Никто, кроме нас

Но даже это не могло испортить этот день. Я был вдохновлен. Я был торжественен. Прямо как совершающийся момент

Ещё, вон там, разве это…? Нет, не она. Фух.

На сцену вышел мэр города и подсеменил к стоящему в середине микрофону. Он развел руки в стороны, и шум в толпе быстро стих. Мэр довольно поправил свой воротник и пригладил пиджак.

–Дорогие граждане!– провозгласил он в микрофон,– сегодняшнюю дату мы все будем вспоминать еще не один год! Этот день станет нашим ежегодным праздником, всемирным праздником, который объединит всех оставшихся на нашей планете людей. Немного позже к нам на торжественный маскарад приедут представителей всех оставшихся на Земле четырнадцати городов!

Ну, насчет этого он, конечно, загнул. Безусловно, по доброте своей душевной, приглашения на планируемую закрытую тусовку на самой примитивной механике выслались во все возможные стороны и направления, с утра в нашем городе уже даже заселилась парочка делегаций, но едва ли этим вечером в Акассею войдёт и половина тех, кто соизволил прислать ответ. Я моргнул и очнулся от мыслей, почувствовав, что в спину мне упирается пристальный взгляд. Я обернулся. На сцене, всего в паре метрах сзади, стояла Кэсси Клер. Встретившись со мной глазами, она сделала вид, что внимательно следит за выступлением мэра, и отвела взгляд. У меня появилось странное чувство, что скоро что-то случится. Что-то совсем не запланированное. Или же, скорее всего, запланированное, но совсем без меня. Я пропустил слегка раздражённый вздох: развившаяся за последнее время паранойя не давала мне спокойно даже насладиться моментом всей моей жизни. Краем глаза я заметил в толпе странное течение. А потом ещё одно. И ещё. А затем я понял, что просто превращаюсь в чертового параноика. Вокруг сцены бегали репортеры с фотоаппаратами, и я выпрямил спину, чтобы принять более фотогеничный вид, и постарался принять выражение лица адекватного и приличного человека. Между тем мэр продолжал говорить.

–Спустя столько лет мы наконец-то пришли к столь желанному результату! И в будущем все вы будете с гордостью рассказывать своим внукам, что стояли здесь на этой площади в этот торжественный день!

Он снова развел руки в стороны, словно в ожидании чьих-то объятий. Народ продолжал тихо шуметь. Юсиф тоже был здесь. Он стоял с другой стороны, нежели начальница Клэр. Меня он даже не замечал. Что-то изменилось: приторный сахарный сироп, излучаемый им раньше в мою сторону, резко сменился острым перцем и нагретым на раскаленной сковороде маслом. Простое раздражение и неприязнь, ранее испытываемые мной при его появлении, покрылись ощущением беспричинной тревоги, подстегивающей меня держаться от него ещё дальше.

Тем временем у микрофона проходила своя тусовка. Поздравить всех уже успели: и министр культуры и просвещения, и даже несколько депутатов Городской Думы. Я снова поймал себя на том, что с каким-то ожиданием вглядываюсь в толпу. Ну не мог я иначе!

Ты ведь наверняка сейчас тоже здесь, как папа и мама. Мы все снова вместе, на самом важном событии в моей жизни. Нет, я уверен, ты просто не могла этого пропустить. Я бы тебе такого не простил.

Хотя лучше бы тебя там не было.

Тетенька-организатор подала знак, и мы с Генри растянули перед входом ленточку. Мэр торжественно попросил в микрофон вынести ему символические ножницы. Подушку предоставили нести маленькому мальчику, одетому в вельветовый почему-то зеленый костюмчик. В этих жилетке и штанишках он походил на маленького лепрекона, которому не хватало клевера и чепчика. Если таковые вообще ходили в чепчиках. Мокрый, словно мышонок, он выбежал к мэру и стал, уцепившись в вынесенную им в руках подушку. Напуганными глазами малыш смотрел на мужчину перед собой. Мэр взял в руки ножницы, поднял их над своей головой, показывая народу. У меня в голове почему-то зародилась не свойственная моменту ассоциация, в которой он опускает их прямо остриями на бедного напуганного ребёнка. Малыша, видимо, посетила та же мысль, поскольку он весь съёжился, сделавшись ещё меньше. Покрутившись на месте, мэр города подошёл и медленно перерезал растянутую красную ленточку. Все взорвались радостными аплодисментами. Отчасти счастье толпы подстёгивалось тем, что тот жест означал конец торжественной части. Большая часть народа уже давно приготовилась стартануть к ближайшим шашлычным палаткам, запах от которых разносился по всей площади и даже выходил за её пределы.

Расправившись с лентой и вернув ножницы тут же удравшему мальчугану, мэр подозвал меня жестом руки.

–А сейчас,– провозгласил он в микрофон,– я хотел бы выделить человека, на чьих плечах был построен данный памятник архитектуры, ставший для нас сегодня главным объектом действия! Сынок, подойди ко мне.

Я подошёл. Теперь все несколько тысяч глаз смотрели на мою незащищенную фигуру.

–Этот симпатичный юноша – Алекс Бэй – не только принял на себя полномочия как проектировщика и планировщика, так и занял должность ведущего архитектора-реставратора. Более того, я спешу поздравить его, так как это его первый самостоятельный проект!

Он рассмеялся и похлопал меня по плечу.

–Я хочу пожать руку этому перспективному юноше. Возможно, в будущем – в каком-нибудь далеком, конечно – именно он будет стоять на моем месте.

Он снова немного наигранно рассмеялся, а я подавил в себе желание поморщиться. Да не дай Бог мне стоять на вашем месте, дорогой мэр. Он с широкой улыбкой повернулся ко мне и протянул руку. Я тоже улыбнулся и ответил на рукопожатие. Это был уже не первый раз, когда я жал нашего мэра за руку. Он уже поздравлял меня, когда мой реставрационный проект Акассеи победил на городском конкурсе. С тех пор на нём не изменился даже цвет рубашки: все тот же низенький рост, лысина на макушке, паутина морщин от краешков глаз и усталость в глазах. Невольно в голову вновь пришел Юсиф. Интересно, а какого цвета он пришел сегодня? А ладонь мэра была все такой же сухой и шершавой. Мы приветливо улыбались друг другу в лица и трясли конечностями, когда что-то резкое вдруг резануло меня по лбу; шляпа слетела с головы, отскочив куда-то в сторону. Я почувствовал, как по виску течет что-то горячее. Словно напуганный олень, я резко напрягся. Мои глаза широко открылись, а пальцы крепко сжали руку стоящего передо мной мужчины. Тот резко изменился: продолжая держать на лице улыбку, он наклонил голову и предупредительно уставил на меня пристальный взгляд. Торжественная музыка заглушала все возможные звуки. Едва ли кто-либо из толпы принял этот момент за что-то опасное. Успокойся, Бэй, и продолжай улыбаться. Это была не пуля. Это твой день, почему же ты так напуган?

Я сглотнул, чувствуя, как капля потекла по щеке. Это пот? Осмелившись, я непринужденно поднял руку и будто бы почесал лоб. Место прикосновения неприятно зажгло. Вопреки вперенному в меня взгляду я посмотрел на свои пальцы и почувствовал, как меня резко бросило в жар. Так и не тронутая капля крови скопилась на подбородке, обособилась м упала вниз, распластавшись по моему ботинку.

В меня стреляли. Стреляли, на самом деле, в мэра. Меня осенило. Я мгновенно схватил за плечо стоящего впереди мужчину и с криком "Ложись!" резко ухнул вниз. Что-то хрустнуло под моими пальцами – мэр вскрикнул, и его тело появилось рядом со мной на сцене. Над моей головой пролетело несколько пуль. Со стороны мэра послышалась череда громких ругательств. Музыка оборвалась, а он сел, подняв левую руку вверх. Правая безвольно болталась у него вдоль тела.

–Спокойно!– кричал мужчина что есть мочи, чтобы его точно услышали,– все в порядке! Произошло лишь небольшое недоразумение!

Толпа роптала и шумела; голоса её слились в моих ушах в единый несмолкающий шум. Немного неуклюже опираясь на левую руку – к нему подбежали несколько человек на помощь – мэр встал.

–Прошу вас, всё в порядке! От переизбытка чувств нашего дорогого архитектора не держат ноги! Продолжаем наслаждаться праздником!

Затем он повернулся к одному из служащих. Музыка вновь принялась громко играть.

–Скажите им, чтобы опустили оружие! Живо!– прорычал мэр,– вызовите врача, пусть ждет меня внизу, черт побери!

Я приподнялся над сценой и медленно встал на ноги. В ушах звенело под пульсации оркестра. И больше половины автоматов Защиты было направлено на меня. И они в любой момент готовы были уничтожить угрозу.

–На этом я объявляю Международную Жемчужину Мира открытой!– донеслось до меня. Я медленно поднял руки, чувствуя, как к горлу подкатил ком тошноты. Улыбайся, пока на тебя наведен объектив чего-то оружия. Улыбайся, Бэй, иначе десятки пуль нашпигуют свинцом твое нелепое тело.

Неужели среди них стоит и она? Неужели ты тоже прямо сейчас стоишь и смотришь на меня в маленький рассеченный глазок? Неужели твоя рука не дрогнет, спустив курок?

Я ожидал, что на меня набросятся. Ожидал, что потребуют объяснений и надерут за произошедшее зад. Но мне не сказали ни слова. Все словно решили сыграть в молчанку. Или же мне это все приснилось? Я прошёл мимо группы наших работников и даже миновал Юсифа – тот бросил на меня короткий, странный взгляд. От этой молчанки мне стало страшно. Неожиданно мне почему-то захотелось поймать Генри – его болтовня обладала на редкость необходимыми для жизни свойствами: она крайне раздражала в своём присутствии, но без неё чего-то будто не хватало. В толпе я заметил его лохматую нелепую макушку и принялся продвигаться в её направлении. Но, чем дальше я продвигался, тем дальше она уплывала от меня на волнах чужих голов. Неожиданно из толпы ко мне вынырнула женская фигура. Я чуть не врезался в Кэсси Клер, стоящую на моём пути подобно бетонному столбу. Мы встретились взглядами , и я почувствовал, как мурашки побежали по моей спине. Она смотрела на меня странным не читаемым мной взглядом, словно пытаясь разобраться в неожиданно пришедших в её голову мыслях. Я резко выпрямился и вызывающе посмотрел в ответ. Мы простояли так несколько секунд, после чего она отвела взгляд. Я продолжил пробираться сквозь толпу, но голова Генри бесследно исчезла в мешанине людей.

* * *

Дом встретил меня очередной лужей на полу первого этажа, в которую я тут же наступил, вытащив ногу из ботинка. Носок тут же насквозь пропитался в собачьей моче, а из моего рта вырвалась череда наигрубейших ругательств.

Как же я дико устал.

Мысли о произошедшем вызывали редкие нервные смешки. В меня сегодня стреляли. Стреляли! Подумать только! А, может, стреляли вовсе и не в меня? В меня сегодня промахнулись! Покушение на мэра на глазах всего города, которое совершилось в самый важный момент моей жизни. Привет всем, меня зовут Алекс Бэй, и, возможно я выхаживаю у себя дома соратника тех людей, которые чуть не засадили мне в голову пулю. Возможно.... Я закрыл глаза и живо представил, как тощие красные пальцы с обкусанными ногтями сжимают рукоятку пистолета. Как худая рука уверенно наводит дуло пистолета прямо мне в лоб. Если бы это был он, можно ли было бы считать, что он промахнулся? Может ли быть, что над черной дырой пистолета когда-нибудь я увижу именно его ухмыляющееся лицо?

Идиот. Только идиот мог представить снайпером слепого мальчишку. Захотел бы – он открыл в плите газ, пока я сплю. Может, единственная причина, по которой он ещё этого не сделал – из меня можно выжать еще какую-то пользу. Святая Анна-Мария, бескорыстно помогающая каждому проходящему мимо. Святая Анна-Мария сидит на полу и пьет дорогой коньяк. Думаю, реальная дама грешила даже чем-нибудь поядреней. Ну или подешевле, что, в принципе, примерно одно и то же.

Я снял носки и кинул их в глубь коридора. А ну их куда подальше. Надев на ноги тапки, я спустился в погреб и открыл там дверцу деревянного нишевого шкафчика, время для которого теперь пришло. На кухне я откупорил бутылку коньяка и сел у шкафчиков прямо на пол, прислонившись спиной к дверцам. Между лопатками мне упиралась ручка. Ко мне сразу же подскочил щенок и принялся лизать пальцы моих ног, не обращая ровно никакого внимания на мои лягания. Чёртова псина. Я протянул руку и принялся чесать её по густой чёрной шерсти, пока она покрывала мою ладонь обильным слоем слюны. Я приложился к горлышку бутылки и сделал глубокий глоток, после чего чуть не выплюнул всё обратно. Я не помню, когда в последний раз пил настоящий коньяк и пил ли я его вообще. Вкус оказался на редкость гадкий. По дому снова раздавалась рваная кривая музыка, однако на этот раз отрывки были длиннее и ровнее, нежели во время его прошлой слышанной мной игры. Мальчишка почему-то упорно пытался стать слепым маэстро. Я его не винил – возможно, это была та самая ниточка, что соединяла его с прошлой жизнью, в которой ещё были цвета и тени. Я вновь по-варварски отхлебнул коньяк прямо из горлышка бутылки. Гадость наидорожайшая. Как раз то, что надо в эту поганую минуту. А мальчишка преуспевал, однако. Мелодия слегка выровнялась и начала стремительно разгоняться. Напряжение нарастало по мере её длительности – я словно чувствовал, как его длинные тонкие пальцы настороженно бегали по клавишам, боясь ошибиться и оборвать мелодию незаконченной. Возможно, когда-то Рэй играл её с несравнимой легкостью, с какой чесал собаку за ухом. Сейчас же это было самое трудноисполнимое и самое важное для него произведение. Я закрыл глаза и зачем-то представил, как мальчишка склонился над фортепьяно с совершенно сосредоточенным, до покраснения и капелек пота, лицом. Как он забрал и завязал за головой в узел свою длинную переплетенную со всяким бисерно-ленточным мусором челку, как делал в минуты, требующие важнейшей концентрации.

И тут музыка резко оборвалась. Послышался неприятный звук размашистого удара по клавишам, затем ещё и ещё один, после чего крышка фортепьяно с грохотом опустилась нс место.

В доме наступила тишина. Слышно было только бормотание холодильника из кухни и поскуливание щенка у моих рук. Мы молчали. Я был занят заливанием своего здоровья старой алкогольной жижей, которая была даже старше и дороже меня. Рэй, наверху – молчаливым проклинанием своей жизни. Вскоре шум на лестнице оповестил меня о его приближении. Рэй по перилам спустился на первый этаж и подозвал к себе собаку. Наивный щенок радостно подскочил к мальчишке. Присев на корточки, тот погладил её по шерсти и сполз на пол. Я опять опрокинул в себя бутылку, громко булькнув ее содержимым. Уловив звук, мальчишка на четвереньках подполз ко мне и завладел выпивкой. Сделав несколько огромных глотков, он издал возглас удивлённого ламантина.

–Вот это я понимаю! Наконец-то в тебе проснулся мужчина. Для начала сойдёт, но до полноценного мужика тебе не хватает чего-нибудь менее женственного.

Он снова приник к бутылке, а я поднялся с пола и достал из сумки купленные мной ошейник с поводком. Пусть хоть у кого-то этот день будет праздником. Хотя, что я несу? С каких это пор ошейник считается праздником? Я вновь сел на пол и подозвал к себе плещущую дружелюбием и энергией собаку. Щенок тут же принялся толкать меня в грудную клетку и покрывать слюной. Кое-как отпихиваясь от навязчивой мокрой мордашки, я с третьей попытки нащупал на ремешке дырку и застегнул ошейник.

Реакция была бурной. Сначала щенок не понял, что именно произошло. Собака села на попу и попыталась лапой сбить с шеи прицепившегося паразита. Не одержав в этом деле никакого успеха, щенок принялся громко возмущенно скулить и кататься по полу. Я поднял глаза на мальчишку: Тот отнял от губ бутылку и внимательно прислушивался.

– Что вы там вытворяете?– спросил он подозрительно. Неужели я заставил его понервничать. Меж тем собака вывернулась через спину и принялась лежа описывать на полу круги. Ошейник явно ей не нравился. Устав, животное притихло и грустными глазами принялось вызывать у меня жалость. "За что?"– читалось в этом печальном взгляде. Взгляд мой притянули настенные часы, неумолимо отсчитывающие время до маскарада. Ударенный идеей, я вскочил и отобрал у мелкого бутылку коньяка.

–Поднимайся, барышня. Сегодня самое время стать немного женственнее. Время подбирать наряд на бал.

Глава10

Кто бы ни был хозяином этого странного дома, о судьбе своих шмоток он не заботился. Я сделал набег на чердак и спустил оттуда несколько коробок одежды. Одна за другой, они распахнули передо мной свои пыльные объятия.

Люблю, до безумия люблю копаться в старых вещах, я, наверное, уже это говорил, но повторять никогда не устану. Подумать только, сколько всего нам могут рассказать предметы, прожившие уже несколько жизней. Ты никогда не любила старье: говорила, что в хламе нет ничего интересного. Время от времени я находил где-нибудь – у бабушки дома, или же в нашем заброшенном магазинчике на краю радиационной зоны – и приносил домой что-нибудь старое, не заинтересовавшее даже воришек и заядлых бомжей, и оставлял у себя в комнате. Этого мусора накапливалось у меня в невообразимых количествах, вскоре он занимал все полки, шкафчики и даже столик. Им никогда не было никакого применения кроме, разве что, постоянно мешаться и падать с предназначенного места. Из-за жалости я не мог заставить себя выбросить все эти вещи, и поэтому продолжалось это все каждый раз до того момента, пока мама не срывалась и не заваливалась ко мне с огромными мешками, и вместо свалки на втором этаже я неожиданно обнаруживал свою комнату. И тогда весь круг начинался сначала.

С древних времен розовый цвет считают цветом радости, искренности, оптимизма и любви. Он являлся цветом принцесс. В Европе ярким розовым цветом украшали поместья и дворцы. В древней Греции этот цвет являлся цветом Афродиты – богини любви. В Китае розовому цвету приписывали целебные свойства. В азиатских странах данный цвет означал знание, учебу и карьеру. Многим известна способность розового поднимать настроение. Например, в одном из самых криминальных городов Индии власти перекрасили фасады домов в приятный цвет пинк. И буквально через шесть месяцев поразились произведенному эффекту – уровень преступности снизился на сорок процентов, а население весьма позитивно отзывалось во время социальных опросов о жизни в своем любимом городе. В восьмидесяти процентах из ста девушка выберет на свой выпускной платье светло-розового цвета. Нежная, словно лепестки свежей розы, именно из такой ткани было твоё платье в день окончания школы. И именно из неё же был тот самый вечерний наряд, который я держал в руках. Я поднял платье повыше, визуально примерив его сидящему в ожидании мальчишке. Чудесно.

–Что тебе понадобится для расшифровки сигнала с передатчиком?– спросил я, пока тот избавлялся от футболки.

–Не помешало бы зрение,– пробурчал тот, крайне недовольный изложенной мной затеей. Передо мной вновь стала его тощая костлявая фигура. Однажды я наткнулся на старые рисунки времен начала двадцать первого века, изображавшие популярную тогда по одной игре легенду о тощем высоком человеке в костюме по имени Слендер. Для пущей схожести Рэя подводил лишь его низкий рост, который не спасала даже его взъерошенная шевелюра. Я подошел ближе, став прямо перед мальчишкой.

–Я так полагаю, на этом список заканчивается, так?

–Чтоб ты сд… – и тут я надел ему на голову платье, так что конец фразы безнадежно ушел в ткань. Эх, жалко: а я так хотел услышать. Кажется, на меня подействовал коньяк – я определенно начал дерзеть. Не помешало бы мне почаще залезать в минибар.