Закат Ярила

Выполнив указания старика, Пересвет осведомился, где можно умыться и вымыть руки (всё-таки со зверьём общался). Торопливо налил воды в лохань и начал тереть ладони друг об друга. Вместо мыла Ведомир сказал использовать золу из печи. Пересвет наскрёб золы и развёл в воде. Зрелище хоть и неприятное – мутная серая жижа с чёрными крапинками, – зато руки отмыла в два счёта. Лицо в этом странном коктейле запределец мыть не осмелился, лишь сполоснул чистой водой.

Вылив грязную воду за порог, он сел напротив волхва. Тот уже с аппетитом поедал блины, макая их то в сметану, то в мёд, то смазывая топлёным сливочным маслом. Ведомир поднял глаза на гостя и тряхнул рукой с угощением в сторону большой глиняной тарелки. От высокой стопки блинчиков поднимался белёсый дымок и шёл такой аромат, что у Пересвета вот-вот потекли бы слюни. Без вопросов он схватил верхний и пробежался глазами по тарам с начинкой: на глаза попался дикий мёд с вкраплениями лесного мусора. Макнул блин в янтарную сладость. Чересчур довольно запределец улыбнулся, разжёвывая нежное тесто. От волхва эта улыбка не ушла, и он с ухмылкой спросил:

– Что, ладные блиночки у меня днесь вышли?

С набитым ртом отвечать невежливо, поэтому Пересвет только твёрдо кивнул. Следующими в ход пошли блины с остальными топпингами, как бы он назвал их, будучи сейчас в любимой кафешке. Угощения от старика не шли ни в какое сравнение с той подошвой, которую за бешеные деньги подавали на столы официанты столичных ресторанов, гордо называя её блинами, да ещё часто с приставкой «нежные», «воздушные», и тому подобное. Эти жирные желтоватые солнышки Пересвет мог сравнить разве что с мамиными или бабушкиными шедеврами деревенской кухни. Всё дело в любви, с которой готовишь, и, возможно, в ингредиентах, размышлял он, проглатывая очередной блин.

– Они замечательные! И как тебе это удалось? – спросил он волхва.

– Взял гороховую да пшеничную муку, маслица подбавил, мёда, яиц…и готово, – с удовольствием ответил старик. – Ты отвар пей, силы воротятся.

Ведомир придвинул к гостю полную кружку бурой жидкости. Пересвет доел блины, повёл над ней носом, пока очки не запотели, и отхлебнул. На вкус терпкий, горьковатый травяной чай. Пробовал он однажды такой в одной забегаловке, не пошло. Всё-таки кофе намного вкуснее. Жаль, его здесь нет.

– Благодарю, старче. Я с утра ничего не ел. И это были одни из лучших блинов в моей жизни!

– Да чего уж там…Подсобил ты мне с дровишками и яйцами. Как не угостить? Да и Комоедица днесь, Весеннее Равноденствие. Событие важное, отметить надобно. Теперича об яйцах…много набрал?

– Не очень. Меня, скажем так, отвлекли.

Волхв чему-то усмехнулся и глотнул чая.

– Прости меня, если успел чем-то обидеть, – вдруг вспомнил Пересвет давнюю традицию Прощёного воскресенья, без которой не обходилась ни одна Масленица и уж, тем более, ни одно застолье в этот праздничный день.

Ведомир бросил на него удивлённый взгляд и задумчиво погладил длинную бороду. Только теперь до запредельца дошло, что эта традиция появилась во времена христианства, а значит он выставил сейчас себя круглым дураком, который сидит и дожидается ответной фразы «Бог простит, и я прощаю».

– Я не из обидчивых, – ответил старейшина и тихо добавил: – якоже некоторые…, – а затем выразительно глянул в глаза запредельцу.

Когда с ужином было покончено, Пересвет спросил:

– Старче, ты почему весь праздник в избе просидел?

– Не сидел я. В угоду Роду обряды творил, люд от хлопот оберегал.

– Когда ж ты всё успел? – вытаращился на него запределец. – Я сегодня видел тебя только дома.

Волхв хитро на него глянул, и по морщинистому лицу скользнула усмешка:

– Зазря ль отсылал тебя?

Удивлённый Пересвет недоверчиво сказал:

– Нет…не может быть. И блины сварганить успел?

– Энто быстрёхонько, ежели знать как.

– Детишки были правы, хороший ты волхв. Мне бы так везде успевать, – мечтательно высказался гость. – На прошлой неделе на работу опоздал, сплю долго. А всё потому что ночи напролёт этой самой работой и занимаюсь, лишь бы начальство было довольно.

Он поморщился, вспоминая, как нахваливал его директор и как лебезили перед ним молодые сотрудники – те ещё бездельники. Спихивали на него часть своей работы. Ведомир дал совет:

– Отвар пей. Он целебный, дарует бодрость духа после одного глотка.

– У нас свой целебный отвар есть. Называется кофе. После него в сон меньше тянет.

– Слово-то какое диковинное…, – задумчиво покачал головой старик.

– Мы отвлеклись, – Пересвет обхватил ладонями кружку и сосредоточенно посмотрел на Ведомира. – Ответь мне честно, старче, как домой вернуться? Может быть, есть какой-нибудь тайный ход, тоннель или, на худой конец, яма?

Тот замешкался – явно раздумывал, говорить или нет. Но в глазах гостя он увидел решимость, желание скорее найти выход и убраться из древнего заточения. Волхв, скрепя сердце, заговорил:

– В денницу ступай к избе, что на отшибе стоит. Посолонь деревни иди, не упустишь. В избе той балий, травник наш обитает. К нему по обыкновению запредельцы хаживали, а после исчезали. Ведаю, Пересвет, об доброте твоей. Нет мочи пускать тебя незнамо куда…

– Вполне возможно, что это мой единственный шанс найти дорогу домой. Не отнимай его у меня, прошу, – из-под очков на старика взирали голубые глаза, полные надежды. – И объясни маршрут. Я не понял ни слова.

Старик тяжко вздохнул, смерил гостя печальным взглядом и попытался донести свою мысль как можно яснее:

– Як кочет горланить станет, а светило взойдёт над Кудесьем, так и выходи. Застанешь его. Он под денницей уходит, травы да коренья собирать. После мне справься, об чём толковали.

– Понял. На заре выйти, искать крайнюю избу. Спасибо тебе за всё, Ведомир. Блины твои я не забуду. Куда спать отправишь?

Ведомир возмущённо вскинул кустистые брови и поджал сухие губы. Одним жестом раскрытой ладони он указал на пустующую широкую лавку напротив каменного очага. Взгляд его был строг и суров, как у родителя после школьного собрания.

– Вздумал уйти, не попрощавшись? – серые очи сверкнули обидой. – Пробудить тебя сам возьмусь, до порога хоть провожу.

В это его взгляде Пересвет считал беспокойство за человека, которого успел приютить. Гости для старика были редкостью, но если и были, то становились неотъемлемой частью мирских забот. И запределец впервые задумался, насколько, стало быть, ему больно отпускать их туда, не знаю куда. А что он испытывал, когда те не возвращались, и подумать страшно. Пересвету стало вдруг стыдно.

Тлеющие головешки затрещали. До слуха долетел протяжный тоскующий вой.

– Волки небось…, – безразлично бросил старик, покосившись на дверь. – Аль собаки здешние.

– Я не уйду, – громко сказал Пересвет и добавил чуть тише, вперив взгляд в очаг, – не попрощавшись.

В один миг лицо старого кудесника переменилось: помягчал суровый взгляд, разгладились морщины на лбу, а губы изогнулись в едва заметной улыбке. Пересвета сейчас забеспокоил другой, более насущный вопрос. Он с тревогой посмотрел на предложенную лавку и спросил, не отрывая от неё глаз:

– У тебя, случайно, кровати гостевой нет? Мне бы матрас с пуховым одеялом…

– Чего-й? Нетути, Пересвет. Окромя лавок об лежанках иных не слыхали. Ляг, набирайся сил.

Его успокаивающий голос теперь будто принадлежал не старцу, а мужчине средних лет с неплохим баритоном. От него Пересвета клонило в сон, веки сами собой начали слипаться. Но он забрался пальцами под очки и потёр глаза, а после глянул на неприбранный стол.

– Не время ещё. Давай помогу с посудой.

– Ляг, управлюсь я. Будешь упрямиться – осерчаю. И пса твоего покормлю.

Твёрдость в немного скрипучем голосе волхва не оставила запредельцу выбора. Пересвет неохотно подошёл к лавке и почувствовал, что от печи исходит тепло, как от пухового одеяла. С таким-то обогревателем можно и расслабиться, к тому же лавка застелена шкурами диких зверей, должна быть хоть немного мягче дерева. Он медленно прилёг, прямо в одежде и поршнях. После всех злоключений ему не хотелось больше оставаться нагим.

Лавка оказалась неудобной и твёрдой, как и думал Пересвет. Одно хорошо – мягкие шкуры сглаживали впечатление. Он лёг на бок, лицом к хлопочущему над тарелками волхву, и бережно провёл рукой по гладкому меху. Очки пришлось снять – положил их на пол, под лавку, и закрыл глаза. Раньше об этом было некогда задумываться, но сейчас успел припомнить, что без особого труда может угадать смысл большинства неизвестных ему старославянских слов. И сломанный переводчик, которым его, якобы, одарили боги, вряд ли к этому причастен. Но усталость брала своё: день выдался фантастическим, в прямом смысле, поэтому Пересвет, так и не додумав, провалился в глубокий сон без сновидений.

Отдых прервала резкая боль в боку. Непривыкшему спать на деревяшке городскому жителю помяло все, обтянутые тонкой кожей, кости. Чёртова лавка, мелькнула первая мысль в туманной после сна голове. Тело окутывали густые облака тепла. Нет, жара. Пересвет ощутил, как со лба катятся капли пота и понял, что печь извергает в несколько раз больше огня, чем вечером. «Странно, уже утро или волхв ещё не спит? – подумал он, с трудом разлепляя отёкшие веки, – дровишек, что ли, подкинул?» Глаза приоткрылись, привыкая к манящему свету очага. Оставив незаметные щёлки вместо широко распахнутых в полумраке очей, Пересвет старался различить предметы. С его близорукостью увидеть что-то дальше собственного носа становилось нелёгкой задачей.