– Понятно, что не в больницу – усмехнувшись, ответил все тот же санитар – на Ново-Архангельское кладбище. Там таких, как вы, как мусор сжигают. Положат в ящик и в печку.
«Труповозка» уехала, увезя с собой труп Мирона.
– Вот сволочи! – с обидой сказал Капитан – Таких, как вы, как мусор сжигают! Его бы, гада, на наше место!
– За что мне все это? – с горечью думал Вадим – ни крова, ни работы, ни денег, никому не нужный, всеми презираемый. А помру, так сожгут, как мусор без всяких угрызений совести, словно я, вообще, не человек.
Друзьям снова не повезло – пока они ждали «труповозку», пункт приема металла закрылся. Похмелиться было не на что. Вадима и Капитана трясло с сильного бодуна. Курить тоже было нечего.
Ближе к ночи подул сильный ветер и пошел проливной дождь. В развалине бывшего домика затух костер. Через дыры с потолка на друзей полилась вода. В считанные минуты Вадим и Капитан вымокли насквозь. Спать в таких условиях было невозможно. Изгнанник и его друг сидели в «хижине», дрожа и ежась от холода. Наконец, Капитан нашел выход из сложившейся ситуации.
– Знаешь, что, Вадим – радостно воскликнул он – пошли-ка в монастырь к Ивану. Попросим, что б пустил нас, хотя бы ночь переночевать, а не то к утру, не дай Бог, воспаление легких получим.
– А нас туда пустят? – с неуверенностью спросил изгнанник.
– Попытка – не пытка – ответил «афганец» – у нас нет другого выхода.
Монастырские ворота были закрыты. На них висел большой навесной замок. Друзья под проливным дождем в нерешительности прогуливались вдоль стен возле территории скотного двора. В одном из окон, стоящего возле коровника длинного двухэтажного дома горел свет. Вадим и Капитан увидели в этом окне голову Ивана.
– Хорошо ему сейчас – с завистью сказал изгнанник – одетый, обутый, в тепле, а мы тут промокшие, замерзшие, и колотит с похмелья.
– Не говори! – подтвердил Капитан.
Друзья, хоть и уважали Ивана, но все же, сильно завидовали ему.
«Афганец» поднял с земли маленький кусочек глины и, прицелившись, осторожно запустил его в стекло окна, в котором виднелся их товарищ.
Пастух немедленно открыл форточку.
– Иван, привет! Выйди на крыльцо, поговорить надо – попросил Капитан.
– Что случилось? – спросил пастух, когда выполнил просьбу друзей.
– Иван, слушай, тут холод такой и ливень – сказал «афганец» – не откажи бездомным, пусти на одну ночь переночевать.
Их друг на несколько секунд задумался.
– Сейчас, подождите – сказал он и скрылся за дверью.
Через минуту он снова появился, обутый в резиновые сапоги и одетый в солдатскую плащ-палатку. В руках Иван держал синюю телогрейку.
– Ты что, коров собрался пасти? – шепотом сострил Капитан.
Улыбнувшись, пастух спустился с крыльца и, выйдя из-под козырька прямо под ливень, подошел к забору. На острые колья заборной решетки легла телогрейка.
– Перелезайте, только тихо – зашептал Иван – я так иногда по вечерам в деревню хожу.
– Хитрец! – весело прошептал Вадим, первым перелезая через ограду.
Подождав Капитана, они поднялись на крыльцо.
– Заходите по очереди – шепотом сказал пастух – снимайте обувь и на цыпочках по одному поднимайтесь по лестнице. Только тихо, без шума.
Едва друзья оказались на втором этаже, как на первом раздался чей-то недовольный голос:
Кого ты там еще привел?
Следом послышался голос Ивана:
– Знакомых. Успокойся ты, Сергей, они только ночь тут переночуют, а завтра с утра уйдут.
– Знакомых? Это не тех бомжей, случайно, про которых ты мне рассказывал?
– Ладно, ты только никому не говори.
– А у тебя есть на то матушкино благословение – по ночам сюда бомжей водить? Хочешь, чтобы они тут что-нибудь украли или инфекцию, какую принесли?
– Что ты так боишься всего?! – голос пастуха стал смел и напорист, хотя разговаривал он по-прежнему тихо – Вспомни, чему Господь учил: алкал Я, и вы не дали мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня… Его слушай, а не матушку. Матушка их отсюда просто выгонит и скоро ответ даст перед Богом за все свои поступки.
– Ну ладно – голос смягчился – только учти – если у меня что-нибудь пропадет – ты отвечать будешь.
– Хорошо, отвечу – последовал твердый ответ.
Наступила тишина, а за ней следом послышались осторожные шаги по лестнице и вскоре к друзьям поднялся Иван.
– Вот оно фарисейство! – шепотом возмущался он – Вместо того, чтобы людям добро делать, все кругом только за свою шкуру дрожат. Побыть бы таким на месте других!
– Слушай, Иван! – тихо спросил Капитан – Если мы тебе такие проблемы создаем, может мы лучше уйдем?
– Нет, не надо – ответил пастух – просто теперь делайте все, как я говорю. Куда я вас в такую погоду выгоню?!
В соседней с Ивановой кельи на потолке не горела лампочка. Пастух принес настольную лампу. Она осветила маленький журнальный столик, на который ее поставили, две кровати вдоль стен и комод, над которым висели несколько икон. Келья была просторной. Иван занавесил небольшое окно простыней, что бы со двора не было видно света – вдруг кто-нибудь пойдет.
– Ходите на цыпочках и разговаривайте шепотом – предупредил он – прямо под вами живет старая, сварливая монашка. Если она услышит здесь какой-нибудь шум и незнакомые голоса – такой крик поднимет! И мне первому достанется. На этот этаж никто не ходит и кроме меня тут никто не живет. Здесь будете спать, а с утра, что бы вас никто не видел, аккуратно отсюда уйдете.
Иван принес в келью обогреватель и Вадим с Капитаном с радостью развесили на просушку свои вещи.
– А теперь пошли ко мне – шепотом сказал пастух – выпьем для согрева.
В кельи у Ивана царил полный беспорядок. Похоже, в ней никто никогда не убирался. Келья была такая же просторная, как и предыдущая. В правом дальнем углу висел маленький иконостас – треугольник, выпиленный из куска фанеры. На нем стояли иконы и горел огонек в лампадке. Внизу на огромном покрытом пылью комоде – маленький телевизор, двд–проигрыватель и целая свалка мелких вещей: кассеты, компакт-диски… Напротив комода находилась застланная покрытая покрывалом кровать. Другая такая же кровать была вся завалена вещами крупнее: кнут, походная сумка, рубашки, майки, рабочая одежда…. Возле нее стоял шкаф. У самой двери – маленький самодельный столик, усыпанный печеньем, конфетами, консервами…. На нем еще – электрический чайник, чашки, ложки и пластмассовая банка с медом.
– Времени не хватает, что бы порядок в кельи навести – пожаловался Иван, усаживая гостей на край заваленной вещами кровати и, пока его товарищи жадно пожирали глазами, лежащее на столике съестное, подошел к шкафу и достал из него чуть початую бутылку водки.
– У монашки выпросил, которая продукты выдает – с улыбкой сказал Иван, усаживаясь на, стоящую рядом со столиком, табуретку и, спустя секунду, глубоко вздохнув, добавил – устал я очень, сил больше нет. Вот решил выпить. Вы, наверное, есть хотите? Берите, ешьте, что захотите. Все на столе.
Только сейчас друзья заметили, что их товарищ прилично пьян, эта бутылка у него далеко не первая и ему хотелось кому-то высказаться обо всем, что творилось у него на душе.
– Я в этом монастыре столько нервов вымотал! – начал пастух, разливая по кружкам водку – Тут такой бардак творится! Настоятельница – игуменья Филимона сорок два года была помощницей Алексея Второго. Скит очень богатый. У нее денег – куры не клюют. Я, естественно, не знал об этом и когда сюда приехал, и сказал, что хочу бесплатно работать – во славу Божию, она хитро избавилась от рабочего, который здесь два года трудился и получал зарплату. А мне сказали, что он чем-то провинился. После этого мне просто сели на шею. Я же сюда неофитом приехал и все воспринимал в «розовом свете». Я трудился с пяти утра до двенадцати ночи и по своей наивности считал, что так и должно было быть. Даже на Рождество и на Пасху, когда весь монастырь отдыхает, я целый день работаю в коровнике. Только прихожу в келью часок отдохнуть, как тут же звонок – Иван, приди, помоги, без тебя никак. Сестры раз в год ездят домой в отпуск. Меня же отпустили в первый раз только через два с половиной года и всего-то на две недели. И денег дали всего полторы тысячи рублей. Я эти две недели только в себя приходил после всего этого ада.