Аджимушкай. Красные звезды в каменном небе. Роман. Том 3

Те, кто с ним сталкивался, утверждают, что Шубин свирепствует под землей, громыхает, свистит так, что уши закладывает… Может и пищать, и кукарекать, охать и вздыхать на всю свою пещерную пасть, отчего фуражки с углекопов будто ветром сдувает… Кто-то клянется, что увидеть Шубина – не к добру. Считает, что человека ждет неминуемая гибель под землей. А если люди видели, как незнакомый седой старик садится в клеть и спускается в шахту, – рудник сразу затапливало водой.

– И что он всегда такой злой был? – спрашивает Горошко.

– Нет, бывало совсем наоборот… Он и добра много приносил. Шубин мог и помочь горняку. Рассказывали, что как-то раз в забое работал прилежный трудолюбивый шахтер. Вдруг кто-то дернул его за одежду. Шахтер оглянулся – нет никого. Продолжил работать дальше, опять кто-то дернул. Он решил, шутят над ним, темно ведь кругом, и опять работает, не обращая внимания. И тут дернули его за одежду так сильно, что шахтер выкатился из забоя. В ту же минуту раздался сильный грохот. Оказалось, это обрушился угольный пласт, который мог заживо похоронить горняка. Шахтер присмотрелся – и увидел: да это же богатое месторождение угля! Так он не только спасся от гибели, но и разбогател. Такая вот история!

– Здесь тоже кто-то есть… Рядом с нами постоянно ходит, – задумчиво произносит Фоминых, – а всяких звуков, типа ржания лошадиного или воя дикого, или вообще чего-то зловещего несуразного, еще похлеще случается! Такие кикиморы могут в тоннеле явиться, что и в сказках не сыщешь!

– Везде кто-то есть… Если покопаться усердно! На то она и Жизнь! Чтобы где-нибудь кто-то копошился, – бесстрастно говорит Парахин, – особенно в мозгах наших! Вся эта мистика дешевая и коренится! Если откроете темным фантазиям дорожку, так они всей буйной толпой и реализуются! Смешав вымысел, воображения с явью… Обычная психология, товарищи! А вы все как девицы на святки, развели не пойми, что! Еще гадать тут начните, по теням, да на картах! Не пристало командирам Красной Армии до подобного скатываться! Впредь прошу прекратить подобные разговоры, как разлагающие дисциплину Гарнизона, особенно при солдатах!

– Есть прекратить, только… против природы местной особо не попрешь! – лукаво замечает Горошко, – Ежели оно явилось перед глазами, значит имеет место быть… По всей марксистско-ленинской науке, как материя, данная нам в ощущениях! Может с этим наоборот, разбираться надо. И как-то использовать в нашу пользу?

– Например? – в упор смотрит на политрука Парахин, – Зыбкое видение под ружье поставишь? Присягу принять заставишь? В бой поведешь? Нам не до этого сейчас, Николай! Наверху фашист лютует, а мы будем тут призраков отлавливать? Ну смешно…

– Не совсем так, но… Вот Вы правильно, Иван Павлович, отметили, что корень всего этого в нас кроется, – не унимается Горошко, – может и нужно как-то это все повернуть, чтобы эту Силу, для себя и применить? Какие-то дополнительные способности?

– Огонь и электричество природное, раньше тоже суеверный трепет и ужас внушали, – отмечает капитан Фоминых, – а сейчас мы чайники на этом кипятим, и дома освещаем.

– Ну да! Давайте колдовать еще здесь начнем… Самое время! – качает головой Парахин, – Шинели как балахоны висят, бороды отрастили, глаза во мраке яростным пламенем горят, вылезаем как тени демонов из самых черных углов подземелья. Хоть новый культ религиозный создавай! Думаю, многие бы даже обрадовались.

– Смех смехом, а какую-то Силу мы все равно здесь обретаем…. Этого не отнять! – внимательно смотрит на товарищей Горошко, – Многое, конечно, теряем, даже от своего привычного природного естества, но что-то приходит взамен и укрепляет наш Дух! Это многие заметили… Презрение к смерти, непоколебимая уверенность в себе, страх уходит. Крепость небывалая ощущается, лихость на грани сумасшествия! Будто несешься как паровоз на всех парах, снося все преграды! Так то, вот…

– Чем дальше вглубь этой бездны каменной, тем действительно, мы духом мощнее становимся! – раздумывает Фоминых, – Что же там тогда в самой Глубине? В Конце этого кошмарного пути?

– Чтобы там ни было, нас это не касается! – сурово декламирует Парахин, – У нас дорога одна – к Свету и людям! За это мы здесь и сражаемся… И все соблазны Тьмы нас не должны с пути сбивать. Давайте к делу! Как у вас результаты труда? Чем похвастаетесь? О чем можно доложить в штабе?

– А Вы сами поглядите, у нас на сегодня, за одну смену, уже приличный арсенал скопился, готовеньких! – широким жестом приглашает Фоминых, – Пара наших «трехлинеек», четыре МП-40, три карабина «маузер», пять парабеллумов, один люггер, два «вальтера», есть еще «косторез» – пулемет МГ-42, ствольную коробку заменяли, один ППШ-а, только найдем ли диски к нему…

И все работает идеально. Без конфузов, без осечек… Идеальный ход механики! Можете сами попробовать!

– Отлично! Молодцы! А это что за сооружение? Я такого не видел —не то миномет, не то ствол автоматический заковыристый… Что за произведение неведомого искусства?

– Пулемет это… Новорожденный, – похлопывает Горошко по корпусу оружия, – Изначально – трофей, морпехи Панова его с танка немецкого умудрились снять. Мы его на наш станок поставили, кое-что усовершенствовали, вот он теперь и выглядит как экзотический дракон. И нрав такой же буйный… Мы уже опробовали. Огонь изрыгает и рычит как зверь Апокалипсиса. Хоть святых вон выноси. Мы его Вельзевулом назвали! И не зря… Сносит все на своем пути, а звук такой, что фашисты в страхе разбегаются, думают что новое оружие у нас. Скоро отдадим его на передовую, кое-что еще доработаем, и отпустим в свободном полете! Пусть по степи летает, собирает Славу аджимушкайского гарнизона!

– Ну, вы даете! Умельцы подземные… Один вид чего стоит, – изумляется Парахин, – Солидная штучка! Вы так и танки собирать начнете. Вот Бурмин то обрадуется!

Все смеются.

– А что? – подмигивает Горошко, – Может и соберем! Дело не хитрое. Исходных материалов чуток побольше и выкатим такую машину, немчура ахнет… Кстати, скоро мины собирать начнем новые, мысли есть. С секретом. Строгий немецкий ум вряд ли сможет ее снять.

– Замечательно! Фрицам нас никогда не одолеть, – заключает Парахин, – посмотрели бы они на наш подземный быт, да на ваш цех. Увидели бы, что мы можем. Может тогда бы поняли, с кем имеют дело.

– От нас, они здесь, в Аджимушкае, хорошо получают, – констатирует Фоминых, – каждую ночь! Хоть часового, да снимем. А если уж что посерьезней, так фейерверк по всей степи… И фрицы с румынами бегут до самой Керчи! Потом возвращаются с целыми полчищами! Только так и могут, численным перевесом раз в десять и обязательно с броней и тяжелой артиллерией! А мы с одной винтовкой и ножом в зубах их по степи гоняем… Вот она Красная Армия! Наш дух сильней чего бы то ни было…

– Да, недавно пограничники вместе с Никифоровым славно прошлись, полуночным рейдом, – воодушевленно произносит Парахин, – Опять поселок Баксы попотрошили. По тихому перебили почти всех там находившихся. Остатки к порту убежали… Потом уже фрицев с города навалило, с бронетехникой как саранчи! Да наши соколы уже упорхнули до подземных гнезд, оставили им гостинцев заминированных… Не ожидали они такого. Думали, что мы уже ни на что не способны, или вымерли вовсе… Не дождутся!

– Не ценит нас немец, – усмехается Горошко, смазывая какие-то детали в темноте, – Каждый раз приходится доказывать, кто мы и что мы.

– Ничего, мы терпеливые. Будем методично учить и лечить недоумков-нацистов жизни… Огненной касторкой! – щелкает затвором винтовки Фоминых, – До полного «выздоровления»!

– И как добыча? – спрашивает Горошко, – Богато сходили?

– Не особо! Оружие взяли, конечно, но продуктов маловато. Все разлетелось по батальонам, и ахнуть не успели! Но удар хороший нанесли, ощутимый… Они теперь там весь участок укрепляют, и войск нагнали немеренно. Боятся, нас как огня!

– Еще бы они нас не боялись! – улыбается Горошко, – Мы как кошмарный сон воплотившийся, каждую ночь, неотступный! От нас не убежишь, везде настигнем… И спросим за всю пролитую кровь наших советских людей!

– Что-нибудь еще серьезное намечается? – интересуется Фоминых, – А то пора размяться, воздухом подышать… И сорняки коричневый пожечь!

– За этим не станет! – залихвастски выдает Парахин, – Разведка Бармета работает, ищем наиболее уязвимые места для атак. Как определим так и пойдем громить проклятых оккупантов! А вообще сейчас первая проблема – это продовольствие. Группы по сбору ячменя и другой травы каждую ночь выходят. Но, увы, не все возвращаются. Незаменимых бойцов теряем. Каждая горсть зерна и пучок травы чьей-то крови стоит!

– Да, война дело такое, – вздыхает Горошко, – раны от смерти товарищей, хуже собственных, никогда не заживут….

Фашист за все заплатит сторицей, за каждую каплю крови наших друзей и близких. Расплата будет суровой, ничего не простим!

– Еще как заплатит! – восклицает Фоминых, – Захлебнется в своей же черной отраве!

– Отомстим за всех! Никого не забудем! – с оттенком печали произносит Парахин, – У нас и здесь в подземелье, документация ведет скурпулезно и трепетно. Если не вживую, то на бумаге все фамилии останутся! И каждое наше действие, вплоть до рапортов и строевых записок. Никто в Лету камня не канет, мы постараемся!

– Войну эту страшную нельзя будет забыть. Никогда! – грустно вздыхает Горошко, – Сколько жизней ушло… И подумать, вообразить страшно. И мы погибших наших товарищей не оставим в пропасти Забвения. Они будут жить всегда в наших сердцах, в детях наших. Будут вести вперед целые поколения будущего!

– Так тому и быть! – подытоживает Парахин, – Ну, ладно, орлы, кузнецы бездн затерянных, бывайте! Хорошо у вас, тепло… Огня много! Но работа не ждет. Пошел я посты проверять, и другие объекты осматривать. Еще в госпиталь нужно заглянуть обязательно. Поддержать раненных товарищей наших… А ваш труд бесценный, оружие, смекалкой да талантом несказанным собранное – раскидаем по ротам, где оно нужней. Успехов вам!

– И Вам всего доброго, товарищ комиссар полка, увидимся! – улыбается Фоминых, – Уже наверно в бою… Как обычно!

– А как иначе? – смеется Парахин, – Только так! Когда пойдем фашистских супостатов крушить! Освобождать землю нашу от черной погани… Ну будьте бодры и здоровы! До встречи!

…Как только комиссар сворачивает за угол, Тьма вновь окутывает его своим плотным саваном, если не сказать – околдовывает… Опять путаются уже знакомые проторенные коридоры, мелькают огромные тени за спиной, в голову лезут странные чужие мысли. Но Парахин, размахивая факелом, упрямо продирается через все эти темные наваждения. Усталые измотанные чувства притупляются. Сознание проваливается в сумеречное состояние… Но путь продолжается.

В одном из узких сплетений проходов, он замечает движение, уже явно физического характера. Кто-то проскальзывает мимо, явно пытаясь скрыться. Парахин прикидывая маршрут, и зная эту систему, перехватывает крадующегося, у следующей развилки. Фигура, действительно вполне плотная и внушительная, выныривает из черноты мрака, и замирает в шагах шести-десяти, заметив комиссара.

Парахин поднимает факел. Перед ним стоит что-то странное. Трудно понять человек это или очень хорошо проявленное привидение. На нем не то истрепанном рубище, не то какая-то почти полностью истлевшая одежда. Голова скрыта причудливым зловещим копюшоном из грубой мешковины. В черных глазницах остро поблескивают светлые звездочки, как острие кинжала. В прорези рта что-то недовольно и настораживающе колышется… Тяжелое дыхание кажется касается долетает и обжигающе касается кожи.

Мысли пролетают в уме комиссара с скоростью молнии: «Кто это? Гражданский? Кто-то из наших? Разведчики Бармета опять что-то учудили, придумали? Новый камуфляж? И возвращаются с задания? Противник проник? Обычно подобным образом закрывают лица диверсанты, вуалью веревок, но здесь что-то другое! От няго тянет Зыбью… Чем-то явно не человеческим, чуждым. Похожим на мрак вокруг! Что это может быть? Он реален или все это чудится?»

Незнакомого темного пришельца окутывает непонятная дымка, он будто пытается укрыться в ней, потом пристально смотрит на Парахина, качает головой, словно осматривается, делает шаг вперед… В ответ щелкает затвор автомата.

Это не останавливает существо замотанное в рваную мешковину, и оно медленно и уверенно приближается.

– Стоять! Ты кто? Шпион? Или из местных? – выкрикивает комиссар, втыкая факел в расщелину, – Пароль? Еще шаг и я стреляю!

В ответ странный путник бормочет что-то невнятное, напоминающее гортанную сбивчивую речь. Он движется, словно в зачаровывающем танце, подбираясь все ближе. Не отрывая гипнотического взгляда рваных сверкающих глазниц. Он явно хочет что-то донести, сказать или нанести незаметный роковой удар. Он поднимает руку…

…Автоматная очередь взрывает темноту, и гулкое эхо раскатывается по галереям… Вспышки выстрелов ослепляют на какое-то время. Парахин моргая, напряженно вглядывается во мрак. Там зияет черный провал. Комиссар подходит ближе, но ожидаемого прострелянного тела нет! Из проема веет холодным сквозняком, стены привычно нависают, недоуменно рассматривая беспокойных людей, все лежит нетронутым, никакого постороннего вмешательства, даже никаких следов на просыпавшейся тырсе… Пусто. Никого нет! И так убедительно издевательски привычно, будто ничего и не могло быть…

– Тьфу, пропасть… Что это было? Или померещилось или наяву случилось! Черт разберет эту топь катакомб! Что они еще выкинут! Какую ловушку приготовят… Во всяком случае сейчас все пропало, разогнал напасть, подпалил темную химеру огоньком красным, – зло сплевывает Парахин, и вновь погружается в непредсказуемый мрак.

Глава 13

Что это было? Словно что-то пронеслось, но не тенью… Все треснуло. Мир перекосило напрочь. Как старую телегу! Все остановилось – ничего не узнать. Наверно и себя тоже. Не вижу себя совсем… Опять в темноте завис или провалился еще ниже? Ничего не поймешь! Долбануло фугасом так, что верх с низом до сих пор крутятся! Помешанной караселью… Еще свет какой-то странный льется. Весь призрачно вымученный. Как у нас в катакомбе сверху от взрыва сочится… Но этот совсем другой. Незнакомый! И стоит вроде кто-то вроде, но не разглядеть. Весь такой статный но скромный и суровый, на нашего дядьку Спиридона из нашей деревни похож. Такой же внушительный, грозный но справедливый. Чудно! Вроде знаком даже. Чувствуется чем-то родным веет. Когда-то очень давно встречались. Боженька это ты? Говорят, тебя нет… Наш комиссар всегда это твердит. И на всех собраниях, и просто в беседе у костра! Говорит, что ты плод больного воображения. Пережиток буржуазной эпохи и глупое суеверие. А ты вон стоишь, сверкаешь как новый трактор с конвейера. Ты это или не ты? Что-то ты мне даже говоришь в голове моей от взрыва гудящей… Только я ничего понять не могу! Все перемешано. Или язык у тебя такой чудной заковыристый. Или все это мираж? Или я разговариваю сам с собой? Ни хрена не разберешь в этом мире. Я просто солдат, мне всего 20 с небольшим. Я умру? Так рано? Или уже помер? Что происходит? Все плывет как старая акварель. И я с ней утекаю, что ли? Куда? Почему? Я пропадаю…. Боженька где ты? Ты еще здесь? Если ты это ты, зачем мы умираем здесь, так страшно? Почему ты это допускаешь? Не вмешиваешься? Ты же вроде Всесильный…. Не защищаешь нас? Тебе это нравится? Боль хлещущая нестерпимым фонтаном, кровь расплескавшаяся на расколотых скалах, раненые, слепые ползущие в каменный омут? Так и должно быть? Свежая кровь необходима этому миру? Чтобы он жил и цвел? Погубленными жизнями других? Чтобы Ты сиял?