Вкус жизни

Присутствующие оторопели. Лена заговорила!

«И эта в детство впала», – подумала о ней Инна, но без иронии. Шутя, любя.

«Вот если бы наши мужья сейчас услышали нас, они оценили бы наш душевный настрой или отнеслись к нему с иронией? Мы нечасто открываем друг другу свои эмоции. Больше о делах говорим», – подумала Жанна.

– …Ты не знаешь, какой повод послужил тому, что его убрали с экрана? – обратилась Жанна к Рите.

– Разве для этого нужен повод? Причина на поверхности, – тут же откликнулась Инна.

«Каждой бочке затычка», – скривилась Рита, но промолчала.

– Не вовлекай нас в чужие интриги, – одернула Жанну Мила.

«О ком это они?» – не поняла Лена, но подключаться к разговору не стала. Со всех сторон до нее доносились обрывки фраз, на которые она не успевала реагировать.

– …Мне не хватает его неповторимо очаровательной улыбки, его то по-детски искреннего радостного взгляда, то глубоко печального, то неуловимо скорбного, отмеченного благородством, одухотворенностью, иногда даже смятением юности. Бывало, он улыбнется с экрана, и мне хочется улыбаться. Мне нравится вокальная отточенность каждой его песни. Он как-то очень осторожно, нежно роняет звуки, и в эти моменты я думаю, что земное дыхание проникает в его песни. Эталонное исполнение!

– Ты у нас невероятно музыкальная дама, – прервала Инна неуместные, с ее точки зрения, слишком «лирические» переживания Жанны.

– Я скрипку люблю. Почему именно скрипка с детства вызывала во мне благоговейное преклонение?.. Иногда мне кажется, что музыка стоит над словами… – сказала Аня и тем заставила задуматься подруг не только о музыке.

– …У него прекрасный богатый чистый тембр голоса с удивительной наполненностью звучания. Изысканно, салонно поет. А как владеет своим голосом! Но как-то холодновато поет, скованно. Жар души обещает так разочарованно и устало, с такими грустными интонациями, словно сам не верит ни в ее, ни в свою любовь. А нам хочется верить. Певец свою страсть должен преподносить слушателям. Я в нем что-то последнее время стала разочаровываться. Может, потому, что другие, не менее интересные личности выходят на сцену? – сказала Галя.

– О! Да ты, мать, ветрена! – рассмеялась Инна. – Я, собственно, тоже не удостаиваю внимания давно подорванных авторитетов.

– …Уверена, что он расслышал в ее словах нотки восхищения. Я заметила у него мимолетную гримасу немного раздосадованного человека, вынужденного с неохотой признать талант своего противника. Мне это не понравилось, но я мысленно сказала себе «стоп»…

«А теперь о ком она?», – не поняла Галя, занятая разговором с Милой.

– …Я смотрю, нешуточные страсти разгорелись вокруг этой программы. Не перегибайте, девочки, палку. Не стоит мыть косточки людям, о которых мы ничего не знаем. Вот для меня главное, чтобы посредством музыки я улетала от обыденности, чтобы моего слуха чаще касались положенные на гениальную музыку Глинки строки, обожествляющие женщину, чтобы я хоть иногда слышала изумительного Марио Ланца и современных чу?дных исполнителей старинных романсов. И тогда на душе у меня будет светло и радостно и никакие мелочи не испортят мне восприятия прекрасного. Тихую музыку люблю. Она как нежное прикосновение дарит внутреннее равновесие, гармонию. Хочется жить в мире с самой собой, в покое, – разрядила обстановку Лена.

«И Ленка туда же. И ее на лирику потянуло. Как Кира высоким слогом заговорила. Поветрие какое-то…» – усмехнулась своим мыслям Инна.

– Я согласна, Марио Ланца – без сомнения великий певец. Слушая его песни, я могла молчать весь вечер, – согласилась Лера. – Искусство – это территория, где безболезненно Восток может встречаться с Западом.

– Но что значит «великий», кто раздает ордена? – Это вновь прозвучал высокий голос Инны.

– Время, – твердо сказала Мила и взглянула на Галю. – Понятий «талантливый», «гениальный» пока еще никто не отменял.

– А вы знаете, кто первый спел «День Победы»? Леонид Сметанников. Не ошибся композитор в выборе исполнителя. Лещенко прекрасно ее исполняет, но эмоционально недотягивает до Сметанникова. Тот пел ярче, вдохновеннее, темпераментнее. И почему его убрали из эфира, можно только предполагать, – вставила Инна. – А помните хулиганские демонстрации недругов на концертах Сергея Пенкина? Его голос в молодые годы был ярче, чем у Баскова, но с каким трудом он пробивался сквозь частокол «продвинутых». Такие держатся особняком. Мне кажется, Пенкин из тех, которые проникают в глубь произведения и хотят, чтобы звук выражал «и правду чувств, и правду мыслей». У таких певцов совсем другая экспрессия, другая кульминация. Правда, его слишком яркие костюмы я не воспринимала… И вообще, все эти подтанцовки, подпевки и спецэффекты нужны только бездарностям. Говорят…

– И все-то ты знаешь! Мода теперь такая… К чему нам внутрицеховые споры-раздоры между артистами? Сплетни есть всюду, и достоверного, как правило, в них чрезвычайно мало, – прервала Инну Рита.

– Искусство – привилегия избранных, причуда одиночек, – глубокомысленно заявила Эмма. – Я предпочитаю оперу. Она – самое прекрасное, что создано в мире музыки, она – пик музыкального достижения человечества.

– А вы знаете, во Франции есть шутка: «Фигаро разрушил Бастилию». Народ понимал – он свой. Такова сила искусства! – блеснула эрудицией Мила.

– А в приходе Гитлера Брехт виноват? – насмешливо подковырнула ее Инна. – Категорически не согласна с французами. За революции отвечают политики. Художник в своих деяниях подотчетен Богу.

– Куда завернула. Для художника тоже должна существовать не только эстетическая, но и политическая ответственность, – строго сформулировала свое мнение Аня.

– Многообещающий поворот в разговоре. Инна, что-то ты слишком критично сегодня настроена, – видно, намекая на что-то, непонятное остальным, фыркнула Рита.

– Нет, я в прекрасном расположении духа, а мой выпад – всего лишь ответный шаг на слова Милы.

– Говоришь для красного словца или хочешь обидеть? – снова ощетинилась Рита.

Похоже, присутствие Инны лишний раз напоминало ей о несовместимости их характеров, и это ее нервировало.

– Ну, сейчас начнется! – заволновалась Кира. – Поговорите еще о роли писателей в воспитании молодежи, о радикальных и конформистских течениях в искусстве. Сейчас приметесь сгонять в стаи художников, писателей, музыкантов, якобы для создания общей атмосферы циркуляции идей, для необходимости творить новые смыслы. Знаю, заведете разговор о требовании времени смотреть на искусство с более широких позиций. Скучно. Дайте художникам работать свободно, а уж жизнь рассудит, кто чего натворил, кто чего стоит. Гармония – это соответствие самому себе, вот и пусть самовыражаются, душу свою перед нами выворачивают наизнанку.

– …Обожаю французский шансон! В некоторых песнях Шарля Азнавура столько душевной глубины, что, слушая их, я вдохну и никак не могу выдохнуть, – вскочила со стула Жанна. – А если я во власти серебряного звучания трубы, то вся дрожу. И оркестр Поля Мориа иногда люблю послушать.

– Ты думаешь, певцы вместе с песнями свое нутро по крохам выплескивают? Тогда оно должно быть огромным как айсберг. Нет, они тоже играют как драматические артисты. Да, собственно, какая нам разница? – пожала плечами Инна.

– Есть музыка слов, есть музыка умных мыслей и гениально простых идей. Меня наука питает в обоих смыслах – и душу, и тело. Волнует в ней водоворот гипотез. Вы не представляете, сколько музыки в физике: то бравурной, то лирически восторженной, то мягкой, то жесткой или энергичной. Доказательства теорем – это симфонии, прекрасные лекции – оперы. Сколько в них бывает высоких, мощных и многочисленных мелких резонансных всплесков мыслей, разно-образных по частоте, по ширине интервалов. Это целая философия… У каждого, знаете ли, свое духовное пространство…

Я слышала удивительную, но странную фразу: «Смертные прикованы к жизни, бессмертные – к искусству». Искусство в каждом из нас, оно вокруг нас. Его только надо почувствовать в себе, разглядеть в том, что ты делаешь. Как поет душа, когда удается сделать что-то нетривиальное! По ноткам раскладываешь шаги на пути к истинному результату, проигрываешь в душе каждый нюанс удачной мысли, испытывая при этом экстаз, наслаждение, – сказала Лера тихо.

– Ха! Божественная музыка науки! Как это романтично. Похоже, ты наукой из-за угла пыльным мешком стукнута, – воскликнула Инна. – Ну, девчата, начали с романтики романсов, а закончили взаимопониманием физиков и лириков. Пойду в коридор остыну.

Спорить больше не хотелось. Все сделали вид, что исчерпали тему. Помолчали. И только Жанна будто не к месту заметила тихо:

– Не отодвинешь ни свои, ни чужие переживания. И свое понимание не навяжешь. Никто не избег разочарований… Собственно, мегаполис – он как супермаркет. В нем все есть – и классика, и «попса». Выбирай на свой вкус.

Мила с Галей обменялись им только понятными взглядами и улыбками. Долго молчавшая Лиля тоже, будто невпопад, сказала грустно:

– Раньше пестовали таланты. Старые артисты в неоплатном долгу перед страной… Давали себя проявить. Превозносили лучших. Дух творчества витал в залах. Теперь это уже былинные времена.

– Колебались вместе с линией партии. Трагедия в музыке не принималась. Подавай чиновникам только радость, оптимизм. И платили копейки, – буркнула Инна. – Джаз душили. Джазмен – был особый социально-психологический тип: он вел себя непредсказуемо и в музыке, и в жизни. Наденет пиджак в клеточку с огромными плечами, и давай выдавать с перцем… Жили по своим законам, избегали общения с властными структурами… И кто это придумал, что в искусстве иногда терновый венок важнее лаврового?.. А стареющие матроны в опере? Стыдоба… При Союзе альтернативы не было. Теперь больше возможностей для развития талантов.

– А я на первом курсе университета, – вдруг вспомнила Лена, – на студенческом балу впервые видела, как ярко разряженные черные юноши и девушки очень красиво танцевали запрещенные танцы. Их никто не останавливал, не выгонял. Я, явившаяся в Москву из деревни, стояла в своих хлопчатобумажных чулочках и в школьной форме как чумная и смотрела со смешанным чувством восхищения и страха, как они грациозно бросали своих партнерш через плечо и те при этом улыбались. Выглядело исполнение танцев изящно и просто роскошно!

Мне тогда показалось, что я прибыла в столицу из каменного века. Мне почему-то сделалось ужасно холодно, и я невольно вспомнила свою уютную домашнюю фуфайку-стеганку и теплые добротные валенки с галошами, которые навсегда остались в деревне. Во мне зашевелились раздражение и обида. «Ведь мы запустили в космос человека, так почему же я выгляжу дикаркой с острова Пасхи, а эти дети обездоленной (так было написано в учебнике по географии) Африки такие уверенные и раскованные? Потом догадалась, что передо мной их элита, и успокоилась: «Главное, что я поступила учиться, а остальное наверстаю».

– …Нет сейчас пока приличных продюсеров. Нюх на таланты – такое же достояние, как и голоса певцов. А у них всё деньги, деньги на уме. Бездарей плодят. Теперь с помощью техники продюсеры из ничего делают не?что. Были бы «бабки», вмиг сварганят полуголое чудо-юдо и протолкнут на телевидение – ешьте, хавайте, дорогие зрители! Иной раз так и хочется крикнуть из зрительного зала: «Включи связки, эту песню нельзя петь без голоса!». Все больше «муси-пуси» «радуют» наш слух. Музыка – не акробатический номер, ее слушать, а не смотреть надо, – возмущается Инна. – Они не поют, а настойчиво демонстрируют нам плоды своих пластических операций. В шоу-бизнесе все женщины на одно лицо.

– …Надо прислушиваться к молодым исполнителям, искать новые таланты, а не отвергать всех без разбора. А то у нас в голове одни старые шаблоны, стандарты и стереотипы.

– …Иной раз кажется, что всю настоящую культуру согнали на один канал, а остальные нам только мозги полощут… – возвысила недовольный голос Жанна.

– А мне иногда чудится, будто нас сознательно, умышленно лишают культуры и навязывают невесть что…– тихо пробормотала Аня.

– …Что ты, Жанночка, возникаешь? Что, собственно, ты сама сделала или делаешь в деле воспитания современной молодежи? – высокомерно спросила ее Инна.

– Мой муж организовал дворовую команду, где все мальчишки находят себе дела по интересам. Я в «комнате школьника» веду кружки. И, между прочим, бесплатно.

Весьма кстати подоспела хозяйка со свежезаваренным чаем и увела разговор в более спокойное русло: