Вкус жизни

– Мне это еще мой воевавший с Германией дед растолковывал, – подтвердила Галя.

– Ты это Горбачева критикуешь? – уточнила Лиля.

– Его, твоего любимчика. Вроде бы красивым словоблудием занимался, а какую кашу сумел заварить! Молодец. Может, госпожа Тэтчер вправила ему мозги? Шучу! Шучу, не ерепенься. Не вправила, закомпостировала, – рассмеялась Инна.

– Попахивает сплетнями, – неодобрительно покачала головой Кира. – Горбачев ей не угодил! Не на то ставку делал? Все-то у тебя в голове перепуталось. Склероз неумолимо надвигается?

– Сталина на тебя, Инна, нет. Шучу, шучу, – в тональность Инне рассмеялась Лиля.

– Один-один, – одобрила выпад Инна.

– Более того, если быть до конца честной и искренней, действия Ельцина иногда поражали меня близорукостью. Его заносило в область иррационального.

– Область, с твоей точки зрения, заслуживающая неотложной изоляции или категорического обсуждения? Нет, вы послушайте, как заговорила! Давно ли осмелела?

– Отдал газ, леса, энергоресурсы в частные руки. Это никоим образом не диктовалось необходимостью. Да еще кому? Этим Березовским и иже с ними… Очевидно, до конца не предвидел результатов своих поступков. Многое указывает на это. Какая-то сверхъестественная бесхитростность…

– Глупая ты, Анька, – попыталась остановить ее Лиля.

– Кем заполняется Сибирь? Кто растаскивает ее недра? А Петр Первый утверждал, что богатство России будет прирастать Сибирью… Раньше студенты по распределению попадали за Урал и там оседали, а теперь все стремятся пристроиться поближе к Москве. Но она не резиновая… Мне так и не удалось уловить истинную причину этой жути, хотя сама непосредственно находилась в преддверии всех этих событий. Я будто бы до сих пор в обморочном приступе стыда. Мозги плывут. Как эти события оценят потомки?.. По мне перестройка – страшное политическое потрясение… пусть даже неизбежное, а для кого-то она манящая загадочная сказка. Малое предпринимательство – это как нэп после революции, тут все ясно. Но порочная тяга к деньгам, взвинченная отъявленным безрассудством… Свинцовые мерзости… – вздохнула Аня, закончив выступление с выражением покорного безразличия. И тут же еле слышно пролепетала:

– Я обладаю сомнительным талантом по наивности говорить где не надо и что не надо.

– Да-а… – протянула Эмма так, точно это все и объяснило.

– Не прячешь скелеты в чулане, – удивленно покрутила головой Жанна.

«Ай да Анюта!.. Если от кого-то ничего не ждешь, тому всегда есть чем удивить», – подумала Лера.

– Не грузи нас ерундой. Потомки спасибо Ельцину скажут, – рассмеялась Инна. – Слишком пафосно излагаешь свои соображения. Только они у тебя на уровне примитивных рассуждений. Легко рассуждать, сидя на диване. Тебя бы на место президента. Как бы ты запела! До сих пор живешь в счастливой уверенности, что наша страна самая-самая?

– Да, самая-самая!

Аня так энергично вскинула реки кверху, что из-под строгого серого пиджака выпросталась белая блузка.

– Пришел энергичный руководитель, разбудил, взбудоражил дремавшую страну. Что в том плохого? Не его вина, что некоторые сумели «по достоинству» оценить ситуацию и успели этим хитро воспользоваться. Или ты считаешь, что кое-кто «наверху» тоже не избегнул этого опасного, трудно изживаемого комплекса?.. Только не Ельцин, – сердито сказала Галя.

– Отнюдь не блестящее начало разговора, – усмехнулась Лера.

Аня, не обращая внимания на отсутствие интереса к ее речам со стороны подруг, упрямо продолжала высказываться:

– Мы ощущали себя единой семьей. Школьная воспитательная политика была серьезная, она не сковывала инициативу. Каждый ребенок именно в школе получал первый аккорд – толчок к своей будущей специальности. Нас приучали пробовать себя в различных делах. А как нас учили? Разбуди хоть сейчас среди ночи – любую теорему, любой закон вспомним.

– И это несмотря на прогрессирующий склероз? – пошутила Жанна.

– А теперь уровень знаний снижается год от года, но учителя и в ус не дуют. Конечно, с их-то зарплатой… Понять можно. Но…

– Не суди обо всех детях по своим ученикам-детдомовцам, – остановила ее Лиля.

«У кого что болит, тот о том и говорит», – рассудила Лена.

– Мы любили школу за тепло, терпение и требовательность педагогов, за взаимопрощение в коллективе. Учителя уважали мечты детей, поддерживали их стремление учиться. Помню, моя математичка утверждала, что обучение – это радость, и сама много шутила на занятиях. Как она преображалась на уроках! Мы все обожали и ее, и математику. Она учила нас настраиваться на волну любого урока для того, чтобы с удовольствием поглощать знания и не терять ни одного слова, сказанного педагогом.

Я с бесконечной любовью вспоминаю свою школу. Правда, она слишком идеализировала окружающий мир, но это для того, чтобы мы росли оптимистами. Любя детей, она продляла нам, послевоенным, детство. Школа давала много знаний, но не учила самостоятельно отбирать информацию, сомневаться в ней, отстаивать свою точку зрения и меняться. И, тем не менее, мы так ей благодарны!

Помните песню: «Вот эти руки, руки молодые, руками золотыми назовем…». Я пела, и в душе был такой подъем, какого, будучи взрослой, уже больше не испытывала. Песня рождала мощную искреннюю веру в себя, в свои возможности. Хотелось хорошо учиться, многого добиться, познать жизнь во всем ее разнообразии. Песни о Родине воспитывали в нас яркую честную любовь к огромной прекрасной Отчизне. Мы были счастливы осознанием этой любви и своей причастности к ее великим достижениям. Мы готовы были, случись что, в любой момент броситься стране на помощь. Только позови. Ради общих идеалов мы готовы были отдать все силы и даже жизнь. А сегодня мне кажется, будто живем мы в хаосе, в котором нет определенного содержания, четкой цели, крепкого центра. В нас нет былой уверенности, – вздохнула Аня.

– Цепляешься за старое? Мы только часть души отдавали государству: ходили на собрания, на демонстрации, а жили своей правильной интеллектуальной жизнью, своим домом, в нем и было наше счастье. Оду поешь нашему прошлому, щедро расточаешь комплименты школе. К чему такой накал любви и страсти? Тебе впору помалкивать или каяться. Ты-то в своей серости ни малейшего понятия не имела, какое это блаженство хоть иногда отдаваться бессмысленному прекрасному отдыху. Одно у тебя на уме: работа, работа. Что ты видела в жизни? – небрежно, больше по привычке подпустила Инна колючку Ане, не придумав, к чему бы еще прицепиться. И в тот момент в ней не теплилось к Ане ни капли даже обычного презрения.

Алла оторвала глаза от альбома и посмотрела на Аню, и та сразу почувствовала ее присутствие.

– А в тебе, наверное, говорит какая-то неперегоревшая, незатухающая обида… Честность, трудолюбие и порядочность – думаю, не самые плохие качества, которые прививала нам школа. Верность, любовь к Родине – тоже не самое худшее, что есть в нас. Конечно, мы не знали истинного значения слова «свобода». А теперь узнали?.. Можно подумать, ты у нас на свою пенсию каждый год ездишь за границу и на курорты и перед депутатами выступаешь, называя вещи своими именами, и они перед тобой стелют красную ковровую дорожку. Так, что ли?.. А раньше ты чуть ли не каждое лето на юга гоняла…

– Отстань, репейник, прекрати паясничать! Думаешь, зло делает тебя сильнее? Аномальные зоны бывают не только в природе, но и в душах некоторых людей. Ты и из молчания сумеешь вывести что-нибудь эдакое, неудобоваримое. Прекрати переиначивать! Меня не прельщает быть объектом твоих сомнительных острот,– в сердцах сказала Аня.

«Трудное детство больше, чем у других, сказалось на всей ее дальнейшей жизни, а она все равно умеет находить в нем доброе и радостное», – удивилась Лена.

– Голос не сорви от крика. Совсем осел, – насмешливо посоветовала Инна.

– Ты тоже сегодня без глушителя, – нашлась Аня.

– А ты прямо-таки божественное… нет… убожество. Ставлю себе в заслугу это открытие…

«Не может, чтобы не сказать что-нибудь обидное». – Жанна даже в лице изменилась.

– Прекрати! – Лера злым взглядом буквально четвертует Инну, и та слегка меняет тон.

– Надо всегда быть готовой к неожиданностям, к крутым поворотам судьбы, тем более что время сейчас фарсовое. Человек вчера говорил одно, сегодня совсем другое, но с той же искрой в глазах и с жаром в голосе. Раз-два – и все! – перед нами новый человек. Разуй глаза. Теперь ловкость, изворотливость и «тонкая» дипломатия взяты на вооружение, – радостно возвестила Инна, не скрывая своей заинтересованности в теме разговора.

Аня вне себя от ярости промямлила что-то невнятное, типа: «Что это за неясные намеки и необоснованные обвинения? Как всегда, вынашиваешь «грандиозные» замыслы по унижению своих сокурсниц? Бессовестно приписываешь себе право вершить суд и не каешься в близорукости?..» Потом разгладила гневно сведенные брови и сделала совершенно безразличное лицо, как сказала бы Кира – оформила фасад наигранной терпимости – и задумалась: «Почему Инна делает так, что я постоянно попадаю в глупую ситуацию, долго нахожусь в ней, места себе не нахожу. Я оказываюсь в ложном положении. Всё точно специально выходит по ее. Если разобраться непредвзято – умеет играть и на белых, и на черных клавишах моего настроения. И вроде бы нельзя заподозрить ее в злом умысле, а будто бьет меня головой об стол, потому что не стесняется в средствах достижения своих целей. А какие они у нее? Что ее подталкивает изнутри?..

Мир познаём, а собственное человеческое сознание изучить не получается. До сих пор, можно сказать, незрелое человечество живет с полузакрытыми глазами. Человек то ничтожен, то безмерно велик, то призывает к милосердию, то затевает жестокие войны… Это если о глобальном… Мы знаем друг друга только на житейском уровне. Издевательство – это не то удовольствие, которое надо желать получать порядочному человеку. Не за теми ощущениями гоняется Инна. Разве шутят над такими вещами, как порядочность, доброта?

«Ссорятся, прямо как малые дети!» – удивилась Лена, всматриваясь в подруг юности. Ее взгляд остановился на Миле. Та была задумчива и грустна.

– …А вы знаете, почему в мои юные года в нашей школе организовывались субботние вечера? Директор говорил: «Когда дети у нас на виду, мы не волнуемся за них». А теперь школьников поскорее выпроваживают за ворота: лишь бы педагогам поменьше было работы, лишь бы на территории школы ничего не случилось, а что за пределами учебного заведения творится – руководство не волнует. Там другие отвечают. Сплошь и рядом происходит такое. Получается, что задача воспитания им не по плечу или свой авторитет, своя карьера им дороже судьбы молодого поколения, – предположила Эмма. И, сама того не желая, подлила масла в огонь спора.

– Нет, вы только посмотрите на нее! Побуждаемая честолюбием, камня на камне не оставила от современного школьного образования. Подтверждаю, я согласна с тобой, хотя и с некоторыми оговорками. Ты проявила в этой области недюжинные способности. Пришел и мой черед торжествовать! Талантливые люди могут по достоинству оценить друг друга. Сдается мне, что и до вузовского образования скоро доберешься. Не погнушаешься или, может, хоть его-то под свое крыло возьмешь? Не разочаровывай меня. Блесни еще раз своей эрудицией. Из твоих уст всё звучит так правдоподобно, – рассмеялась Инна. – Не скромничай. Ты сама к себе несправедлива.

«Говоря колкости, Инна испытывает удовлетворение истинного художника слова, любующегося и восхищающегося своим произведением. Наверняка убеждена, что принадлежит к числу самых ироничных», – подумала Лена.

Но Эмма не отреагировала на колючку Инны и продолжила «выступать».

– Я состою в родительском комитете школы. Иногда нагряну в класс как снег в мае, и вижу, что теперь дети друг перед другом не знаниями, а одеждой хвалятся. Одни деньги у них на уме. Ничего делать по доброй воле, как это было в нашем детстве, их не заставишь, не призовешь на помощь. Канючат, философствуют, оговариваются, умниками себя выставляют. Нас за это так бы отщелкали перед всей школой – на всю жизнь запомнили бы этот урок. Видишь разницу? И что тут поделаешь – эпоха перемен, разногласий, разночтений. Хотя какой толк обижаться на время, осуждать его…

Лена оглянулась на Леру. Та сидела с равнодушным скучающим видом. «Наверное, на каждой такой встрече поднимается «школьный» вопрос,– подумала она.

– Раньше мне казалось, что если хорошо воспитывать детей, то и в государстве все будет в полном порядке. А теперь все понятия смешались, – посетовала Лиля. – Конечно, нам не нравился железный занавес, руководство делало слишком много ошибок, но страна была великая. Как можно высокомерно презирать свою Родину? Разве можно отказываться от всего хорошего, что было в нашей истории? Лена, поделись своими соображениями.