, Долли увидала, что Анна покрасн?ла до ушей, до вьющихся черныхъ колецъ волосъ на ше?.

– Да, – продолжала Анна. – Ты знаешь, отчего Кити не прi?хала об?дать. Она ревнуетъ ко мн?. Я испортила, т. е. я была причиной того, что балъ этотъ былъ для нея мученьемъ, а не радостью. Но, право, право, я не виновата или виновата немножко, – сказала она, тонкимъ голосомъ протянувъ слово «немножко».

– О, какъ ты похожа на Мишеньку, – см?ясь сказала Долли.

Анна какъ будто оскорбилась и нахмурилась.

– О н?тъ, о н?тъ! Я не Мишенька. Я оттого говорю теб?, что я ни на минуту даже не позволяю себ? сомн?ваться въ себ?.

– Да, Мишенька мн? говорилъ, что ты съ Вронскимъ танцовала мазурку и что онъ…

– Ты не можешь себ? представить, какъ это см?шно вышло. Я только думала сватать, и вдругъ я почувствовала себя польщенной…