– Всем хочется быть или хотя бы казаться умными и красивыми. Не зря же мы украшаемся словами, одеждой, – сказала Жанна. – А мы, женщины, еще и кокетством. В кокетстве есть обаяние и определенная раскованность.
– Можно подумать, что мужчины не кокетничают! Да сколько угодно, – неодобрительно фыркнула Инна.
– Хитрая жена будет выпячивать недостатки, использовать их, чтобы принизить мужа. И еще неизвестно, кто из двух женщин окажется в большей выгоде, – вернулась Лера к словам Жанны.
– Саша тоже иногда шутил по поводу превосходства женской хитрости над мужской мудростью, – улыбнулась Алла теперь уже своей обычной, неизменно приветливой улыбкой.
– Как ни странно, парадокс заключается в том, что… – Аня смутилась, подправила очки безымянным пальцем… и не закончила свою мысль.
«Учительская привычка, – подумала Лена, – руки-то всегда мелом измазаны».
«Аня – старушка с фигурой пятнадцатилетней девочки, а лицо постоянно выражает уже давно ставшую привычной покорность судьбе, приобретенную ценой слишком ранней утраты иллюзий. Она всегда была доброй, слишком честной и держалась немного виновато, словно знала, что и ее есть в чем упрекнуть. Когда Бог раздавал самоуверенность и наглость, она дремала. Подспудное искушение сойтись с подругами ближе толкает ее к диалогу, а страх быть непонятой останавливает. Наверное, думает: никогда не знаешь, на что они могут обидеться, чего ждать от них в ответ на откровенность. Видно, и это не совсем по моей части», – решила за нее Жанна и не стала настаивать на продолжении фразы.
«Все-таки Анька неплохая девчонка. Такие кукиш в кармане и камень за пазухой не держат. Слушать умеет и делает это, проявляя к собеседнику неподдельный, а не просто вежливый интерес. И удивляется очень натурально! Она часто не понимает, куда я клоню, и оказывается в смешном положении, но ведь «не всем дано летать», – подумала Инна и усмехнулась над собой: что-то меня «не в ту степь» понесло.
– …Любовь и выгода?.. Ну да, смотря кто какую цель преследует, – неопределенно протянула Галя.
– …Если муж понимает и ценит ум женщины, тогда имеет смысл его выставлять или применять. А так… лучше дурочкой прикинуться и молотить свою копну на благо детей и внуков. Я, например, розетку сама могу починить. Но должен же муж хоть что-то делать по дому. Иначе совсем мышей перестанет ловить. Не зря же говорят, что женщина сильна своей слабостью. Может, и правда счастье женщины состоит в том, чтобы хоть иногда позволять себе быть слабой. У меня получалось. Только сильному мужчине тоже иногда хочется преклонить голову на колени своей слабой женщине, – задумчиво, будто в пустое пространство сказала Жанна.
– Не встретила я такого, чтобы могла допустить в свое сердце, – тихо обронила Аня.
«Это, конечно, поза. Сейчас самое время исповедоваться… Женщины в отсутствие приличных внешних данных обычно не питают несбыточных надежд… Даже примитивные уловки – кокетство и близкие женские слезы – мимо нее. Какие уж там мужчины? Вот они к ней и ни ногой… Ей надо такого же, как она, зануду, – подумала Инна. Ее на мгновение передернуло легким привычным презрением к высказыванию Ани. – …Хотя, если глубже вникнуть, она приспособлена к жизни лучше других, потому что всегда ожидает самого худшего, ее ничем сильно не испугаешь. А ноет она больше по привычке».
– Насколько я помню, Алла, – криво ухмыльнулась Инна, – твоя мама была великой труженицей, надежным оплотом вашей семьи, доброй няней всем вам. Что-то я не разглядела сияния нимба над ее головой… Ведь два начальника в семье – перебор. Не правда ли?.. Что, рыльце в пушку?
– В нашей семье каждый достойно и с любовью нес свой портфель обязанностей, – мягко ответила Алла на выпад Инны. – Счастье человека во многом зависит от силы его души, от той высоты, которой она способна достичь.
Алла говорила, будто взвешивая каждое слово. Нечего ей было возразить.
«Умолкла Инна. Должно быть, и ее проняло откровение Аллы. Дрогнуло гранитное сердце… И меня рассказ Аллы как-то странно взволновал, – подумала Лера. – Мой Леня по молодости был невероятно ранимым, ломким. Ахиллесова пята есть у каждого из нас. Разным был. Не все клеилось, не купался в славе, но без любимой работы пропадал, задыхался. Не сразу стал опорой семьи. И я по молодости не всегда могла понять его, сдержаться – это было одной из моих ошибок. И тогда находились «друзья», которые советовали, мягко говоря, плохое. Я вмешивалась в их разногласия, трения, пыталась сплачивать. А они искали способы давления на него: не выпускали за границу, «зажимали» договора. Когда коса спотыкается о камень, ломается коса. А для мужчины бесперспективность – это самое страшное. Но он никогда не отыгрывался на мне, только спрашивал: «Какова твоя концепция по данному вопросу?» С ним было непросто, но он был надежным. Не в смысле денег – они не главное, – в смысле души… Главная часть жизни, считай, прошла. Что нам теперь доказывать друг другу? Что делить? В нашем возрасте, если сумели вместе дожить, муж и жена – одна сатана».
– Любовь! Она – радость, боль, счастье? Кого любить? «Тайна сия велика есть». Как тут не ошибаться? Все мы дилетанты, по первому разу живем,– брезгливо сморщилась Инна и тут же неожиданно расхохоталась.
– Любят того, о ком болит сердце, – просто ответила ей Алла.
– В мой огород камешек? Я любила один раз – в семнадцать лет. Мне этого на всю жизнь с перехлестом хватило, – зло вспылила Инна. – Можно лгать другим, себя обмануть невозможно.
«Ну и перепады в настроении», – поразилась Жанна.
– Никогда не зарилась на чужое счастье… По своему опыту знала: чем ярче и глубже любовь, тем тяжелее разочарование. И все же когда я любила, мне все было по силам, я готова была идти на любые жертвы. Без любви, пусть даже несчастливой, все становится безразлично, неинтересно, не хочется жить… Любишь, если чувствуешь, что без него не можешь существовать, когда хочешь сделать для него максимально возможное, – со вздохом констатировала Лиля.
– Человек счастлив, только если он кому-то нужен, – подтвердила Жанна.
– Ты о нас, о женщинах? – с усмешкой уточнила Эмма.
– Когда любовь погибает, то способность созидать превращается в разрушительную силу, – высказалась Инна.
– Любовь – субъективная иллюзия, и все-таки она важна потому, что лучшего у человека нет, – медленно, врастяжку произнесла Галя.
– Счастье – это такой итог жизни, когда не страшно уходить, зная, что не зря прожил, – сказала Эмма тихо.
– Уходить всегда страшно… – сказала Алла еще тише.
Наступила длинная философская пауза. Все словно прислушивались к своим тайным мыслям.
– Чего молчишь? Тебе неинтересно? – Это Жанна теребит Лену. – Опять уходишь в сторону?
– Нет, я сижу на месте, – вяло отшутилась Лена.
Гость
Настырный долгий тройной звонок в дверь будто встряхнул женщин. Они одновременно замолчали и с любопытством посмотрели в сторону Киры. А та загадочно-приветливо улыбнулась им и пошла открывать. Тогда они вскочили с мест и сгрудились у дверей в зал.
Медленной походкой, присущей старости вкупе с многочисленными болезнями, вошел лысый полный мужчина, одетый до странности ярко и вызывающе. Многочисленные возрастные родинки на лице и тыльной стороне ладоней, двойной подбородок, набрякшие веки. Сутулые плечи не украшали его когда-то крепкую, спортивную фигуру. Если бы Кира не знала, кто должен приехать, она бы не рискнула без длительного допроса впустить в квартиру чужака. Вглядываясь в блеклое расплывшееся лицо мужчины, она пыталась отыскать в нем характерные черточки, но время будто размыло и стерло все знакомое ей в юности. Никто не узнал в госте Василия, и все же это был он.
Кира немного растерялась. Возникла неловкая пауза. Ватная тишина обступила присутствующих. Пытаясь растопить в себе лед настороженности и неожиданно нахлынувшей тревоги, Кира через силу приветливо улыбнулась и протянула Василию руку. Он задержал ее в своих ладонях дольше, чем требовало того приличие. Наверное, потому что оценивал хозяйку опытным взглядом.
«Годы обошлись с ним жестоко», – подумала Кира и представила гостя: «Василий, земляк нашей Гали. Учился с нами один год. Вспомнили? Прошу любить и жаловать». А его взгляд первым делом быстро «огладил» женщин, потом ищуще скользнул по столу. При этом в глазах сквозило что-то от неистовой жадности к излишествам халявного праздничного стола. Взгляд только на мгновение остановился на сладких закусках и угас.
Наступила недоуменная, недоверчивая пауза. Инна первой оправилась от шока.
– История обнажает свои детективные пружины! – театрально подняв руки кверху, с озадачивающей легкостью обозначила она «начало нового сюжета».
И только тут все обернулись к Гале. Она стояла в сторонке бледная и неподвижная. Казалось, она отыскивала для Василия слова, которые бы шли из самой глубины сердца… и не находила.
– Не рада меня видеть, милая? – наигранно-веселым голосом, со снисходительностью, отдающей хамством, удивленно спросил Василий, подошел и попытался ее приобнять. Галя отшатнулась от него как от прокаженного и с такой силой сжала кулаки, что ногти вонзились в ладони.
В обращении «милая» подруги услышали все, что угодно, кроме любви, нежности или доброй памяти.
Василий обиженно просверлил Галю тяжелым взглядом, проскрежетал зубами.
– Жестоко. Ха! Ты ввергла меня в отчаяние, – с какой-то нарочито хмельной печалью в голосе неожиданно пожаловался он.
– Ты все тот же. Явился, сподобился. С какого перепуга? Не было печали, так черти накачали. Ты, грешным делом, не заблудился, кавалер с подмоченной репутацией?.. Удостоил лицезреть…
Сказано было презрительно-брезгливо. Повисла недобрая напряженная пауза.
– Сурово. Как божья кара. Что пялишься? Может, еще залепишь пощечину или всерьез съездишь по физиономии? Это было бы непростительно… Я не собираюсь платить по просроченным счетам. Может, обговорим условия перемирия?
И по тому, как Василий произнес эту фразу, все присутствующие сразу поняли, что говорил он эту фразу несчетное количество раз.
«Угрожает? Он не столь безобиден, каким казался раньше», – испугалась Кира.
Ценой заметных усилий Галя заставила себя сдержаться.
– Забыл свое выпускное сочинение по ранним произведениям Горького. Между прочим, блестящее было сочинение. Был в тебе ум, но не было человечности… Припомни употребленные в нем тобой слова старухи Изергиль. Разве они не подсказывают тебе, что напрасно ты сюда приехал? Это еще слабо сказано… Ты так и не вырос духовно. Напротив, деградировал. Иначе не рискнул бы здесь появиться… даже после стольких лет. Неужели надеялся, что я всё забыла, прониклась к тебе симпатией и мое сердце открылось навстречу тебе?.. Поразительно! Как всегда, никаких проблем с совестью?.. Не будет тебе моего прощения.
– Я слышу голос неумолимой судьбы! – рассмеялся Василий. – Так вот сообщаю: «Я не верю в потустороннюю жизнь, поэтому ничего не боюсь».