Импориум 1. Следящие тени. Книга 1

Понять, что в тусклом свете их собралось несколько больше, чем один, помог коснувшийся подбородка палец, он же, до сих пор облепленный чужими волосами, потянул её лицо вверх. Продемонстрировать их ей или, что скорее, показать девочку им. А количество незнакомцев сильно возросло, целая гардеробная плащей… двое… трое… четверо… а может, и больше, в их излюбленном месте много тёмных углов, проходов, комнат. Есть где скрыться.

Такие одинаковые чёрные балахоны, серые железные маски. Есть ли среди них хотя бы один человек? Скорее нет. Призраки, демоны, им дали много правдивых имён. Убийцы, мучители, воры. Только людьми чужаков не принято называть. Укутали себя в тряпки, спрятали мерзкие лица. Стали точным подобием друг к другу. Не отличить одного от другого. Разнообразие вносит лишь путешествующий по их металлическим частям блик света. И всех притягивает абсолютная противоположность, живое лицо. Они же сами неподвижные и такие мёртвые. Взгляд девочки перебегает от одного к другому, ни в одном не может найти участия, каплю жалости. Подобны статуям, взирающим с каменных постаментов, такие же пустые и такие же каменные.

Впрочем, в сей миг воля страхов не столь властна, её волнения нашли предмет своих главных тревог. Наконец-то немного покоя среди бесчисленных опасений. Источник окружающего света – ещё один брошенный фонарь, но речь в общем не о нём, его лучи, бьёт в чьи-то сложенные друг на друга колени, ничуть не лучше, чем у самой девочки, все в синяках и царапинах. Остаётся только немного присмотреться, тогда уж удастся среди тени выхватить лицо мальчика. Сидит на полу, зажмурил глаза, стиснул губы. Напуган до ужаса. Но не плачет и то молодец. Сердце требовало увидеть целого, невредимого.

Но чёрные тучи зависли и над его головой. Один незнакомец стоит вплотную, высунувшиеся из длинных рукавов ладони держат за плечи. Не составит труда разглядеть эти самые когти, много о них ходило рассказов. Столько слухов и каждый пропитан кровью. Когти хваткие, заточенные, отполированные, безусловно, могут служить маленьким зеркальцем. Не соврать, работа выполнена искусно. Неплохая была бы заколка для волос, неправда ли дитя из дома Андерсум?

В конце коридора заскрипела дверь, поворачиваются ржавые петли, ещё сохранившаяся на железном полотне краска отскакивает при движении, тут же сверкает в лучах фонарика круглое смотровое окно. Замигала и лампа у потолка. Сигнал – предупреждение, гласит о грядущих деяниях. Уж не зря по ту сторону стен на крючках в облезших шкафах закачались чёрные резиновые фартуки.

Начал отворяться проход в место постоянных криков. Пространство, скрытое мраком, не откроет своё содержимое пленникам. Если только среди них был хотя бы один свидетель, как загорается огромная лампа на потолке, как включаются в сеть многочисленные штекеры. Он бы рассказал про длинный накрытый мутной плёнкой стол посреди комнаты, про полку с лотками для инструментов. Также наверняка обмолвился о нескольких рукомойников вдоль стены, запахе спирта, тряпках, пропитанных антисептиками. Прошептал про скрипы и гудение подвешенных к потолку электрических пил. Ну и наконец буркнул: "Операция начинается".

– Они всё также рядом. Жестокость – упоение для них. Существуют ради наших криков и боли. Прячут своё уродливое нутро, стремятся преобразовать весь мир под стать себе. Когти на пальцах – кошмар для кожи, оставляют глубокие неизлечимые порезы, их старанием, непременно останутся жуткие шрамы. Они же возрадуются исковерканной плоти и кривым лицам.

Прямоугольный полностью чёрный проход. Нет сомнений, по ту сторону ждут. Двери сами не открываются. Скрытое явит себя. Уже стучат по полу каблуки. Проявляются первые контуры. Виднеется тот же чёрный плащ, он уже не вызывает ту бурю тревог. Куда больше волнуют очертания лица, в сталь окутана лишь половина головы. Чуть ниже сверкающего материала бледные сухие губы, гладкие бритые щёки. Не будь кожа такой безжизненной как у мертвеца, улыбка казалась бы весьма дружелюбной. А так застыла как нечто резиновое, а то и пластиковое.

Он покидает комнату слишком долгого ожидания, без лишней торопливости подбирается всё ближе. Объектом своего пристального внимания выбрал самую буйную пленницу, она же предстаёт конечной целью пути, той последней остановкой, после которой поезд уже не следует. Приветливое выражение на его лице не демонстрирует угрозы. Но вряд ли внешнее обличие успокоит встревоженные глаза девочки. Все мысли в голове лишь о его возможной жестокости, о, несомненно, ужасных идеях. Руки идущего свободны от когтей и прочих острых составляющих, но ведь и голыми пальцами можно туго сжать тонкую шею, не дать глотать воздух.

Ближе серые щёки, голова девочки в ответ поднимается выше, не упустить ни на миг выражение с застывшего лица. Зачем же идёт? Их много и так. Убрать бы ещё лживую улыбку с губ, нет веры неискренним чувствам.

Проходит мимо мальчика, отчасти тянущийся следом плащ задевает за лицо маленького пленника. Должно быть, неприятный контакт, по крайней мере, непродолжительный, минует идущая тьма, проходит дальше. Раскинувшиеся на полу разбитые колени, около них остановилась пара пыльных затёртых сапог. Молнии по бокам, толстенная подошва, туго затянутые шнурки. Охотничья обувь, девочка точно знает, многократно видела подобное на полках местных магазинчиков, посвящённых любителям крови, в такой ходить по лесам и полям. Он же со своим хищным аппетитом пришёл к ней. А девчонка осмеливается смотреть глаза в глаза, многие дети предпочли бы уставиться в пол, ведь подобает плакать, отвернуться, умолять, просить прощения. Дерзость. И та ему не по вкусу.

С полуоткрытым лицом откинул назад плащ, высвобождая длинные как палки ноги, они же заключены в совершенно непримечательные чёрные брюки. Сам человек – серое полотно опускается на корточки. Теперь сей лик стал гораздо ближе. Такое лучше наблюдать лишь на расстоянии. Доля отвращения от множества ямок, широких пор, ссадин после бритья на коже. Он же с несменным выражением изучает чужие страхи, вне всякого сомнения, тревоги отражаются в противоположных глазах.

Девочке нечего рассматривать в ответ, впереди одна лишь пустота. Правда, до сего момента ей казалось, что от чёрных сущностей наподобие этой, должна исходить смрадная вонь, ибо демоны рождаются в гниющих рвах, ямах заполненных трупами животных. Но как оказывается не источает ничего кроме терпкого запаха мужского лосьона вперемешку с дуновениями некоторого антисептика. Стерильность крупных бледных кулаков тоже не очень хороший знак. Кожа размякла, крошится, не иначе сказывается долгое пребывание в агрессивной жидкой среде вроде спирта. От чего же так долго отмывались ладони?

Его дыхание ударяется в лицо, он пожирает внимание, удаётся совсем на чуть-чуть отвести нерешительный взгляд в сторону, посмотреть на незнакомца справа и на брата в его ногах. Мальчик отвечает схожим испуганным взглядом, уже не держится отдельным особняком, и его взволновал новый присутствующий. Тревожит близость ужасного человека к сестре. Определённо он полон скверны, хочет её к…

С полуоткрытым лицом обхватил запястья девчонки, холодный и такой сухой контакт. Она ойкнула в ответ на его желание, далее не успели губы издать следующий звук, как её подняли на ноги, потянули за собой. В какой-то мере со стороны это будет выглядеть даже лениво. Хотя и тогда упираться ногами не помогает противостоять напору.

– Что вам надо!? Что вам надо! – переполошилась девчонка, вскрикивает раз за разом. Не удержался всё-таки на месте язык, показал голос.

Не так чтобы это было больно, противно, грубо, вот только стынет кровь при взгляде на чёрный проход. Оттуда пришёл он, человек – серое полотно, а теперь туда потащили её саму. Чувствует, в комнате ждёт нечто нехорошее. В страхе неизвестности появилась одна безумная идея, схватить с пола фонарь, швырнуть в тёмную комнату. Что же там?

– Нет. Не трогайте её, – задёргался на месте мальчик, невнятно тараторит одни и те же фразы. – Мы не хотели. Простите нас. Мы не хотели. Простите нас.

Зря заговорил. До сего момента незнакомцы были благосклонны к нему. Теперь же чужак подхватил за руки, поднял с колен, и не остаётся ничего кроме, как проследовать дорогой, по которой уволокли его сестру. Идти самому или раз за разом дожидаться, пока сзади не подтолкнут огромные ладони.

В них во всех проснулось столько воодушевления, начали активно двигаться, чуть ли не бегают туда-сюда. Как уличные дворняги порой забегают вперёд, пытаются заглянуть девчонке или же мальчишке в лицо. Их будоражит происходящие, должно быть, наперёд знают, куда потащили детей. В нетерпении от ожидания предстоящего. Безумцы.

– Нет! Нет! – очередной возглас девчонки. Кое-как смогла оглянуться через плечо. Но там позади не у кого искать помощи, ничего живого, всё обволакивает ожившая верхняя одежда. Разве что среди неё порой мелькает оторопевший мальчишка, но ни она, ни он ничего больше не могут сделать друг для друга. Могут только обменяться взглядами блестящих округлившихся глаз. Руки незнакомца затягивают ближе к чёрной бездне.

– Мы всё вернём! Мы всё вернём! Не знали, не хотели! – тут же рядом со словами девочки следует жалостливая речь мальчика.

Незнакомцы стали невосприимчивы к мольбам.

В сей же миг сумка, что всё это время не выдавала себя, не привлекала взгляды, беззвучно моталась на поясе девочки, решила разнообразить шум. Застёжка порвалась, и всё возложенное на неё полетело вниз, грохот сравним с падением нескольких кирпичей. Много же в ней всего "понапихано". И столько времени были неразлучны, её обладательница уже успела привыкнуть к нелёгкой ноше. Теперь же придётся ознакомлять с содержимым своих карманов всех присутствующих.

Расчёска, зеркальце, помада, блеск для губ, шоколадный батончик – смотрите, смотрите, изучайте все. Хотите вскрыть пачку гигиенических штучек. Вскрывайте. Но эти мелочи, что уж говорить, раскатились по сторонам, их считай и не видно, ни краснеть, ни гореть от стыда из-за них не придётся. А вот о парочке чёрных книг, весьма устойчиво расположившихся посреди пола, того уже не скажешь. Две тут и из-под ткани сумки торчат корешки ещё нескольких. Оно есть забранное без разрешения, иначе сказать, украденное.

Повисла тишина. Глаза, отверстия в масках находят своей целью один на всех объект.

– Обхватил моё запястье, потом на коже проступят волдыри, потащил в темноту. От его рук бьёт дрожь. В той комнате царствовал мрак, оставалось несколько шагов до встречи. Лучше бы я угодила в объятья темноты, чем… Моя сумка… она виновата во всём.

Рассказать историю об озорных детях? О том, к чему приводит обман, непослушание? Она маленькая воровка, руки грязны. Несколько часов поласкает ладони в тазике, но их не отмыть. Кожа белоснежная выглядит такой чистой, почему же от неё чернеет вода. Заставляет раз за разом вспоминать прошлые дни. Забрала без разрешения у своей сестры. Та горько плакала, рыдала. Вырванные волосы сыпались на пол. По венам бежит кровь, на эти каналы многое возложено, но они не крепки. Раскрывает содержимое души острый нож. Руки не отмыть…

Свет стал ярче, ощутимо сильно режет глаза. Может, это лишь эффект заливающихся слёз. Ими полны все отведённые хранилища, вот-вот лопнут, и тогда побегут ручьи по щекам. Столько вины на детских лицах. Нечасто им таким жалостливым приходилось смотреть на родителей. Лишь самые тягостные свершения способны вызвать подобные эмоции. Играть на краю пропасти. Прыгать с остальной шпаной через ржавый заточенные колья забора. Ложь в моменты, когда отцом управляет алкоголь. Кража семейных денег. И ещё немногое.

Дети из дома Андерсум, как и все остальные, уставились на соскочившую сумку. Тонкий ремешок закрутился в узел, откинута в сторону расстёгнутая застёжка, оставшиеся без какой-либо сдерживающей силы две чёрные книги выскользнули на грязный пол.

На сей миг охватили чувства подобные дикому ужасу, девочка и тут же рядом её брат покрываются невидимой коркой. Пробирающий холод сменил жар, горит и пылает лицо, становятся такими красными лоб и щёки. Трудно выдерживать возникшее напряжение, да и ответ о тяжести преступления лежит не под ногами. Взгляд девочки медленно пополз вверх, по старым сапогам, чёрному плащу и так, пока не коснулся серого лица. Его белоснежной коже не свойственно менять цвет. Перемены коснулись лишь губ, исчезла несменная улыбка, уголки отчасти даже опустились, и от сего выражение на лице стало до предела грозным. Порождает оно болезненные воспоминания. Один близкий человек некогда наполнялся тем же мраком, после этого всегда следовала боль, кожа после всех процедур не всегда сохраняла целостность.

С полуоткрытым лицом наклонился к сумке. Брат стоит за спиной, но и тогда девочка почувствовала, как он вздрогнул. Ей и самой хочется трястись, чуть больше одолевает желание взять своего спутника за руку. Жаль, далеко стоит, не достать ладоням.

Незнакомец пренебрежительно двумя пальцами схватился за дно сумки, совершенно в той же манере потянул вверх. У оставшегося по ту сторону ткани больше нет шансов сохранить себя от взоров окружающих. Не выпавшие после первого падения остатки посыпались на пол. Часы, дополнительные предметы гигиены, включая салфетки и бумажки, под конец рухнули на плитку ещё парочка книг. Последнем неплохо досталось, обложки распахнулись, несколько страниц помялась, кое-где, кажется, и того порвались, уж не зря этот хруст бумаги.

С полуоткрытым лицом подобрал одну из вывалившихся книжек, первую наугад, не стал долго изучать ассортимент. Они в принципе все равно одинаковые близнецы, можно обойтись одной. Воровке тоже на момент кражи стоило об этом задуматься. Куча немного похудела, но и тогда тяжесть вины слишком велика. Незнакомец излишне сильно поднёс предмет интереса к лицу-маске и так старательно изучает безликую обложку, там ведь все равно ничего не написано. Порой подносит к губам и носу, словно нюхает. Нюхать никто из пленников ещё не пробовал. Может, там особенный запах? Но ты ведь дитя из дома Андерсум можешь попробовать понюхать свои руки? Они до сих пор источают аромат кражи.

Чужак же переходит к следующему шагу своей инспекции, запустил палец между страниц, раскрыл случайную главу. Что там может быть кроме корявых букв и безумного текста? Но тут его поистине захватил какой-то несоразмерный интерес, детская шалость, по-другому не назовёшь. Разглядывает с особым пристрастием, проглаживает по бумаге и всё время держит книгу вплотную к лицу. Никак в узкие щели маски плохо видно. Знает ли он её содержимое? Лишь бы на этих страницах не было иллюстраций наподобие – выпотрошенного маленького человечка на разделочной доске над кастрюлей кипящего супа.

Девочка тревожно выдохнула, этим и перетянула на себя внимание. Взор стальной маски вновь обратился к ней, удивительно тщательно рассматривал, удивительно быстро бросил. Какая же скверная физиономия, сейчас его лицо, свободное от падающих теней, стало отчётливой проекцией, на которой хорошо просматривается каждый изгиб и контур металла. Действительно демон из рассказов, ровно так они должны выглядеть, разве только эта сущность утеряла свои козлиные уши и закрученные рога. И вот исключительно сейчас девочка заметила, маска имеет форму не по подобию к человеку, по крайней мере, не по точному, в ней ещё как минимум заложены черты экого хитрого зверя, волка или лисы.

Он, с полуоткрытым лицом, захлопнул книжку. Девочка вздрогнула, с текущей секунды и на все последующие уже не способна смотреть прямо ему в лицо, бросает взгляд исподлобья. Сама же так раскраснелась, уши, щёки, лоб словно томатной пастой намазали. Не лопнут ли? А как блестят глаза. Незнакомец пренебрежительно отбросил свою полюбившуюся книгу обратно на пол, просто распустил пальцы, и пусть летит с высоты его роста. Нежности в этом последнем действие куда меньше, чем в предыдущих, снова мнутся и рвутся неудачно приземлившиеся страницы. Он же сосредоточился на другом не менее захватывающим объекте, суровое дикое выражение не сползает с лица, но пока оно хотя бы держится на расстояние. Девочке не хочется, чтобы серая маска приблизилась и обнюхало её саму подобно книге.

Незнакомец плавно без резких движений одной рукой оттопырил плащ, другую же запустил в образовавшееся пространство. Несколько секунд поисков и высвободил тоненькое изогнутое лезвие. Отполированный металл заблестел. Какой чудесный, жаль, предназначен для разделки туш. Не от красоты и умиления девочка сделала пару шажков назад, сильнее приливает кровь к коже. Насчёт кожи… Для чего ему узкий кривой ножек? Срезать излишки, по-другому сказать, снимать верхний слой. Впрочем, сейчас оно весьма чистое, ни капли грязного несовершенства. Да и незнакомец все равно откладывает практическое применение инструмента на поздний срок, отвёл руку в сторону, и распахнувшиеся пальцы направили лезвие в непродолжительный полёт. Ножик зазвенит на полу рядом с раскиданным содержимым сумки.

С полуоткрытым лицом извлекает следующий предмет из своего плаща. Ручка, а к ней прицеплен заострённый с множеством железных зубов диск. Крупный палец жмёт на кнопку, моторчик легонько поскрипывает, лезвие крутится. Девочка и на этот показ дёрнулась, со схожим шумом работают инструменты у стоматологов. Неприятное воспоминание. Ужасный вкус во рту, запах палёных тканей. Рано вспомнила про свои зубки, до них ещё дойдёт. Лучше пока подумай, не ломят ли твои кости.

Незнакомец и этот инструмент отбрасывает, и ему греметь на плитке. Следующее для осмотра сильно напоминает штопор. Также два рычага, центральная спираль. Вот только выдирают им нечто другое, чем винные пробки. Текущий инструмент не страдает нехваткой внимания, от усердной эксплуатации затёрт до дыр, все доступные проёмы забиты жиром и некими отложениями. Его сложно промыть, ему суждено быть грязным. Тоже летит на пол.

Следующее? Что следующее? Девочку не отпускает тревога, игра закончится, безусловно, закончится. Она же сама под конец… не хочется думать, но это будет так, под конец… будет состоять из отдельных частей. Уже понимает это, раз за разом глотает заливающиеся в рот сопли. Каждый его последующий инструмент ужаснее и хуже. В этот раз только долго копается, никак не найдёт нужное. Изощрён в своей любви к пыткам. Ну что там? Пила? Молоток? Гвозди? Какая его самая любимая игрушка? Наконец, рука, беспокоящая плащ, остановилась. Он вытянул последний подарок – красная роза, цветок. Его серые губы разрезала улыбка.

– Он улыбнулся мне, протянул цветок. Его подарок порядочно завял, бутон сморщился, листья пожелтели и облетели. Но я готова принять подношение.

Впереди старые разбитые ступени… мрачные, серые стены… тусклое лишённое красок царство. Но вот хотя бы сверху спускается дневной свет. Пыль в его озарении становится белыми сверкающими частицами. Сама дорога на выход проложена светлыми тонами, в то время как на спуск, помнится, была усеяна тенями. Виднеется проход на первый этаж, ряд ящиков, гнилой порог, он же выступает в роли своеобразной черты, отсекающей подземные комнаты.

Но и там наверху в лучах солнца не будет безопасно, пока тени от двух детских спин будут перекрываться десятком иных, тех самых, что куда сложнее, темнее и крупнее.

Идут за спиной, положили руки на плечи. Их воля не слабеет, жизни, угодившие в цепкие когти, следуют, куда укажут кукловоды. Безмолвны, ни единого слова не просочилось через маску, выходит она непроницаема не только для чувств.

Девчонку ведут вперёд, хватило бы одного проводника. Зачем же два. Первый обхватил правую руку. Второй вцепился в запястье левой. Контакт с ними не причиняет боль, если в них есть нежность, то это её предел. Совсем легонько сдавливают кожу. Единственное, что будет ударять в глаза при взгляде со стороны – неуклюжесть прогулки. Девочка следует по центру, сама такая крохотная, её руки отведены в сторону, немного согнуты в локтях. Ну и они, здоровенные сущности, следуют по обе стороны за ней, как орда крыс за мышиной королевой. Порой у последней даже не получается шагать самостоятельно, её подхватывает и несут вверх по ступеням. Нелепо. Гиганты-рабы и крошка-царица.

Где-то там сзади ведут и брата. Девочка напрасно раз за разом пытается оглянуться на него, за широкими спинами всё надёжно спрятано. Единственное, что убеждает в близости родной крови, его постоянные тревожные вздохи. Большего в принципе не надо. Только знать, он рядом.

Ему тяжело, но и девочки нелегко, она даже не может выбирать манеру собственного перемещения, будет спешить – потянут назад, будет слишком медленно переставлять ноги – потащат вперёд. Давит напряжение, созданное безмолвием речи, устала слышать шум от их спешной походки. Ну и, конечно, ещё немного мучают боли в теле, всё никак не уймутся колени, горят ладони.

И ведь ещё ноет плечо, об этом, правда, даже не хочется думать, ибо под нелёгкой ношей ноет плечо. В отличие от остальных физических истязаний это несколько иное. Только представить, её сумка, та что сперва вобрала в себя несколько чужих книг, а затем рухнулась на пол перед мрачными взорами, она вновь свисает с плеча. Чужак сам перекинул ремешок через голову девчонки, сам положил в сумку книги, сам завязал на узелок, порвавшийся ремешок. И, сложно представить, к той чёрной литературе, что уже была украдена, добавил ещё несколько своих. Его волю не досягаема, вот только он забыл собрать с пола личные вещи юной Андерсум, зеркальце, помада, платки, все прочие мелочи так и валяются перед железной дверью среди вечной тьмы, где из века в век одна крохотная надежда на бледный свет мигнувшей лампы.

И вот друг за другом переступают через порог подвала. Из всех выползающих из подземелья, только девочка лишена возможности коснуться ногами границы первого надземного этажа. Её приподнимают и переносят над порогом как калеку или парализованную. Парализованную калеку… Конечно, можно ещё примерить роль балерины, которую при выполнении очередного акта партнёры тянут за руки вверх. Они же заносят в серо-белую комнату и несут дальше. Не позволят больше ступать. Усеянный штукатуркой и краской пол для них слишком грязен. Им смола была куда лучше, прекраснее и чище. Не зря же рвали десятками банки, выливали содержимое на стены.