Индульгенции

Выжидаю. Получаю ответ от самой себя. Отпиваю еще кофе, чтобы восстановить терпкое послевкусие на языке. Просто так легче сосредоточиться.

«Точно»

Тишина. Я знаю, что мать приедет. Но что будет потом? Насколько хватит нашего перемирия? И с кем еще мне помириться потом, когда она не сможет мне помочь, а мне просто необходима будет помощь? То ли из-за собственной тупости, то ли из-за нежелания загружать окружающих, я уже которую неделю сижу в эмоциональной изоляции, и самое смешное в этом то, что единственным человеком, кому я смогла все излить, оказался Шалаев. Может, он и не виноват в том, что…

{13}

…и смотрит на меня, не отводя глаз. Отвратительно.

– Да, я хочу правды, – ядовитым полушепотом выдавливаю из себя я.

– Она у тебя есть, – он пожимает плечами и уводит, наконец, взгляд в сторону своего нетронутого бокала белого вина.

Он, конечно, не ожидал, что я приду вот так, с шашкой наголо. И не ожидал, что я вообще сунусь к нему. Человек его уровня и его отношения к жизни и к покупке и продаже истинных ценностей всегда мнит себя небожителем. А потом приходит такая вот истеричка, как я, и начинает требовать правды. А ему и сказать нечего.

– Неужели это так трудно – просто признать свою ошибку? – прищурившись, смотрю на Шалаева так, чтобы хотя бы попытаться его пристыдить. – Ему ведь давно от тебя ничего не нужно. Он давно жалеет, что имел с тобой дело.

– Поверь мне, – тяжело вздыхает, – тебе с ним тоже иметь дела не стоит. Дорого возьмет.

– Да откуда ты что-то можешь знать? Столько лет вы не в деле…

– Ты счастлива сейчас?

Вопрос словно выстреливает мне в висок – я даже чувствую тонкий укол головной боли.

– Что? – беру паузу, чтобы опамятоваться.

– Ты счастлива сейчас?

– Нет. И это твоими стараниями, кстати, – нахожу подходящий ответ, но лишенный силы, сорвавшийся голос стирает все усилия в пыль.

– Занятно, – не поднимает глаз – явный знак, что скажет сейчас что-то особенно неприятное, чтобы спровоцировать меня, а я не сдержусь. – Он принес тебе покой и уверенность, пока был на свободе, да? Ты чувствовала себя защищенной, окруженной любовью…

– Хватит, – бормочу, хотя знаю, что он не остановится.

Меня засасывает в трясину неуверенности в себе, и мой взгляд теряет концентрацию, и предательски бьет, словно током, в многострадальное левое плечо.

– Он любит это дело. Навязать того, кем не является, поиграть женской слабостью, и…

– Чушь собачья, – заявляю достаточно громко, чтобы не дать ему продолжить. – Я не слабая. Поищи еще таких сильных. Это не твой уровень.

– Хм, – пожимает плечами и медленно, основательно отпивает из своего бокала и слегка морщится. – Что-то в тебе есть. Это действительно новый уровень. Я знал тех, с кем он имел дело раньше. У них всех было кое-что общее.

– Все блондинки? – изображаю издевательский тон, сколько есть сил.

Боже, насколько же мерзкий тип. Я бы хотела, чтобы здесь оказался Игорь и разбил ему лицо.

Почему Игорь? Почему не… А, плевать. Игра слов.

– Они все были несчастны. Но я никогда не лез в это. Какое мне было дело. Мы были друзьями. Но когда он сделал некоторые вещи, я поменял взгляд на многое. И на это тоже.

– Он мне все рассказал.

– Плевать мне, что он тебе рассказал, – тон крепчает, скулы напрягаются – явно почувствовал атаку по больному месту. – Мне неинтересно слушать версии того, в чем я сам принимал участие, как было бы неинтересно Христу разбираться в вариантах писания, дав людям единую истину. Просто стало в какой-то момент противно, и я помог одной из его добровольных рабынь включить мозги. И не лез дальше. Но потом эта ситуация с Леной, и это был край. Но это мои дрова, конечно, – отставляет бокал и жестом подзывает официанта. – Бойся данайцев, дары приносящих, Ира. Кстати, перекусишь, выпьешь? Я не рассчитывал, что мы так засядем, но раз уж…

– У нас семья. У нас ребенок, ты это понимаешь? Как можно вести какие-то войны…

– Никто ни с кем не воюет. Просто так должно быть. Много у кого семья. У меня моя семья, окей?

– Я знаю, что он ничего не делал.

– Я думаю, тебе лучше закрыть именно эту тему.

– Черта с два.

– Тогда тебе лучше, – быстро облизывает губы и смотрит своими свинячьими глазками мне прямо в глаза, – уйти по-хорошему.

Я не произношу больше ни слова, встаю и ретируюсь. Я услышала, что хотела, в каком-то смысле. Конечно, наивно было бы даже предполагать, что это все приведет к раскаянию, но мне нужно было убедиться в том, что Андрей говорит мне правду. Не знаю, почему. В любом случае, тон Шалаева, его нервные потуги выглядеть серьезным и философствующим – все это укрепило мою веру в того, кто действительно сделал меня счастливым. И веру в то, что его враги – мои враги, – должны получить по заслугам, иначе…

{12}

…потому что не должна говорить об этом ни слова. Ему это сейчас совсем не нужно. Он и так достаточно подавлен.

Олег помечает что-то в своем ежедневнике, хмурится и продолжает.

– Есть еще предположения, как они могли это устроить именно в тот вечер? Еще какие-то подробности?

– По-моему, нет, – нервно, горько вздыхает Андрей. – Больше ничего не могу вспомнить. Хотя, время у меня было.

– А у нас будет время? – не нахожу себе места и решаюсь напомнить Олегу о моей просьбе.

– Минутку, – он холодно отводит меня, даже не поведя ухом. – Андрей, давайте еще раз пройдемся по аргументации с их стороны. Это единственный путь, чтобы найти слабое место в схеме обвинения и заставить суд сомневаться в Вашей вине.

– Хорошо. С чего начать?

– Как угодно.

– А мы точно… – ловлю гневный взгляд Олега и замолкаю.

Никогда раньше я не была так нетерпелива. Так глупо, по-детски и наивно. Всегда умела держать язык за зубами, но сейчас меня просто выносит, выворачивает наружу всеми теми чувствами, которые копятся между этими свиданиями.

– Мы с Шурой вели дело, – почесав нос, начинает рассказывать Андрей. – Не сказать, что огромное – так, небольшая логистическая контора по внутренним перевозкам. Помогали заказчикам находить водителей, потом собрали своих прикормленных исполнителей и развернули сеть перевозок. «Деловыми Линиями» мы бы всяк не стали, но на хлеб хватало. Связями с того времени Шура и новый свой бизнес построил. В отличие от меня, – усмехается и замолкает.

– Вы поделили остатки средств компании поровну, когда расходились? – интересуется Олег явно для проформы – он эту историю уже слышал, только в моем пересказе.

– Если бы. Шура обещал решить вопросы с долгами, если я после своего отказа иметь с ним дело солью ему кое-что полезное из своих ресурсов. Кое-какую информацию, стоившую денег. И черта с два он мне заплатил бы тогда, и вообще…

Андрей начинает ерзать, и я чувствую, как трудно ему рассказывать все это. У каждого из нас есть больные места. Темные пятна прошлого, которые сделали темными мы сами, чтобы больше не видеть их деталей. И все равно находится кто-то, чтобы их осветить уже тогда, когда раны зажили. Мне ли об этом не знать. Я машинально поправляю челку и потираю нос. Кожа на нем кажется жирной, и наверняка пошли черные точки. Почему я думаю об этом сейчас?