– …Он не осуждает не потому, что сам безукоризненно честен, а потому, что считает всех политических деятелей продажными, и присвоение казенных денег представляется ему менее тяжелым грехом, нежели самая обыкновенная кража у частного лица или мошенничество. Масштабы другие – только и всего. Ты думаешь, человечество (или отдельные его представители) способно наступить на собственные эгоистические желания? Способно честно договариваться, подчинять себя общим интересам и требованиям? Сомневаюсь. – Это опять Инна «выступала».
Кира делилась:
– …Для меня теперь от прикосновения к искусству самые сильные, ни с чем не сравнимые впечатления. Я подпитываюсь им. То романсы меня вдохновят, то прекрасные оперные арии, то умную дискуссию прослушаю. Как-то услышала прекрасную фразу: «Задача музыки привлечь как можно больше людей к очищению».
– А я другое слышала, – сказала Инна. – Музыка – прекрасное средство настроить массы на созидание, на моление, допустим, на войну. Вспомни патриотические марши. Звук действует на человека сильнее, чем изображение.
– К тому же музыка теперь играет огромную, может, даже ключевую роль в удержании на определенном уровне моего эмоционального настроя. Она – мой спасательный круг от усталости и депрессии, – продолжила Кира, обращаясь к Алле.
– Она – вздох ангела в нашей душе, – согласилась та.
– А я поплачу, поплачу и опять за работу, – тихо и как бы в шутку промолвила Аня. – У каждого свой рецепт борьбы с плохим настроением. А ночью лежу и повторяю как своеобразную мантру: «Я счастлива, мне хорошо, мне очень хорошо…», – добавила она с грустно-ироничной усмешкой.
Кира присела на диван, расслабленно откинулась на его спинку, прикрыла веки и заговорила мечтательно, совсем как в юные годы:
– Музыка до сих пор раскрывает во мне что-то новое, чего я еще не знала в себе. Я по-хорошему всеядна: люблю разную музыку, но выбираю из каждого ее вида лучшее. Музыка сопровождает меня по жизни: радует, поддерживает в трудных ситуациях. Время от времени надо позволять себе отдыхать, отдаваясь на волю чувств.
И раньше моя внутренняя духовная зарядка и разрядка в зависимости от возраста складывалась из постоянно меняющихся музыкальных привязанностей и ориентиров – героические, патриотические песни с торжествующей интонацией слов, романтические песни о любви.
– Это после того, как оды вождям постепенно стали заменяться лирическими мотивами? – вставила замечание Инна.
– А теперь мне больше нравятся произведения философской направленности – старею? мудрею? – этакий музыкальный ряд, ведущий меня по дороге жизни. Ему сопутствует моя верная любовь к определенным певцам. Были периоды Георга О?тса, Магомаева, Жени Мартынова, Гуляева, Высоцкого, Пугачевой, виртуозно оперирующей своим талантом актрисы. Они исключительно точно угадывали музыкальный тон своего времени. Они – звуковые приметы, визитные карточки нашей эпохи. Их не надо было рекламировать. Цоя пыталась понять ради внуков. В студенческие годы плакала под Сальваторе Адамо, восхищалась «битлами». Они и сейчас звучат свежо и ярко. Безумно любила Мирей Матье с ее неповторимым раскатистым «р».
Теперь покоряет глубокий, тонкий Таривердиев – до сих пор помню, какое потрясение испытала от первого соприкосновения с его музыкой. Восхищают жизнелюбивые произведения Верди. До слез трогают мелодии непревзойденного песенника Арно Бабаджаняна, особенно его песни на слова Роберта Рождественского, который тоже неисправимый идеалист, как, впрочем, и все мы. Женский «Вивальди-оркестр» Светланы Безродной полюбила. Спивакова обожаю. У него безупречный вкус даже в музыкальных «хулиганствах» и шутках. Вот в ком живет удивительная музыка, вот где создается красота, вот в ком особенная легкость и изящество исполнения. Взыскательный мастер. Бодрит восторженный Штраус, трогает и уводит мою душу за горизонт счастливое страдание цыганских песен (но только не псевдоцыганских), надрывают сердце изнемогающие от жгучей муки несчастливой любви русские мотивы. Разные времена – разные имена, разная музыка… В буднях ведь так не хватает положительных эмоций. Иногда не против послушать, казалось бы, прочно забытые довоенные мелодии.
Меня чарует божественно искушенная простота произведений – она сродни гениальным стихам Пушкина, – и тогда мне кажется, что именно к ней надо стремиться. Пушкинская музыка слов, помноженная на прекрасную музыку Чайковского, так нежит сердце, что порой думается, стала бы перед ними обоими на колени.
– Чайковский не боялся до предела раскрыть в музыке все раны своей трагически настроенной хрупкой души, – заметила Алла.
– А до чего прост и прелестен вальс, сочиненный студентом Львом Толстым! Мягкий, лиричный, спокойный, умиротворяющий. А нежнейшее объяснение в любви Паганини! Скрипка – инструмент тонкой, глубокой страсти.
«Ах, какие мы умные и эрудированные! Нам бы только лекции по истории искусства школьникам читать», – про себя фыркнула Инна.
– Я оперетту люблю. До чего же здорово хоть иногда побыть пару часов в окружении искрящейся любовью головокружительной музыки, легких шутливых отношений, прекрасных нарядов, окунуться в радость, в восторг! – мечтательно сказала Эмма.
И всем женщинам захотелось того же. Это Лена поняла по их улыбкам и дружно заблестевшим глазам.
– Красота любого произведения идет прежде всего от бездонной глубины и лиричности талантливого стиха. Но только его сочетание с очаровательной музыкой, с неповторимым тембром голоса исполнителя и его тонкой неординарной личностью дает максимальное впечатление. Именно тогда происходит попадание в десятку. Слушаешь и невольно признаешь, что живешь в лучшем из миров, – вставила свое замечание Лера.
– Ты забыла сказать о замечательных зрителях, – невозмутимо добавила Инна.
Стол взорвался одобрительными аплодисментами. «Несмотря на собственные беседы, услышали-таки меня!» – обрадовалась Инна.
– Музыка – что-то вроде особого типа речи, которую понимают все люди планеты, – глубокомысленно продекларировала Жанна. – А Владимир Спиваков, тот, который создал оркестр «Виртуозы Москвы», говорил что-то типа: «Музыка – закодированные эмоции». Обожаю его! Выступает ярко, мощно, непревзойденно. «Путешествует только тело, а душа остается там, где родина». Он, рассказывая про гастроли за границей, так выразился. Хорошо сказал!.. А в быту, говорят, он удивительно неприхотливый, самостоятельный, боится кому-то доставить неудобство, затруднить. Гений, и без капризов. Повезло его жене.
– Но и без некоторой изящной усложненности в музыке обойтись невозможно – она по-особому трогает струны души. Вот так, с возрастом постепенно и дорастаешь до понимания классических оперных произведений, симфоний. Да… опера – это тебе не фестивали бардовской песни на лужайке перед домом. Хотя и они нужны душе. Раньше времени не хватало вникать в серьезную музыку, в прекрасный процесс ощущения новизны. А детство, сами знаете, какое нам досталось. Куску хлеба радовались. Не до музыки было.
– Создание сложной музыки возбуждает мозговые процессы. Многие великие композиторы прекрасно играли в шахматы. Они становились их страстью, – поделилась Лера.
– А Пуччини был великолепным поваром, – вспомнила Жанна.
– Талант и азарт необходимы в любой профессии, – сказала Аня. – А я вот Святослава Бэлзу обожаю. Для меня он истинный интеллигент.
– Случалось и наоборот: Эйнштейн скрипку любил, Макс Планк был пианистом, а медик и химик Бородин стал великим композитором, – внесла свою лепту в разговор Алла.
– А как ты, Кира, насчет Майкла Джексона? – хихикнула Инна.
– Его творчество не находится в русле моего понимания искусства. Элла Фитцджеральд – эта пожалуйста.
– Тут ты неоригинальна.
– А я и не стремлюсь выделиться… Сейчас личностей в искусстве маловато, все за деньгами кинулись. Если кто хоть чего-то стоит, так сразу за границу мчится, а ведь успех на родине – это главное. Помни – она тебя взрастила.
Голос Киры и тут прозвучал как голос разума.
– Терпеть не могу, когда артисты напрашиваются на аплодисменты… Теперь выхолощены, нивелированы высокие понятия «великий», «гений», «талант». Бросаются ими как горохом, горстями. Заполонили весь эфир «шедеврами» типа «Убей мою подругу» и радуются. Победили вкусы толпы. Один продюсер пошутил с экрана: «Сделать звезду? Да не вопрос! Надену на нее балетную пачку и заставлю петь оперную арию на коньках», – сурово возмутилась Аня. – Примитивная музыка всюду: на улице, в магазине, даже в лифте. Она как фон, как звуковые обои. Музыку не слышат… И кучка певцов сами себя и друг друга превозносят до небес…
– Тут ты малость пересаливаешь.
– Нисколько!
– Искушенного зрителя этим не возьмешь, – решительно возразила Лера.
– Искусство должно опьянять и шокировать, – настаивала Инна. Ей очень хотелось поспорить.
– Знаете, как я открыла для себя балет? По телевидению поздним вечером шел праздничный ноябрьский концерт. Я вязала сыну шапочку и иногда устало и вяло поглядывала на экран. Слышу, говорят: Плисецкая. Оторвала глаза от спиц, всмотрелась и буквально задохнулась эмоциями. Я впитывала каждое ее движение, я дышала вместе с ней. Я словно из замусоленного мира попала в сказку. Все мое существо отзывалось на каждый ее прыжок. Мне казалось, что во время танца она как бы думает не только головой, но и телом. Ее чувства и движения были свободны, легки и в то же время лаконичны, точно сконцентрированы. У меня нет слов объяснить свои ощущения. Это было чудо, восторг, вдохновение! Я впервые почувствовала, что такое настоящее искусство балета, а до этого априори считала, что смотреть балет – скучное занятие. Плисецкая пробудила во мне понимание своего безусловного таланта, как когда-то Лермонтов, Некрасов, Рокуэлл Кент, как розовые листья осины в осеннем лесу открыли мне очарование природы, когда мне было всего шесть лет.
– В балете мы еще «впереди планеты всей»… Ты еще не посвящена в рыцари ордена балетоманов? – мило улыбаясь, расслабленно спросила Инна.
Кира увлеченно продолжила:
– Я совсем не представляю партнера Плисецкой, пусть он меня простит за это. Помню, только что они то соприкасались, то распадались в танце. Я была захвачена, поглощена смелым искусством балерины, ее идеально гармоничными движениями. Я как-то сразу поняла тему танца, его язык. Я прочитывала каждое ее па. Это был удивительно страстный танец гордой, любимой и любящей женщины, охваченной сильным, прекрасным чувством, испытывающей состояние экстаза. Теперь бы сказали, что это был сексуальный танец. Я каждой клеточкой ощущала ее любовь – властную, всепоглощающую, такую высокую, восторженную, восхитительную и какую-то одновременно целомудренно чистую, светлую, нежную. Это надо было видеть!
Я восхищалась ею – богиней любви, властительницей своего счастья, сумевшей поднять плотскую любовь на недосягаемую духовную высоту и дарящей эту любовь искренно, ярко, мощно. Отдавая, даря свою любовь, она оставалась победительницей – уверенной, прекрасной, до краев наполненной чувством собственного достоинства и уважения к партнеру.
Одного этого выступления было достаточно, чтобы я поняла, какой высокой кратности и чистоты алмаз сиял на экране. Как она была божественно изысканна! Я впервые поняла выражение «поэзия тела». Я была потрясена и не замечала, что сижу, подавшись вперед, с раскрытым ртом и расширенными зрачками. Долго я не выходила из состояния приятно шокировавшего меня транса. Мне хотелось на всю жизнь сохранить в своей памяти и в своих чувствах этот шедевр балетного исполнения… Вот говорят: все проходит, а я так и осталась в непреодолимом восхищении Марией Михайловной Плисецкой!
Интересно было бы уточнить: у нее природная грация или это результат обучения? Мне кажется, такие самородки рождаются раз в сто лет. Обаянию таланта не научишь. Это дается свыше. Больше я никогда не видела этот танец любви ни в чьем исполнении. А жаль. Это был самый чувственный танец из тех, что я видела за всю свою жизнь. Один хороший, очень сведущий знакомый сказал, что то был концерт для членов правительства, по воле случая попавший на телевидение. И пошутил: «Вселенская красота не принадлежит никому, разве что Всевышнему».
Надо вам сказать, с тех пор я влюбилась в балет, стала в нем немного разбираться, не пропускаю ни одного сообщения в прессе о любом ярком событии в этой области искусства и по возможности стараюсь попадать на выступления знаменитостей, приезжающих в наш город. И всегда открываю в них для себя что-то новое, неожиданное. Я жду этих встреч, как свидания с любимым. Для меня теперь нет большего наслаждения, чем музыка и балет.
Помню, Владимир Васильев поразил. До него я мужчин в балете не воспринимала, он тоже был для меня открытием. Сейчас вот к Цискаридзе присматриваюсь, изучаю его манеру двигаться, взлетать. Семья Мариса Лиепы восхищает. Я счастлива, что еще одна прекрасная и радостная грань искусства осветила мое существование… А не знаете, почему современная молодежь в узком кругу друзей не поет и не танцует?.. Вот и я не понимаю причин этого «явления».
– В детстве по радио я услышала песню американского ковбоя. Поразило меня мужественное пение. Наверное, эту народную балладу можно было бы исполнить в грустной протяжной или в игриво-веселой манере. Но как прекрасен был ее мужественный вариант! С тех пор осталась в моей душе тоска по сильному, смелому, уверенному, честному, доброму и веселому человеку, – прочувствованно сказала Аня.
– Скоро начнется телепередача «Романтика романсов» – бальзам души моей. Романс для меня – точка притяжения, в которой сходятся мои душа, сердце и совокупность всех положительных чувств. Его музыка – вода, по которой хочется плыть бесконечно долго. Она то полный ярости океан, то журчащий ручеек. В нем тот душевный размах, который так необходим мне, когда настигает тусклая серая нестабильная полоса жизни и наваливается тоска – затяжное ненастье души. В романсе все ипостаси человеческой любви: мучительная боль страданий, упреки, угрозы, подозрения, проклятья, от которых дрожит душа нетерпением и страхом. В нем и радость, и счастье, и совершенное душевное благородство, исключительная доброта, чудное наполнение богатой прелестной фантазией, прекрасные стремления, равных которым не сыщешь.
Романс – это нежнейший язык великих эмоций. За две-три минуты проживаешь чью-то целую жизнь. Мне кажется, для романса нет лучше инструмента, чем скрипка. Ее звуки – это музыка, которую исторгает сама душа. Я это физически ощущаю. Я где-то прочла, что романс – сущностное определение того, ради чего люди живут и главное – хотят жить. Это – Любовь. – Лена замолчала и словно погрузилась в себя.