Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

Вскор? посл? прi?зда въ деревню, по?хавъ въ им?нiе сестры, онъ разговорился съ старикомъ мужемъ кормилицы объ отдач? земли. Левинъ предлагалъ другому старику взять землю и настаивалъ на ц?н?, даваемой дворникомъ.

– Онъ не выручитъ, Константинъ Дмитричъ, – отв?тилъ старикъ.

– Да какже тотъ?

– Да вотъ также, какъ вы. Вы разв? обидите челов?ка. Такъ и онъ. Судить гр?хъ, какъ тотъ, онъ не выручитъ.

– Да отчего?

– Другой челов?къ только для своихъ нуждъ живетъ – ?сть, пить, спать. A ?оканычъ правдивый старикъ. Его попросить, онъ спуститъ. Тотъ для себя, для нужды, а этотъ для Бога, для правды живетъ, душу спасаетъ, челов?къ, одно слово.

Церковь, по ученiю Хомякова, живетъ для правды, а не для нуждъ. Его собственная жизнь посл?днее время и общiй взглядъ его, общiй съ мужиками, подлость отрекаться отъ молитвы – все вдругъ сошлось къ одному и осв?тило его.

– Ну такъ прощай, потолкуете и заходите ко мн?, – сказалъ онъ мужику, – а я пойду домой.

– Счастливо, Константинъ Дмитричъ. Что это вы п?шкомъ ходите?

– Я люблю.

– Я вамъ лошадку запрегу.

– Не надо.

– Жара же страсть.

– Да, пересохло все. Ну, прощай, – сказалъ Левинъ, желая поскор?е уйти и остаться одному съ своими мыслями.

– Страсть томитъ. Дождичка бы надо для зеленей. Такъ сухая матушка и лежитъ, ровно не с?янная. Счастливо, Константинъ Дмитричъ.

Левинъ пошелъ домой большими шагами, не чувствуя ни жары, ни усталости, прислушиваясь не столько къ своимъ мыслямъ, сколько къ душевному состоянiю, прежде никогда имъ не испытанному. Прежде, когда онъ придумывалъ себ? точки опоры, эти его мысли, долженствовавшiя быть точками опоры, д?йствовали на него, какъ капля горячей воды, налитая въ бочку. Капля была горяча, но только пока она была отд?льна, но стоило влиться – погрузиться въ общее, чтобы ихъ не видно было тамъ. Но теперь вдругъ въ первый разъ онъ почувствовалъ, что эта одна мысль, высказанная мужикомъ, вызвавшая ц?лый градъ мыслей, сходившихся къ одному центру, была уже не капля.

Вс? эти прежнiя мысли, вс? вдругъ какъ будто ждали какой то искры, чтобы скинуть съ себя покровы и собраться въ одну массу, и такую массу ут?шительныхъ мыслей, что онъ чувствовалъ, что перев?съ уже былъ на ихъ сторон?. Онъ чувствовалъ уже теплоту отъ влитой горячей влаги. Онъ чувствовалъ, что все его прежнее миросодержанiе уже изм?нилось въ душ? его, поднялось таинственно согр?вающее броженiе, и онъ съ наслажденiемъ прислушивался къ нему.

«Не для нуждъ своихъ жить, а для правды. Чтоже онъ сказалъ этимъ, какъ не то, что одно составляетъ самый глубокiй внутреннiй мотивъ, побужденiе мое къ жизни, то самое, безъ котораго (т. е. когда я ищу и не сознаю его, я боюсь веревки и ружья) жить нельзя, но которымъ я только и живу, сознанiемъ, что во всей этой сложной пошлости жизни есть ц?ль в?чно достойная жизни челов?ка, и ц?ль эта есть любовь. И чтоже онъ сказалъ? Онъ только выразилъ то самое ученiе, которому поучаетъ насъ та самая Церковь, во глав? которой Богъ, про которую говоритъ Хомяковъ. И что же есть въ этомъ ученiи, съ ч?мъ бы я не былъ согласенъ? Я подставлю только другiя слова и шире понятiя, но будетъ то же. Сила, управляющая мiромъ, проявленiе ея, выразившееся въ этик?». Гр?хъ, объясненiе или названiе зла и смерти и сотни мыслей съ чрезвычайной быстротой и ясностью представились ему. «И ч?мъ это держится? Однимъ сознанiемъ Бога, котораго я не могу опред?лить такъ, какъ я опред?ляю электричество и тягот?нiя, и потому говорю, что его н?тъ; тогда какъ онъ именно то, что не опред?ляется т?ми путями, которыми опред?ляются силы природы. И говорю, что н?тъ, а только что душа моя не спитъ въ каждомъ поступк? моемъ. Когда я изъ двухъ выбираю то, что есть любовь и самопожертвованiе, я сл?дую только тому, что мн? открылъ Богъ.[1836 - Против этих слов на полях написано: Вс? теорiи свои – организмъ зв?здъ – и чужiя включались свободно, кром? матерьялизма, который есть отрицанiе.] Потому что откудова же я бы могъ узнать это? Я знаю это отъ того, что вс? это знаютъ. А кто эти вс?? Собранiе в?рующихъ въ это, т. е. Церковь. И что же я знаю о томъ, что желаю знать, что нибудь полн?е, ч?мъ знаетъ это Церковь? Я ничего не знаю. Я знаю то, что ведетъ меня или къ животной жизни – ?сть, пить, или ничего не знаю и такъ ужасаюсь передъ этимъ исканiемъ, что не могу жить, хочу убить себя. И что даетъ философiя? Только тоже самое. Всякая теорiя – Гегеля – ставитъ того же Духа вм?сто Бога, котораго безъ умственнаго труда знаетъ мужъ кормилицы, Шопенгауэра – отреченiе отъ воли, состраданiе, жизнь для правды. Всякая теорiя, какъ бы сама признавая высоту и истинность ученiя Церкви, какъ бы задачей своей ставитъ то, чтобы въ выводахъ своихъ совпасть съ ней. Она знаетъ, къ чему стремиться, и знаетъ только благодаря откровенiю. И главное, главное, что же это значитъ – эта подлость, съ которой я молюсь Богу и в?рю и потомъ отрекаюсь отъ него? Чтоже такое эта молитва моя?» подумалъ онъ и, живо вспомнивъ то дов?рiе, которое онъ им?лъ тогда къ Богу, ту твердость, которую онъ испытывалъ тогда, онъ почувствовалъ такую же теперь. «Да, надо разобрать это теперь. Я не боюсь разобрать это теперь. Это должно», сказалъ онъ себ?, чувствуя такой приливъ къ сердцу, что не могъ идти дальше. Это было на бугр?, поднимаясь отъ р?ки. Онъ отошелъ отъ дороги, легъ тутъ же на руки и сталъ думать, завязывая узелки травы.

«Я молился и чувствовалъ Бога въ минуты исключительныя, при родахъ. Чтоже это значитъ?[1837 - Рядом на полях написано: Кощунство или подлость. Забылъ дилему. Но любовь нужна, а не слова.] То, что Богъ есть и д?йствуетъ на меня, или то, что мое нев?рiе не есть нев?рiе, а самообманыванiе, и я вдругъ нахожу опять связь съ Богомъ, когда поднимаюсь до него, или что это минуты слабости, когда умъ мой затм?вается. Но въ первомъ случа? я долженъ признаться себ? въ томъ, во что в?рю, во второмъ – найти, въ чемъ моя ошибка, что я называю Богомъ. Силы природы? Н?тъ, я ихъ знаю и въ т? минуты. Что нибудь ложное, противур?чащее. Или мн? нужно всегда или никогда не нужно его.

И онъ живо вспомнилъ ту минуту, когда онъ молился, и ту дилемму, которая тогда казалась ему неотразимою и которую онъ об?щался обдумать и не обдумалъ. Въ ту минуту, какъ онъ, чувствуя себя во власти Бога, обращался къ нему, эта дилемма была такая: или я кощунствую, не понимая того, къ кому я приб?гаю, a приб?гая къ нему наравн? съ ворожбой и докторомъ, и тогда это мое обращенiе къ Богу только удаляетъ меня отъ Него, или все то, что я считалъ своимъ уб?жденiемъ, которое м?шало мн? в?ровать, есть чепуха, которая соскочила, какъ только я сталъ передъ Богомъ, и тогда я долженъ пов?рить эти свои уб?жденiя, сличить ихъ въ спокойныя минуты съ теперешними моими в?рованiями и р?шить, что положительное и что отрицательное».

Но когда прошла минута отчаянiя и безпомощности, онъ не сд?лалъ ни того, ни другаго. Не отдавая себ? въ томъ отчета, просто не думая бол?е объ этомъ, онъ р?шилъ, что вся дилемма неправильна, что обращенiе его къ Богу было только данью умственной слабости въ минуту раздраженiя. Такое р?шенiе онъ нашелъ по крайней м?р? въ своей душ?, когда теперь спрашивалъ себя, какъ онъ могъ уйти отъ той дилеммы. Но теперь онъ вид?лъ, что обманывался. Дилема была безвыходна при чувствованiи себя въ рукахъ Бога, и онъ выпалъ изъ нея только потому, что пересталъ себя чувствовать въ его власти. Но и того онъ не могъ сказать. Онъ все это время не переставалъ чувствовать Его руку. Вс? его душевныя страданiя им?ли только одно основанiе – вопросъ, зач?мъ я тутъ? Кто, зач?мъ меня пустилъ на св?тъ искать и выстрадывать какого то разр?шенiя? Стало быть, и теперь онъ посл? того толчка не переставалъ чувствовать ту силу, во власти которой онъ находился. И обманывать себя т?мъ, что это были силы природы, онъ не могъ. Не силы природы интересовали его, не т? силы, всл?дствiи которыхъ совершается естественный подборъ и совершается химическими, физическими и физiологическими законами обм?нъ[1838 - В подлиннике: обм?на.] матерiи въ его т?л?. Эти силы, если бы они вс? были открыты ему, ни на волосъ бы не разр?шили его вопроса.

То, что онъ искалъ, онъ позналъ только всл?дствiи любви и состраданiя, и это было, какъ бы сказать, несоизм?римо съ т?ми, эта сила была познана любовью, и она должна была отв?чать на любовь, и она должна была быть проста и понятна, и это былъ Богъ. Н?тъ, онъ не могъ выйти изъ дилеммы, и онъ вспоминалъ то чувство, когда онъ молился, и испытывалъ теперь подобное же чувство; онъ зналъ, что онъ не кощунствовалъ, а онъ чувствовалъ близость Бога, и на в?сахъ его ничего не в?сили т? сомн?нiя, та невозможность по разуму в?рить, которую онъ считалъ преградою между имъ и Богомъ. И онъ по л?ни не разобралъ этаго вопроса. И не по л?ни только. Тутъ была и гордость, нежеланiе быть наравн? съ толпой, съ такъ глупо про Божество говорившей толпой, и сожал?нiе за вс? такимъ трудомъ[1839 - В подлиннике: другомъ.] прiобр?тенныя разумныя попытки объясненiй. «Теперь ли я ошибаюсь, ощущая радость сознанiя опоры, или ошибаюсь тогда, когда вижу безсмыслицу всего выдаваемаго религiей за истину?» Онъ только улыбнулся при этомъ вопрос? и, перевернувшись, сталъ гляд?ть на ясное, безъ одного облачка, небо. «Теперь я знаю себя, все свое прошедшее, будущее, настоящее, что хорошо и дурно, я чувствую себя вм?ст? со вс?ми соединеннымъ одной любовью и чувствуя мiръ таинственный, непостижимый умомъ, одинаково для вс?хъ выраженный Церковью, а тогда я смотрю съ ужасомъ на ружье и веревку. Но почему же я н?сколько разъ посл? попытокъ в?ры возвращаюсь въ него? Съ грустью зная, что это тяжело, но возвращаюсь».[1840 - Зачеркнуто: И это какъ возвращаются отъ счастливаго, но забл?жденiя.]

Это возраженiе такъ смутило его, что опять онъ сталъ, уныло глядя передъ собой, завязывать узелки. «А пьяница, а игрокъ, а распутникъ разв? не возвращается съ той же грустью къ своей страсти», вдругъ пришло ему въ голову, и онъ, вскочивъ, пошелъ дальше по дорог? къ дому, перебирая, испытуя это сравненiе и со вс?хъ сторонъ находя его в?рнымъ.

«Да, это страсть ума, страсть Котовасова и моя страсть, страсть гордости ума. Возвращенiе къ ней есть только rechute[1841 - [рецидив]] гордости ума. И не только гордости ума – плутовства, мошенничества ума», вдругъ ясно пришло ему въ голову и, несмотря на то, что пастухъ, къ которому онъ подходилъ, вид?лъ его, онъ опять с?лъ на корточки и, глядя на пыль, сталъ разъяснять себ? эту поразившую бол?е вс?хъ другихъ мысль.

* № 199 (рук. № 101).

Онъ вспомнилъ, что было для него первымъ толчкомъ, заставившимъ его пров?рить свои уб?жденiя: это была ясная очевидная мысль о смерти при вид? любимаго умирающаго брата. Когда ему ясно пришла мысль о томъ, что впереди ничего не было, кром? страданiя, смерти и в?чнаго забвенiя, онъ удивился тому, какъ онъ могъ 14 л?тъ жить на св?т? съ такими мыслями, какъ онъ давно не застр?лился. A вм?ст? съ т?мъ онъ жилъ и женился и продолжалъ жить и мыслить и чувствовать. Чтожъ это значило? Теперь ему ясно было, что онъ могъ жить только благодаря т?мъ в?рованiямъ, въ которыхъ онъ былъ воспитанъ. Еслибы онъ не им?лъ этихъ в?рованiй, онъ бы давно перер?залъ вс?хъ т?хъ, которые ему были ч?мъ нибудь непрiятны, и его бы давно зар?зали. А этаго ничего не было. И ему жизнь представилась въ вид? круглаго сосуда, какой онъ видалъ въ лабораторiяхъ, съ двумя противулежащими узкими отверстiями. Одно было входъ въ жизнь, другое – выходъ. Ни того, ни другаго нельзя было сд?лать, не идя по прямому пути. Но въ середин? излишекъ простора позволяетъ избирать всякiя направленiя, и т?мъ, которые отклоняются отъ прямаго пути, кажется, когда они въ середин?, что направленiе входа было ложное и что онъ найдетъ лучшiй, но неизб?жная смерть приведетъ опять къ первому прямому пути[1842 - Зачеркнуто: безъ котораго н?тъ выхода.] – сознанiя того, что мы во власти Его и ничего не знаемъ бол?е того, что онъ хот?лъ открыть намъ. «И т?мъ легче найти этотъ прямой путь, – думалъ онъ, продолжая сравненiе, – ч?мъ энергичн?е будешь биться о края,[1843 - Зач.: сосуда.] думая найти новые выходы».[1844 - Зач.: И одинъ прямой путь есть в?ра, безъ которой я бы и не могъ жить.]

* № 200 (кор. №124).

– Ты знаешь, Костя, съ к?мъ Серг?й Ивановичъ ?халъ сюда? – сказала Долли, обращаясь къ Левину, – съ Вронскимъ. Онъ ?детъ въ Сербiю.

– А! – сказалъ Левинъ. – Все ?дутъ добровольцы.

– Да еще какъ! Вы бы вид?ли овацiи. Нынче вся Москва сошла съ ума отъ вчерашнихъ телеграммъ. Теперь же 3-я тысяча добровольцевъ. Что, васъ не подмывало? Я ув?ренъ – не будь вы женаты, по?хали бы.

– Вотъ ужъ ни въ какомъ случа?, – улыбаясь сказалъ Левинъ.

– Т. е. въ военную службу, такъ какъ ты не служилъ, понимаю, но въ общество Краснаго Креста я бы пошелъ.

– Ни туда, ни сюда.

– Отчегожъ?

– Да я ничего не понимаю во всемъ этомъ д?л? съ самаго начала.

– Т. е. чегожъ ты не понимаешь?

– Да я не понимаю, что такое значитъ братья Славяне. Я ихъ не знаю и никто не зналъ до прошлаго года. Вдругъ мы возгор?лись любовью, – говорилъ Левинъ, начавши говорить спокойно и начиная увлекаться своими словами и горячиться.

– Такъ ты не знаешь исторiи и всей нашей кровной связи съ Славянами. Если ты не знаешь, то ты, какъ русскiй, долженъ чувствовать то, что чувствуетъ теперь всякiй мужикъ изъ т?хъ, которые бросаютъ семью и приходятъ проситься въ добровольцы. Нашихъ бьютъ. За Христа бьютъ Агаряне. A т?, которые несутъ посл?днiе гроши, – это народное чувство.

– Да я живу въ деревн?, этаго н?тъ ничего.

– Ну, это ты слишкомъ. Какъ н?тъ, – сказала Долли. – А воскресенье въ церкви.

– Да они чтобъ душу спасти. Имъ сказали, что вотъ собираютъ на душеспасительное д?ло.

– Да в?дь они знаютъ на что, – утвердительно говорилъ Серг?й Ивановичъ, хот?вшiй въ деревн? увид?ть, какъ смотритъ на д?[ло] народъ. Это голосъ всей Россiи.

– Прессы, а не Россiи. Мы зд?сь, въ деревн?, совершенно въ томъ положенiи, какъ если бы люди сид?ли смирно въ комнат?, а ихъ бы вс? ув?ряли, что они б?снуются; такъ насъ, народъ, ув?ряютъ, что мы сочувствуемъ, а мы ничего не знаемъ.

– Это в?чная страсть противур?чить. Мы видимъ это сочувствiе, – сказалъ Серг?й Ивановичъ, – когда толпы идутъ, бросая все.

– Но его н?тъ. Еслибъ оно было, то я его не понимаю.

– Н?тъ, Костя, ты Богъ знаетъ что говоришь, – сказала Долли, по мужу сочувствовавшая.

– О, спорщикъ. Право, изъ желанiя спорить, – сказалъ Котовасовъ. – Но я это то и люблю. Ну съ, ну съ, какая ваша теорiя?

– Да моя теорiя та, что война есть жестокое, ужасное д?ло и по чувству и по наук?. Объявляетъ войну Государство, власть, теперь вдругъ войну объявляютъ сотни людей. Берутъ на себя отв?тственность. Я этаго не понимаю. Дамы христiане даютъ деньги на порохъ, на убiйство.

– Да позвольте, – сказалъ Котовасовъ, – убиваютъ братьевъ, единокровныхъ, ну не братьевъ – единов?рцевъ, д?тей, стариковъ. Чувство возмущается, требуетъ мщенiя. Я понимаю Графа К., который говоритъ, что онъ пл?нныхъ Турокъ не признаетъ.

– Этаго я не понимаю, такъ мы отдаемся чувству такому же животному.