Вкус жизни

– …Все зло от фильмов, в которых сплошное «мочилово», от них у детей в голове сумбур. Они пропагандируют жестокость, неуважение к женщине, индивидуализм и вводят на них моду. Детей теперь шокирующими сценами с отрубанием головы не удивишь и не напугаешь, – поддержала Жанна чье-то мнение. – Заниматься надо с молодежью. Только в молодости можно жить в полный рост. А если ее не туда направить, что хорошего от нее можно ожидать в будущем?

– Раньше чертей боялись, а теперь – стыдно сказать – людей приходится остерегаться. Не знаешь, когда от кого и за что схлопочешь, – без особой связи с общим разговором пробурчала Мила.

– А это ты к чему прилепила? – не поняла Инна.

– …И, что самое странное, жестокими часто бывают трусы и слабаки, дорвавшиеся до власти. Не дать человеку проявить себя, уничтожить более талантливого им в удовольствие. Это так называемая малозаметная долговременная жестокость, которая часто начинается с равнодушия или с зависти. Бороться с нею надо во имя человека, – в поддержку Милиной мысли сказала Лиля и подавила глубокий вздох.

«Проблемы своих внуков вспомнила?» – мысленно предположила Кира.

Жанна опять с вдохновенным азартом заговорила о воспитании молодежи.

– Вот не далее как месяц назад произошла у меня неожиданная интересная встреча. Захожу я в свой полутемный подъезд – у нас там единственный зарешеченный тусклый пыльный светильник с мушиным осадком на дне – как всегда, с тяжелыми сумками. Незнакомый парнишка дверь мне придержал. Я поблагодарила.

Вижу у почтовых ящиков группу молодых людей лет по восемнадцать-двадцать – по виду студенты. Стоят и курят. Погреться зашли. Положительно настроенные, но, похоже, чуть навеселе. А на ступеньках сидят три пожилых бомжа. Один – старый, тощий и замызганный – нервно кривил беззубый рот и дрожащими корявыми руками вращал перед своим невидящим взглядом пустую бутылку из-под пива, словно ожидая добавки. Можно подумать, что кто-то ему чего-то должен! И у другого бомжа, хотя он усиленно морщил низкий лоб, сквозь алкогольную пелену и икание тоже не пробивалась осмысленная речь, но понять, чего он хотел, не составляло труда. А третий, совсем юный, спал. Но на них никто не обращал ни малейшего внимания.

И я не стала их трогать, а обратилась к молодым веселым тоном: «Здравствуйте, кочегары. Все дымите? Слабо соску бросить? Умный человек не станет сам себя травить».

– Ой, не нарывалась бы ты! – невольно вскрикнула Аня.

– Молодые люди, видя мою улыбающуюся физиономию, несколько растерялись, не зная, как реагировать на критику. Только один в дальнем углу холла взвизгнул, как ужаленный. А я, шутя, подсказываю им, мол, у ва?с со мной встреча или у меня с вами? Определитесь. От того, как вы ответите на этот вопрос, и будет зависеть форма и содержание нашей беседы.

И вдруг один отчеканил: «Бандиты тоже курят, а они не дураки». Я на миг остолбенела. Для меня высказывание молодого человека стало откровением. Опомнилась и спрашиваю парня: «Для тебя бандиты – герои нашего времени? Так они же не умные, а хитрые, наглые и жестокие. Представь себе: вдруг этот твой «герой» маму твою пырнет «перышком» ни за что ни про что в темном подъезде или изнасилует твою сестру, обидит твою дочку. Тогда только поймешь, кто есть кто? Сейчас всерьез задумаешься о том, что творится вокруг тебя, или подождешь, пока в темечко жареный петух клюнет?»

– Какой агитационный ход! – деланно восхитилась Инна.

– Смотрю, некоторые ребята отступили ближе к выходу – может, стыдно им стало от этих слов, – а остальные сгрудились вокруг меня плотнее, стоят, перебирают ногами, топчутся на месте, вроде как бы нервничая, разглядывают меня с любопытством, точно инопланетное существо. Чувствую, ноги мои задрожали и чуть не подкосились. Вдруг заинтересованный вопрос слышу: «А что же тогда ум?»

«Ум, – говорю я первое, что пришло в голову, наверное, всплывшее еще из арсеналов моего детства, – должен быть направлен на пользу себе и людям. Человек умный, если он порядочный, если не оскорбит, не обидит, за семью и за Родину жизнь отдаст».

Вижу, на лицах некоторых молодых людей написано: «Высокие слова!» Поворачиваюсь к одному из них, настроенному наиболее скептически, и спрашиваю: «Чем жена будет гордиться в тебе? За что тебя будет уважать твой сын? Ведь не за то, что хамишь? Разве мужчина тот, кто курит, пьет и морду бьет?» Вижу, в самую точку попала. Опустил он глаза в пол, скривился как-то недобро. Вид сделался нервный, надорванный. «Если почувствует глумливые нотки в свой адрес, то и врезать сможет. Для таких субчиков не существует вопрос бить или не бить. Только бить. И если приложится, так уж как следует… Хорошо, если просто пошлет далеко-далеко и на все буквы алфавита. Пора прикусить язык. Не хватает мне самой давать лишний повод для разборки. Надо как можно скорее прервать эту тему. Это совсем не значит, что я сдалась… », – испуганно замелькало у меня в голове.

– Ой, – одновременно вскрикнули Галя и Мила.

«Быстро я скуксилась… Нет, не осмелится при свидетелях. Передо мной не тупые качки с каменно-непроницаемыми лицами. Обыкновенные ребята», – успокоила я себя и продолжила свою мысль: «Женщина многое мужчине прощает. Только никогда она не простит ему того, что не вступился он за мать, когда пьяный отец закричал или поднял на нее руку; не защитил свою жену перед своей бестактной родней, не помог своему ребенку в трудную минуту, унизил своим неуважением. Женщина хочет, прежде всего, чтобы надежность и радость была от мужчины в семье»… Много еще чего говорила.

«Ну, – думаю, – монолог у меня получился, конечно, серьезный, но хватит на сегодня душеспасительных речей. В больших дозах они молодыми трудно воспринимаются. Хорошо уже то, что ребятки выслушали меня». Улыбаясь, распрощалась с молодежью, пожелала им счастья и направилась к лифту.

Знаю, они не станут, как девушки, обсуждать встречу со мной, и не сразу получится у них допустить в душу мои слова. Но каждый про себя хоть на некоторое время задумается над услышанным, и что-то отложится в их пока еще ветреных головах, где-то глубоко в подкорке застрянет искорка полезного. Может, даже о своем предназначении в этом мире вспомнят. Конечно, сначала у многих дух противоречия возобладает над их разумом – на то они и мужчины, – но чуть позже все-таки многим дойдут мои слова и запишутся в мозгу, пусть даже мелкими буквами. Представляете, теперь, когда встречаемся на улице, парни здороваются со мной, – Жанна с некоторой торжественностью закончила рассказ и поправила нитку янтарных бус на белой, без следов морщин, шее.

– Ах, какое очаровательное доказательство твоего благородства. Назвать вещи своими именами, или ты считаешь, что в нашей компании предпочтительно иносказание? Хотела бы с превеликим удовольствием, но не могу. Вот незадача!.. Судя по тому, что ты тут рассказала благонравненьким голоском, воображаешь, будто молодые люди, жившие безвекторно, из твоих откровений извлекли что-то принципиально новое, важное. И у тебя сразу слезы радости на глазах. Ура, ура! Прекрасное зрелище. Все восхищаются. Праздничное оживление, знамена полощутся и хлопают… Несешь полную чушь.

Какое неистовство воображения!.. Впустую всё это. Не захотят они, и не будут впитывать «животворные соки» твоих словес. Как говаривали старики – зряшные надежды. В облаках летаешь. Нечего видимость воспитательной деятельности создавать. Лучше для пущей важности пошли ходатайство в Думу, чтобы ужесточили законы. Совсем распоясались денежные мешки и их прихлебатели. Уж и президент им не указ, – презрительно, со спокойной наглостью хмыкает Инна и с величайшим удовольствием выпаливает: – Что молчишь, немочь напала? Хоть отмахнись. Может, за высокими словами ты какой-то другой подспудный интерес несешь? Теперь ведь у людей в основном потерян вкус к возвышенному. А может, поплачем вместе… или посмеемся?

Лиля первая возмутилась.

– Заткнись, – резко выпалила она в лицо Инне. – По-моему, ты говоришь слишком много и не к месту.

Но даже таким грубым замечанием сокурсница не достигла цели. А Инна обиделась ровно настолько, чтобы ответить еще ехиднее и резче, но никак не замолчать. Но Рита опередила ее:

– Слезы глубокого отчаяния и неудержимая неописуемая радость – это у детей, а у нас все больше слезы к слезам. Тебе следует быть более точной в определениях. Ни с того ни с сего бросаешься на всех, как коршун на цыплят, и не раскаиваешься. Тебе не повредит задуматься о своем поведении. Во всяком случае, такого идиотского выпада я от тебя никак не ожидала.

Рита никогда не отделывалась внутренним монологом и всегда горой стояла за несправедливо обиженных.

– Ополчилась, укоряешь, правильная ты моя! Смири гордыню! А может, просто для отвода глаз банальности лепечешь? Что ты думаешь и чего не думаешь – это твое дело, у меня о том голова не болит, – не унимается Инна. – Но замечу: больших парней уже не переломить через колено, не повлиять на их образ мысли и убеждения. Глас вопиющего в пустыне эти разговоры. Это далеко не то, что ты хотела бы от меня услышать?

Рита побледнела, но сказать ничего не успела. Эмма вступилась за нее.

– Не пристало тебе так говорить о подруге. Вы же вместе пятнадцать лет проработали. Ты ставишь под сомнение свою репутацию. Слово – великая сила в устах неравнодушных. Даже не очень молодых людей оно иногда может направить на путь истинный… Не скажи, мы – старшее поколение – мощная сила. Детям и молодежи нужна наша спокойная разумность. Мы еще многое можем осилить, – уверенно сказала она, пытаясь смягчить тон неожиданной перепалки, но при этом резким движением головы отбросила назад свои непослушные русые, с густой проседью, волосы. – Мы еще нужны России, – добавила она с шутливым пафосом, но, тем не менее, стараясь придать своим словам убедительность.

Жанна про себя обрадовалась поддержке и воспрянула духом. Но на Инну реплика Эммы не подействовала, она закусила удила.

– Не пришлись по душе мои слова? Таков твой вердикт? Охолонь, упрямая. Что за коллективный педагогический психоз с характерными интонациями учительниц с сорокалетним стажем? Рита, ты же инженером работала. Посмотри на себя: совсем с лица сошла. Блажен, кто верует. Ты и в гробу будешь наполнять детей высоким духовным содержанием. Да только дело того не стоит. Размечталась! Не смеши меня. В своем истовом усердии ты забыла, как изменились время и люди. У каждого поколения своя рецепторная зона. Нас, например, Гагарин вдохновлял, а молодых он уже не трогает, не увлекает. Им теперь в свете новой жизни другое подавай – бабок побольше срубить… А некоторых стариков вообще к детям нельзя подпускать на пушечный выстрел, потому что из их души не вытравить накопленные годами досаду и гнев, а другие себя слишком любят и сами отказываются помогать воспитывать внуков, мол, мы свое отработали. Разве нет? Нечем крыть? – спросила Инна, довольная своей отповедью.

Все это она произнесла с хорошо рассчитанной насмешкой, цель которой была совершенно ясна всем присутствующим, кроме новых гостей. Рита промолчала, только посмотрела на Инну уничтожающим взглядом. Аня устало смежила веки, обратилась внутрь себя и задумалась. Но не найдя ничего подходящего, на чем хотелось бы мысленно остановиться, уставилась в окно.

«И ведь скажет, что «на мне нет вины, мол, то была невинная шутка». Чудовищная бестактность. Не перевариваю Инну. Азарт азартом, но доброе имя ведь дороже. Будто не понимает, «где кошке смех, там мышке слезы». Вечно балансирует на грани. Думает, нашла интересный способ воздействия на друзей? Ерунда на постном масле. Из этой затеи у нее ничего не выйдет. Ну если только настроение испортит. Каждый с первого взгляда определит в ней неуравновешенного человека, не умеющего разумно дозировать свою слишком концентрированную отрицательную энергию. Что этим поведением она самой себе хочет доказать? Прямо помешалась на стремлении противоречить… Где она настоящая: сейчас, когда такая вот несносная, или когда неожиданно тихая и задумчивая? Почему, черт возьми, такие люди способны заполнять все пространство вокруг себя?» – недоумевает Кира.

До Лены долетели только последние слова подруги детства. «Всем от Инны достается. Что-то мне не верится, чтобы она так ожесточилась. Злословит от скуки, развлекается. Не стану вмешиваться. Это просто маленькое досадное недоразумение, которое ни та, ни другая сторона не торопится разрешить. Сами разберутся, – подумала Лена, неотступно наблюдая за самой собой. – Все-таки первый раз за столько лет свиделись. Еще решат подруги, что умничаю, воспитывать их берусь».

– Не пойму тебя, Инна. Такое впечатление, что ты со всеми соглашаешься и вместе с тем – всё отрицаешь, – недовольно забубнила Аня.

– Инна, ты и в стариках умудрилась злонамеренно усмотреть что-то нехорошее. Как всегда, стоишь намертво в своих заблуждениях! «Не пойми чем» занимаешься. Подлавливаешь всех на ерунде. А тут еще некстати тема благодатная подвернулась, – не удержалась от восклицания Рита и сердито дернула плечом.

– Расслабон себе устраиваешь, – поддакнула Лиля. – Особенную из себя корчишь? Мозги с прибамбасами? Надоело! Хватит комедию ломать.

– Да, подвернулась интересная тема, – промолвила Инна раздумчиво, словно только что пришла к окончательному заключению по волновавшему ее вопросу. – И не делай свирепое лицо. Если говорить начистоту, мое молчание выглядело бы как каприз, или ты вообразила бы, что я по какой-то странной причине не нашлась, что ответить, не сумела выжать из себя ни единого слова. Я же не могу себе такого позволить. Сечешь?.. Прости, – сделала она неожиданный реверанс в сторону Лили.

Кира, приложив палец к губам, внимательно взглянула на Аню. Та поняла.

– Мы, собственно, и себя-то хорошо не знаем, чего нам судить других?.. Боже мой, как быстро подкралась старость! Меня недавно впервые назвали бабушкой: какой-то незнакомый мальчик предложил взять котенка на воспитание. Как резанули меня по сердцу его слова! Заметьте, ведь не по родственному статусу, а увидев мой возраст, мою немолодую внешность, так назвал. Я была в полном замешательстве и, ошеломленная, не возразив ни слова, взяла котенка, – тихо, горько, с вымученной улыбкой пробормотала Аня.

«Кира умеет говорить одним взглядом, нет, даже одной мышцей лица. Наверное, ее характер никому никогда не мешал жить», – восхитилась Лена.

– Не сложить мне сегодня с тобой, Инночка (сказано ласково, с ехидцей), общей идейно-творческой позиции. Как-нибудь в другой раз подискутируем, – отшутилась Эмма, не видя другого выхода прекратить прения. Ее пронзительные глаза неожиданно блеснули весело и молодо. Она категорически не желала затевать с Инной пустой и долгий разговор, перемалывания бесконечной темы.

«Ее глаза как осенние плоды бересклета, только обрамление не оранжевое, а бледно-бежевое, словно чуть потемневшее от времени. В них всегда живейшее любопытство», – подумала Лена. Она приметила, как необычайно хорошо улыбка меняет привычно строгое лицо Эммы, и порадовалась за нее.

– Кому истина, а кому покой. Тебе лениво со мной спорить, вот и вся разница между нами, – оставила за собой последнее слово Инна, прекрасно понимая свою неправоту, но зачем-то упорствуя.

Ею овладела какая-то нервная веселость. И все же вызвать на спор Риту на этот раз ей не удалось.

– Может, оно и так… Не трогай хотя бы сегодня память наших стариков. Не добивай и нас, пощади. Сделай это для меня, – тихо и мягко попросила Эмма.

– Да не вопрос, – быстро согласилась Инна.

И не было в ней в этот момент ни обычного гонора, ни задиристости. Куда что делось? Но Жанну насторожила легкость, с которой Инна сдала захваченные позиции.

«Не страдает Инна от угрызений совести, не огорчают ее проблемы подруг. Можно подумать, у нее врожденная близорукость на чужие беды. Не старается и даже не пытается расположить к себе. Заводит всех, хочет, чтобы мы шуршали, как навозные жуки в банке. Ей слово – она в ответ десять. Затесалась сюда и паясничает. Выставить бы ее вон вместе с ее наглой дерзкой и змеиной улыбкой, чтобы ушла она не солоно хлебавши. Кто бы приложил к этому руку?.. – раздраженно думает она.