Индульгенции

– И все дело, как Вы полагаете, в обиде вашего экс-партнера на Ваше решение выйти из дела? – бесцветным тоном спрашивает Олег.

– Я бы хотел, чтобы были другие варианты, но их нет, – голос Андрея на миг становится плаксивым, и я вспоминаю тот вечер, когда он пришел и просил его обнять, и я…

– А дочь Шалаева – с ней Вы как часто виделись? – прерывает мой внутренний монолог Олег, вынуждая меня вернуться из собственных мыслей к одетому в тюремную робу любимому.

– Пару раз. Может, больше, – голос Андрея слегка дрожит, но это неудивительно. – Она меня неплохо знала. И должна была знать, что я… Что я не из этих.

– Откуда она могла это знать? – задает странный вопрос Олег.

– Что значит – откуда? – недоумевает Андрей.

– Неважно, – отмахивается Олег и что-то записывает. – Какие у нее, предположительно, отношения с отцом? Насколько доверительные?

– Не знаю. Наверное, нормальные, – бубнит Андрей.

Наверняка, он не хотел бы, чтобы я видела его таким. Уставшим. Угнетенным. Не тем, кого я всегда знала. Но как ему дать понять, что это неважно, и что я с ним в любом случае? Я пытаюсь поймать его взгляд, ловлю и пытаюсь улыбнуться в этот момент, но он быстро уводит глаза в стол.

– Тем не менее, он дистанцирован от ситуации. Почему?

– Да откуда я знаю? Они, вроде, не живут с ее матерью. В смысле, она живет с ней, а Шура отдельно. Или вместе живут, – Андрей нервно растирает затылок. – Не помню.

Он путается, и это, опять же, неудивительно. Я на его месте вообще могла бы только молчать и забиться в угол, хотя в обычной жизни мне палец в рот не клади.

– Хм, – Олег хмурится, делает какую-то заметку. – Так что насчет отношений с отцом, говорите?

– А какое это имеет значение? – с ноткой возмущения спрашивает Андрей.

– Такое, что это определяет, можем мы вести с ней диалог, или первой реакцией будет звонок папе, – спокойно пожимает плечами Олег.

– Звонок. Я так думаю, – Андрей облизывает губы и медленно потирает лицо. – Думаю, что меня закопают только глубже.

– Пока мы имеем три года. Это не худший вариант, – Олег закрывает ежедневник и щелкает ручкой. – И у нас есть, с чем работать. Так что – крепитесь.

– Хорошо, – кивает Андрей. – Можно вопрос?

– Нужно, – бодро отвечает Олег.

Андрей смотрит на меня умоляющим взглядом, но снова убирает глаза как можно быстрее. Почему?

– Вы верите мне?

– Безусловно, – без промедления отвечает Олег. – Но суд мы не убедили. Будем работать.

Свидание заканчивается, как и многие другие. Я успеваю произнести несколько ободряющих фраз, но они звучат как-то сухо, официозно. Я каждый раз репетирую пылкие речи, придумываю ответы Андрея и надеюсь, что все сработает именно так, как я придумала, и станет лучше, но по итогу каждой такой встречи слова забываются, мысли путаются, и я теряюсь в собственных чувствах. Дикая мешанина в голове и чувство опустошенности. Не сомневаюсь, что в голове Андрея – то же самое.

– Спасибо тебе, – успевает промолвить он, прежде чем его уводят.

– Что у нас есть на самом деле? – немного отдышавшись, спрашиваю у Олега уже снаружи, после выхода с территории колонии.

– В сухом остатке? – усмехается он.

– Вроде того.

– Да ничего нового, честно говоря. Все та же условная мать-одиночка, все то же общественное порицание, все те же улики, – Олег достает сигарету и неторопливо прикуривает. – Но я еще думаю насчет жертвы.

– Дохлый номер, как я понимаю.

– Возможно. Но я рискну.

– А мы не нахлебаемся потом за это? – стараюсь звучать как можно серьезнее, мужественнее, что ли.

– Не переживайте. Это я на полном серьезе Вам заявляю, а не для проформы.

– А? – как-то рассеянно, зазевавшись на проезжающий мимо черный «тахо», откликаюсь я.

– Вы вся дрожите, – качает головой Олег. – Очень рекомендую горячую ванну и шампанское. А я помчался искать улики.

– Я дрожу? – неловко сложив руки на груди, бормочу я. – Странно.

– Нет, ничего странного, – Олег неестественно широко улыбается, кивает мне и уходит в свою машину.

На сегодня я свободна, и хотелось бы этим воспользоваться, как следует. Вдохнуть хотя бы немного свежего воздуха. Я сажусь в машину, какое-то время держу ключ в замке, закрыв глаза и представляя себе море – таким, каким видела его год назад, в Сочи, – и мне начинает казаться, что я проваливаюсь в теплый песок, и все происходящее исчезает, но рука предательски поворачивает ключ, и рокот двигателя возвращает меня сюда, к проходной колонии.

Три года. Срок, за который можно несколько раз родить, получить второе высшее или просто сделать много глупостей. Все это время он, возможно, проведет в тюремной камере и на тюремном дворе. Сказать, что эта мысль не дает мне покоя и сверлит мне виски каждый вечер – значит сильно преуменьшить. Я просто живу этим все последнее время. Болезненное, напряженное ощущение, растекающееся из регулярно побаливающей головы по всему телу. Говорят, все дело в тревожном ожидании каких-то изменений – словно я еще верю в то, что приговор отменят, и все у нас будет, как должно быть, но, одновременно с тем, понимаю, что все это чушь. А правда в том, что из-за старых обид и неразделенных долгов Андрея подставили по самой мерзкой статье УК. И выглядит все так, будто он совратил несовершеннолетнюю дочь матери-одиночки. И никто даже не сподобился подумать, как следует – зачем человеку, у которого есть семья – жена и ребенок, – такие приключения.

Сигнал справа пронзает мой мозг насквозь, и я машинально ударяю по сцеплению и тормозу. Мужик в серебристом «фольксвагене» тычет пальцем себе в голову и что-то визжит, и я уже почти вытаскиваю из кармана свой любимый жест средним пальцем, но сил на то, чтобы поднять руку, у меня не хватает. Мужик уезжает, а я понимаю, что в этих своих мыслях я окончательно потерялась и проехала на красный, и вот прямо сейчас был шанс превратить машину в покореженный кусок металла, а меня – в инвалида какой-нибудь группы с малолетним ребенком на руках. Вся жизнь в пропасть – за какие-то доли секунды. Забавно.

Бросаю свой «кашкай» около местного магазинчика и иду в сторону спуска к воде. Сколько я ни ездила по Ленобласти и сколько ни бывала в разных уголках страны, моим любимым местом для спокойного уединения остается Ладога, в районе Дороги Жизни. Иногда мне кажется, что я могла бы остаться здесь навсегда. По крайней мере, стало казаться после того, как Андрея арестовали. Быстрый арест, быстрый процесс. Все прошло удивительно быстро. И завертелось. Работа. Ребенок. Свидания. Ночь с несколькими короткими часами прерывистого сна. Работа. Ребенок. Свидания… меня зажало в кольцо, на разрыв которого нужно еще больше сил, чем на разрыв кольца блокады. И я сбегаю сюда просто чтобы сесть на берегу и уставиться куда-то вдаль, старательно игнорируя плавающих у берега лебедей и горланящих вовсю чаек. Там, в водной глади кажущегося бесконечным озера, на самом деле, нет ничего такого чарующего и прекрасного, но в этой отстраненности, в этой удаленности от всех контрольных точек на пути в очередной круг очередного дня я единственно могу побыть собой – той, какой я себя еще помню и какую хотела бы…

{11}

…не только приедем, но и зависнем у вас, – с шутливой угрозой в голосе добавляю я.

– Ну, тебя на раскладушку, а твоего – на коврик, – хохочет Лена.

– Я думаю, они с Серегой до утра будут за столом, а потом уже мы их уложим, как детей.

– Зная Серегины запасы бухла – это наверняка, – вздыхает Лена. – Ладно, дорогая, у тебя параллель уже минут десять бьется, а мне пора к своим уродам.

– Целую, обнимаю.

– Не пропадай.

Да, я знаю, что на параллели был Андрей, но я давно так от души ни с кем не болтала, как сейчас с Леной, и оно того стоило. Итак, набираем «Любимый» и готовимся к головомойке. После десятка гудков вызов прерывается. Странно. Я откладываю мобильник, пожимаю плечами и хмыкаю, будто показывая кому-то свое удивление, и иду проверить, как спит Манечка. Не проходит и минуты, как снова раздается звонок. На этот раз – с незнакомого мне номера. Поднимаю также решительно, как подняла бы при звонке с номера Андрея.

– Привет, милая, – сразу узнаю немного хриплый голос мужа.

– Привет. А что с твоим телефоном? Мы тут с Шустовыми договорились…