Вкус жизни

Инна, повернувшись всем корпусом к Лене, спросила ее:

– Что же ты молчишь, будто в рот воды набрала? За весь спор не проронила ни слова. Вежливо скучаешь? Выходи из зоны отчуждения. Церемонно удерживаешь нас на расстоянии? Давай, выскажись напрямик, без обиняков на тему, волнующую всех женщин мира, сорви все окутывающие ее тайные покровы. Обет молчания дала?

«Вот видишь, – говорило ее улыбающееся лицо в ответ на удивленный взгляд Лены, – я и до тебя добралась! «Сделала» тебя как девчонку! Не увернешься».

«Не по делу ты шустрая», – без обиды подумала о подруге Лена.

Молчать в такой ситуации было неудобно. Поняв, что уйти от прямого вопроса ей не удастся, Лена отшутилась:

– Лиля, очень мило с твоей стороны предложить мне поучаствовать в прениях по столь сложному вопросу. Но у меня недостаточно личного опыта, чтобы вступать в спор, а научной литературой по этой проблеме я не запасалась, все свое свободное время тратила на изучение физических теорий. Но я против того, чтобы нарушать законы Природы. Когда аукнется, уже трудно будет исправлять ошибки… Только от понимания не всегда становится легче.

– А если бы ты вышла замуж за Андрея, стала бы доцентом? – понижая голос до шепота, спросила Жанна.

– Думаю, что нет, – просто ответила Лена. – На его карьеру работала бы, чтобы докторскую защитил.

«Для тебя любовь – главный закон жизни. Брак – таинство только для любящих сердец, остальные прозябают… Андрей один на всю жизнь освободил тебя от всех мужчин. Человека, который от тебя далеко, можно любить вечно. И это здорово – ни тебе ссор, ни тебе измен. Как все просто… Но стоил ли он твоих жертв? Не пора ли тебе признаться себе в том, что была не права, лишив себя личной жизни. Боялась лишний раз причинить себе боль? Неосмотрительно променяла любовь на обиду? Страх оказался сильнее веры? Знать бы, где соломку подстелить, знать бы, куда повернуть… Конечно, время очистило его образ от всех грехов, от всего плохого, наносного… теперь он для тебя только герой…. Может, ты и права… А он, чтоб ты знала, не больно-то вспоминает прошлое. Все они такие», – думала Инна, но вслух ничего сказать Лене не решилась. Она всегда чувствовала в ней серьезного противника. Да и не хотела трогать ее тонкие струны. Потому что любила.

– Что ты? скажешь о мужчинах? – бестактно теребит Жанна Аню и сразу жалеет о содеянном, но не по причине неловкости, побоялась, что завяжется долгий разговор на тему, ее не очень интересующую. А та заговорила совсем о другом, не касающемся ее личных взглядов и предпочтений:

– Подруга у меня в детском саду работала с двухлетками. Рассказывала: «Девочки у нас стоумные: всё замечают, всем интересуются. А мальчишки идут по улице, рты пооткрывают – куда, зачем их ведут? – не знают и не думают… Лужа перед ними. Один мальчик лезет в лужу. Девочка оттаскивает его со словами: «Много, много воды!» Она понимает, но не умеет сказать, что глубоко, но соображает, что ноги промочить – плохо… Не скоро мальчишки умнеют… Мы разные уже с детства.

Может, вы, девочки, свысока смотрели на своих мужей, потому что технари и умели наравне с ними паять, сверлить и прочая? Им не в чем было вас упрекнуть, не к чему придраться, не в чем возвыситься перед вами, – вдруг наивно предположила Аня.

– Ты меня удивляешь. О себе рассказывай, – напомнила ей Жанна.

– О любви? – краснея, переспросила Аня и выдавила из себя вымученную улыбку. Ей почудилось в тоне Жанны что-то оскорбительное. Она почувствовала досаду и одновременно облегчение от подталкивания к откровению. – Первая любовь была самой яркой страницей моей неудачной и впоследствии посредственной, серой жизни. Любила, гордилась тем, что ни с кем у меня ничего не было, никто не притронулся ко мне, что не опускалась ниже уважения к себе, сохраняла достоинство. Для меня, во всяком случае, это было важно. Поводов для пересудов и осуждения не давала. Мне в голову не приходило, что кто-то из мной обожаемых мужчин может быть со мной как со своей женой. Моя любовь вне времени и пространства. Она – память только для двоих, потому что затрагивала только души. Она не подвержена осмеянию, сплетням. Слава богу, что такие моменты были в моей жизни. Во мне тоже бушевали страсти. Я, правда, не давала им выхода… В жизни каждого человека должны быть хотя бы отдельные вспышки радости. Иначе чем жить? Вот мы и ищем их, сберегаем, помним.

Помнишь, Инна, как ты шутила? «Жить надо весело. Даже болеть надо уметь с удовольствием… Торопись сделать все ошибки, которые тебе предназначены судьбой». Но этот тезис не для меня. Вообще-то всё у меня в жизни было с каким-то скрипом, натужно.

«Заскулила. Голову кому хочешь просверлит своим нытьем… Женского запаха в ней маловато, а кокетства так и вовсе нет. О таких, наверное, говорил Достоевский: «В вас нежности нет, одна правда». Но в чьи-то руки она все-таки попадала или нет? У нее так и не хватило смелости отдаться любви, оказаться во власти сладостного безрассудства?», – подумала Инна и сделала нетерпеливый жест в сторону Ани.

– И во многие компании я не вписывалась. То не понимали меня, то не верили, то я скучала в них. Только с детьми находила себя. Работая, утоляла любую жажду души, успокаивалась, отвлекалась, забывала, что где-то есть боль, обиды, неудовлетворенность, несправедливость. А хотелось жить так, чтобы душа пела. Жизнь моя, как поезд, медленно идущий в одном направлении без остановок. Ра-бо-та, Ра-бо-та.

Любовь? Жуткий случай из детства всегда стоял перед глазами. Дебильная девочка жила на нашей улице. Так пьяные мужчины, бывало, привяжут ее к дереву как скотину, и в очередь к ней на выгоне, где мы около детдома играли… Не стеснялись нас… Она, бедная, каждый год рожала. Ужас… Ее даже хотели судить… Гады. Занимались бы «самообладанием», так нет же, им обязательно надо девчонку изгадить… ценой чьей-то загубленной жизни получить минутное удовольствие… Мне, помнится, хотелось, чтобы кто-нибудь перестрелял их всех из автомата, как немцев…

Видела я, как один кот пытался насильно завладеть кошкой. Как она защищалась!.. Вот и вся подоплека моей неуверенности. Не горела желанием встречаться с мужчинами. Всегда была до странности нерешительной, колебалась по малейшему пустяшному поводу… – говорила Аня, совсем не заботясь о том, чтобы ее слушали и понимали.

Словно для себя говорила. Это несвойственно педагогу… Хотя если только от одиночества.

– Да и вообще я была молчаливая, медлительная. Еще эти очки… А теперь вот ворошу в памяти то, что откладывала в дальние укромные уголки… Ведь не глупая была – правда же? – только робкая, – бормотала Аня, то ли споря с собой, то ли оправдываясь.

– Не наговаривай на себя, – осторожно прервала ее тоскливый монолог Кира. – Не знаешь ты себе цену. Скольким детям определила жизненный путь, скольким подарила маленькие лучики надежды. Ведь, даря им радость, ты же чувствовала себя счастливой?

– Дети и искусство – вот два главных вектора моей жизни, две причины быть счастливой, – подтвердила Аня. – …Боялась я грубой власти мужчины. Не умела и не хотела притворяться, врать, льстить. Ради чего? Не у многих подруг-учительниц были счастливые семьи. Как-то ночью по телевизору слушала Познера. Он очень сочувственно говорил о женщинах: «Высшее право человека – право на жизнь, а у нас в России каждые сорок пять минут в семье убивают одну женщину. За год у нас уничтожают женщин больше, чем за десять лет погибло мужчин на войне в Афганистане. Поражает и вызывает уважение их сопротивление всеобъемлющей силе и неконтролируемому праву над собой». Я была в ужасе. Вот не знала и не так переживала. А сколько женщин умирает медленной смертью, живя в постоянном, целенаправленном унижении? А всё наша нищета. Какой уйти некуда от мужа, какая боится одна детей не прокормить. И всё это вместе взятое…

– Ой, Аня, не надо, мне дурно, – простонала Жанна.

«Какая-то Жанна легковесная. И нашим, и вашим, – с неприятным чувством подумала Аня. – Но это лучше, чем быть напичканной злословием, завистью и раздражением».

Прошло несколько минут, и Аня снова сидела с печальной задумчивой улыбкой и с мыслями, далекими от разговоров подруг.

– В детстве, несмотря ни на что, мы жили мечтами. Они заполоняли нас полностью и поглощали все обиды, неудачи. Мы не думали и не гадали, что во взрослой жизни можем быть поразительно несчастливы. Такое не укладывалось в наших головах. Нас не готовили к подобным поворотам судьбы. «В будущем нас ждет только любовь, успех и радость. Мы все сделаем, чтобы быть счастливыми», – говорили мы сами себе и верили в это. А вышел пшик, – грустно, с мягкой иронией в голосе подытожила Лиля. – Видно, мы, детдомовские идеалистки, не познав в детстве жизненного опыта родителей, были недальновидны, не умели строить взаимоотношений в своей семье и по определению не могли быть истинно счастливы.

«У меня никогда не было возможности просто поболтать с подругами. Беседы, конечно, случались, но все больше по делу, по строго определенной теме. А ведь в этой болтовне есть что-то… облегчающее, успокаивающее… Пора на пенсию?» – усмехнулась Лена.

– Дорогие физики, что за манера во всем стремиться к обобщениям! Привыкли в философии: «от простого к сложному, от единичного к общему». Хватит шельмовать мужей. Не надоело воду в ступе толочь? Сместите акценты. Далеко не всегда во всем бывают виноваты мужчины, – сдержанно улыбаясь, возразила подругам Кира. – Некоторые из нас за отдельными больными и хилыми деревьями не замечают добротного леса.

– «В истории человечество ищет не пепел, а огонь». Во всем надо искать огонь, – спокойно сказала как изрекла Алла.

– Ты, Кира, усомнилась в моих и Лилиных словах? Так ли это на самом деле? Не заносись, – вспыхнула Инна.

– Может, уточнишь свою мысль? Или, как всегда, наобум Лазаря… – сузила глаза Кира, обидевшись на последнее замечание.

– Да не вопрос! Не со зла мы клянем мужчин, от обиды. В браке нужны мудрость, воля, снисходительность, умение прощать и терпение, а много ты видела их в мужчинах? Им всегда не хватает какой-нибудь составляющей, и из-за этого все в семье летит вверх тормашками… Живем рядом, но слишком далеки друг от друга, – высказала свое мнение Инна, обходя обвинение в некомпетентности.

– Я читала у Кафки, что «супружеские походы налево в истинном понимании никогда не радостны», – сказала Жанна.

– Значит, настоящий был мужчина, – заметила Лиля.

Последовало длительное грустное молчание. Лена замечает, что Галя уже довольно долго неотрывно смотрит в окно и выражение ее лица достаточно быстро меняется. Ей кажется, что та вспоминает их смелое поступление в московский вуз и все остальное, с этим связанное.

– У женщин, между прочим, более развита чувственная эмоциональность. Я читала, что переживание женщиной материнства делает ее в шесть раз чувствительней мужчин и более интуитивной. В семьях мужчины и женщины должны объединять свои усилия. Но мужчины часто отвергают эту идею и многое от этого теряют, – сказала Жанна.

– А ведь точно! Мои мужчины постоянно проигрывали, не слушая моих осторожных предостережений. Возьми, например, пирамиды РДС, МММ, игры с акциями, – подтвердила Лиля.

– Я пришла к выводу, что у женщин больше страсти. Наша любовь обладает более яркими красками и полутонами, она более возвышенная, жертвенная. Чем заканчиваются наши романтические истории: печалью, болезнью или гибелью. Накал наших чувств слишком велик. Мы сосредоточены на переживаниях. А любовь мужчин менее интересная и менее трагичная. Они сами не знают, чего хотят. И тихое счастье им скучно, и от бурного быстро устают, – развила мысль Лили Рита.

– В городе о деревне мечтают, в деревне о городе, – фыркнула Инна.

– Мужчины и женщины – восхитительные антитезы! Две философии, два мировоззрения! – с улыбкой произнесла Алла, наверное, желая внести шутливую ноту в слишком серьезный настрой сокурсниц.

Кира

– …Какой глубокий охват темы! Ты предметно говори, с лакмусовыми бумажками, наглядно. Не осилишь? – фыркнула Инна. – Мужчины! Они только кукиш из кармана могут показывать, да и то с трясущимися поджилками. Сочту для себя унижением всерьез о них думать. Для меня мои замужества – авантюрные истории, не закончившиеся праздничным карнавалом. Один из мужей говорил мне: «Я тебе не робот, чтобы включиться на любовь к тебе на всю оставшуюся жизнь, пока батарейки не сядут. Мне разнообразие требуется для перезарядки». «А мне?» – шутливо вопрошала я. «Не сметь!» – орал он. Я хохотала. Поговорили. А от самого ни днем, ни ночью толку. И с чего гонор возносил? Был бы заботливый или прилично зарабатывал, тогда еще можно было снизойти.

– Ты предлагаешь перевернуть весь мир? – пошутила Лера.

–…Ты же, Лиля, не хуже меня знаешь, что по статистике две трети работы на планете выполняют женщины, и это при том, что за одну и ту же работу часто нам платят много меньше. Получается, мир создан для мужчин или они сделали его своим, подстроили под себя. А мы сбоку припеку. Они хотят, чтобы мы им потакали, потворствовали, а сами пальцем для нас не желают пошевелить. Они желают быть нашей первой и единственной любовью, а мы – их последней. Парадокс! У них на все двойные стандарты – и

в семье, и в работе, и в политике. Мой жизненный опыт доказывает, что женщины все делают для семьи, а мужчины, в основном, для себя, но на словах провозглашают обратное, – продолжила распаляться Инна.

– Но не все такие, – возразила Лиля.

– У нас одни законы для мужчин, другие для женщин. Это несправедливо. Позор для женщины должен быть бесчестьем и для мужчины. Бросили ребенка – обоих надо наказать. Разве я не права? – поддакнула Аня Инне.

У Лены голова кругом пошла от обилия тем и разнообразия мнений, несущихся к ней со всех сторон. И она сосредоточила свое внимание на Кире.

– Инна, ты говоришь о мужчинах с таким раздражением, будто они нам соперники, а не партнеры, – улыбнулась Кира. – Скажешь, ты не обмирала от счастья, когда парень первый раз держал тебя за руку? Твое сердце в невообразимом восторге не возносилось к необозримым мирам? Ты никогда не испытывала восторга высоких чувств и мыслей, не знала экстаза? Разве ты, как писала Белла Ахмадулина, не восходила «к высокой степени безумства»? Ведь было? Сознайся. А ради кого и о ком создают мужчины прекрасные и великие произведения искусства?