Шизик

– Степан Сергеевич! Вот сводки по месяцу, – Игорь был молод, подтянут, одет в дорогой костюм, самоуверен. Трёхдневная щетина.

– Какие итоги, скажи в общем, словами, – Степан не поднял головы. Болохов был не столько увлечён работой, сколько задумчив.

– Налоги отобьём штрафами. Собрать получилось в общей массе… Ну, тут все цифры есть, но большинство – по Питеру, Москве и Екатеринбургу. По сути, ни один магазин не остался без штрафов. Увольняем в общей сложности двух директоров, около сорока продавцов, штук двадцать мерчендайзеров. Но это в целом по стране.

Механизм был отлажен давно. Бизнес не может быть прибыльным по определению без работы системы. Налоги приведут всю работу к нулю или повышению наценок, но тогда фирма не сможет просто продавать, ведь конкуренция – жёсткая вещь. Текучесть кадров была высокой, но только жёсткая политика увольнений и системы штрафов позволяли развиваться и оставаться на плаву.

– Ладно, я посмотрю. Занят. Иди, Игорь, – Степан зевнул, как только тот вышел из кабинета.

Сегодня он должен уйти раньше. У его младшей дочери от второго брака были сегодня соревнования по художественной гимнастике. Особых успехов она не подавала, но ей там нравилось.

С дочерью было трудно. Она не хотела быть ребёнком могущественного бизнесмена. Не хотела быть «золотой молодёжью». Сама напросилась перевести её в обычную школу. Степану приходилось постоянно поддерживать имидж лояльного предпринимателя. Он постоянно говорил при ней правильные вещи, показательно был «простым парнем», приходя к ней в школу, гуляя с ней. Сам Степан прекрасно понимал, что это иллюзия его правильности – на самом деле он лишь хотел казаться таким в глазах своего любимого ребёнка. Дочь была очень ранима. С ней было сложно, Степан оберегал её от этого жестокого взрослого мира.

* * *

– Меня уволили, мам. Я теперь безработная, – Света сказала это совершенно спокойно. Она уже знала, что делает.

Мать причитала и бегала вокруг. Света её даже не слышала, она очень любила свою мать, но сейчас не могла воспринимать её никак, кроме как посторонний раздражитель. Она устала, она нестерпимо устала. Последние годы она только и делала, что боролась за выживание. Ей давно пришлось уйти из детского сада, где она работала воспитателем, двое сыновей не позволяли такой роскоши, их нужно было не только кормить, но и одевать. На мужа, с которым она развелась, надежды не было никакой, он пил и был не в состоянии сам содержать себя. Пенсия матери, Светина зарплата – всё уходило на детей, о себе уже не думала.

Света мечтала о деньгах. О деньгах не ради денег, а чтобы можно было просто безбедно жить. Вить своё гнёздышко, одеть нормально детей, иметь отдельную от матери квартиру, просто не думать постоянно о том, как заработать и как жить дальше. Света хотела просто жить. Сегодня она уже не могла ни о чём больше думать. Света устала. Устала выживать. Устала бороться. С мужиками тоже не везло, хотя женщиной она была красивой. Она подошла к шкафу, открыла отделение с таблетками. Взяв несколько пачек, пошла в то единственное место, где могла быть в одиночестве в этой квартире.

Сидя в ванне в позе эмбриона, она смотрела, как льётся вода. Таблетки она уже выпила. Её не сковывали ни страх, ни угрызения совести перед родными и детьми. Она просто сидела, смотрела на льющуюся воду и ждала смерти.

* * *

Дочь пришла к Степану неожиданно. Она очень редко приходила к нему на работу.

– А сколько человек работает на тебя, пап? – её глаза пристально смотрели на него. Как он любил эту девочку!

– Около трёх тысяч, в общем-то… – Степан говорил это нехотя, ощущая какой-то подвох.

– А твои сотрудники получают хорошую зарплату, пап? – видно было, что этот вопрос её очень заботит.

– Маленькая моя девочка… В моей фирме очень хорошие зарплаты и условия. И, поверь мне, я люблю всех своих сотрудников.

– Как ты их можешь всех любить, когда ты их даже не знаешь, раз их так много? – дочь смотрела на него без тени улыбки. – Ладно, пошли, а то опоздаем.

Выходя в коридор, они услышали страшные крики. На выходе стояла пожилая женщина, её держал охранник. «Убийца! Что б ты сдох со своими деньгами! Моя дочь! Она хотела покончить с собой! Сволочь!!! Ты сначала платишь копейки, потом взял и вышвырнул её на улицу! Моя доченька! Она теперь умрёт!» Степан похолодел. Почему именно сегодня и почему именно сейчас? Почему это произошло тогда, когда к нему единственный раз за всё время пришёл его любимый ребёнок? Он оцепенел, увидев совершено бледную дочь. Нужно было непременно действовать.

– Успокойтесь! Где ваша дочь, в какой больнице? Я сейчас же оплачу лечение, где бы это ни было, в какой бы стране и сколько бы это ни стоило!

На соревнование они не попали. Дочь заставила его ехать с причитающей старушкой в больницу к её дочери. Оплачивать лечение. Обещать купить ей квартиру, выплатить огромную даже для него компенсацию. И всё это Степан делал безропотно, потому как важнее дочери для него ничего не было.

* * *

Уже больше трёх лет Света жила безбедно. Она сидела и плакала. Сегодня была годовщина смерти её матери. Мать умерла от инфаркта после её выходки с таблетками. В тот же вечер, когда она привезла Болохова с его дочерью к ней в больницу. Тогда, когда Болохов одарил её семью огромными деньгами и квартирой. В тот же вечер сердце её мамы не выдержало. Света была теперь богата, независима, но одинока. Дети росли своей жизнью, их не интересовали ни проблемы матери, ни чем она живёт.

Света теперь пила, пила втихую, но каждый день. И каждый день думала о матери. Мысли опять наесться таблеток приходили всё чаще. Ещё давило чувство вины перед мамой. Какая же она была счастливая, когда мама была жива. И на фига нужны ей эти деньги?

У каждого свои сложности

Сложно. Как мне сложно! Да, жить, конечно, вообще сложно. Но сейчас как-то особенно это ощущалось. Я стояла пред гладильной доской, держа в руке включённый утюг. Стояла и смотрела на гору вещей, которые мне нужно было перегладить. Поставила. Поставила этот чёртов утюг. Что со мной? Не могу ничего делать. Какое-то внутренне раздражение. Волнение. Непонятно, на что и почему. Сложно. Как бы разобраться, в чём проблема?

– Есть что поесть? – заглянул муж.

Муж у меня красив. Высокий, худощавый. С великолепным телом. С правильными красивыми чертами лица. Модная причёска. Трёхдневная щетина. Чистюля. С утра подавала ему рубаху, она упала на пол. Пол мою через день! Ещё и робот-пылесос, знаете, такой круглый, по полу ездит, постоянно трудится. Осуждающе посмотрел, дай другую, говорит. Эту, говорит, в стирку брось. Только выглаженную-то! Муж. Мой муж. Сложно. Что же мне так сложно? Отчего?

– Да, милый, – улыбнулась, – рулетик сделала. Суп есть. Котлеты.

– Котлеты ведь вчерашние! – встал в двери, облокотившись о косяк.

– Угу.

– Ань! Ты же знаешь, я не ем вчерашнее, – повернулся, уходя. – Накрой мне супу и мяса свежего пожарь. Пожалуйста.

Вздохнула. Выдернула вилку утюга. Зашагала на кухню.

– Ааань! – Артур со второго этажа.

– Что, милый?

– Тут, видно, кот горшок с цветами уронил. Земля вся высыпалась! Иди, убери.

– Ешь иди.

Мы поменялись местами. Я – на второй этаж, он – на кухню. Что же сегодня не так? Всё как обычно. Но как-то сложно. Сложно мне. Артур что-то крикнул снизу, когда я уже убрала горшок, собрав землю пылесосом.

– Чего ты там орёшь, Артур? Тут пылесос, не слышу, – выключила, прислушалась.

– Телефон у тебя звонил.

– А-ааа. Ща спущусь.

Ноги стали, как деревянные. Постепенно в голове начало формироваться. Начала понимать, почему так сложно. Артур выходил из кухни.

– Я поел. Спасибо тебе большое. Как всегда, очень вкусно, – Артур обнял меня. – Я пойду в кабинет, мне нужно к лекции готовиться.

Зашла на кухню. Убрала со стола. Запихнула посуду в машину. Залила жидкость. Включила. Задумчиво включила кофемашину. Взяв эспрессо, села за стол. Сделав глоток, встала. Заглянула к Артуру.

– Я за продуктами.

– Да, милая. Не мешай. Работаю.

Зашла в комнату. Взяла телефон. Посмотрела последний вызов. Пошла на кухню. Допила кофе. Вкусно. Люблю кофе. Встала.

Надела юбку. Блузку. Краситься не буду. Посмотрела в зеркало. Я красивая. Мне не нравится эта маленькая родинка на подбородке справа. Маленькая. Совсем маленькая. Но, говорят, придаёт шарма. Причесалась. Когда-то я была блондинкой. Сейчас я рыжая. Ярко-рыжая. Каре. Чёлка в поллба… Нет. Нужно чуть подкраситься. Быстро нанесла штрихи. Нравится.

Надев туфли на высоком каблуке: