Индульгенции

– Да я раньше приглашала одну няню. Просто сейчас немного изменились обстоятельства, – пожимаю плечами и отпиваю чуть-чуть вина. – Но первое время и ты можешь посидеть с Манькой.

– Я хочу работать. Мне это необходимо. Иначе мне просто не выжить, пойми.

– Да, я понимаю. Просто так хотелось бы…

– Чего?

– Почаще видеть тебя дома, – едва сдерживая вновь подступающие слезы, шепчу я.

– Не бойся. Теперь я всегда буду с тобой.

Он привстает и целует меня в лоб, и я улыбаюсь от осознания того, как мило это смотрится. Никто нас не разлучит и не сломает нам жизнь. Я помню, как он говорил, что не хочет вплетать во все это нашего ребенка, что просить уменьшить срок из-за малолетнего иждивенца некрасиво, что он должен доказать свою невиновность. И помню, как это все рухнуло благодаря стараниям недоброжелателей. Я верю в то, что он – защита для меня и Машеньки. Что бы ни творили наши скрытые враги, мы это переживем. Как пережили ту подставу, из-за которой его лишили свободы и…

{19}

…а сейчас у меня есть немного времени, чтобы позавтракать самой и принять, наконец, «нурофен» от этой жуткой головной боли. Полночи мне было не уснуть, и от засилья в моей голове мыслей о том, что все вокруг не так, и ситуация с Андреем не разрешится еще не один год, я долго плакала. Плакала, закрывая рот и накрываясь подушкой, чтобы моя малышка ничего не слышала. Как результат – недосып, разрывающие виски удары изнутри и выходной всмятку. Как этой яйцо, которое я упускаю над сковородой и которое отлетает от ее края и падает…

– Вот блин!

Конечно же, на пол. Теперь в подарок к яичнице я получаю еще и уборку на кухне. А так хотелось хоть что-то отложить до обеда. Я стала рассеянной и несколько отупела за последнюю неделю. То ли из-за недосыпа, то ли из-за больших объемов работы. Впрочем, все это взаимосвязано, конечно. Сомнения в том, все ли я верно делаю, все чаще овладевают мной и подсказывают, что неплохо бы открыть телефонный справочник и нажать в поиске на «И», но это путь в пропасть. Я точно знаю, что этого делать не следует. И сколько бы сомнений ни тормошило мою затасканную душу изнутри, я не поддамся этому соблазну.

Закончив с уборкой пола, я, наконец, делаю яичницу и уплетаю ее, тараща рассеянный взгляд в телевизор и упорно отказываясь посолить это жуткое яство, хотя без соли оно просто отвратительно.

По телевизору рассказывают, что какой-то парень отстрелил ногу из «травматики» оборзевшему борцу с Кавказа, и теперь он может сесть за нарушение пределов самообороны. Повторяют несколько раз, что у парня не было лицензии на пистолет. Как-то это глупо. Что еще ему было делать? Не применять то, что у него было под рукой? Да и вообще – на очевидно опасную и заметную издалека «травматику» нужен целый пакет документов, тогда как каждый дом каждой семьи в мире полон неочевидного оружия на любой вкус. Смертоносного, не требующего особой силы, способного перечеркнуть жизнь одним легким движением, одним взмахом в припадке бешенства или при той же самозащите. Обычный кухонный нож гораздо опаснее пистолета, который еще нужно достать из загашника и из которого нужно еще выстрелить, прицелившись. В общем, странно это все. Но в большей степени странно то, что я об этом думаю. Это меня совершенно не касается. Жизнь убедила меня, что с законом шутки плохи, и каким бы хорошим человеком ты ни был, на территории правоприменения всегда с распростертыми объятьями ждут твоей мельчайшей, пусть даже формальной ошибки. Ждут, когда ты оступишься на копейку, чтобы осудить за миллион. Полиция никогда не защищала мою жизнь, сколько я себя помню. Ни когда меня чуть не убили, оставив шрам на всю жизнь, ни когда обворовали посреди белого дня на длинной безлюдной улице, отобрав сумочку – благо, там было не так много и не было карт и мобильника. Зато, когда пришло время мою жизнь разрушить, стражи порядка прибыли целым нарядом.

Так почему же мне доверять людям, которые только и знают, как применить право в свою пользу? Зачем мне доверять тем, для кого лишить человека свободы – лишь галочка в плане, за который они получат квартальную премию? Я для себя на этот вопрос ответила уже не первый год как. Может быть, поэтому я и задумываюсь о том, как защитить себя и свое дитя, пока не вернулся наш естественный защитник – Мужчина. И в понедельник, кстати, я его увижу.

– Что-то еще нужно будет?

Голос Андрея слегка дрожит после того, как он выслушивает все, что рассказал адвокат.

– Нет, теперь только рассмотрение. Данных у нас достаточно, справки все есть, – деловито продолжает юрист. – Но по поводу вопроса с пострадавшими все глухо, конечно.

– Значит, не вышло поговорить, да? – разочарованно качает головой Андрей. – Так и знал.

– Конечно, они не сдадутся. После стольких лет, – вздыхаю я и машинально откидываю упавшую на лицо прядь волос.

– Все указывает на то, что все эти годы вы страдали из-за подставы, – кивает адвокат. – Но теперь нас спасет только УДО. Разбередим дело снова – получим только больше шансов на отказ.

– А отказ… – Андрей сбивается, немного нервно потирает рот. – Отказ получить большой шанс?

– На это раз мы прорвемся. Почти сто процентов, – уверенно поднимает ладонь юрист. – Я редко говорю такие вещи, но сейчас самое благоприятное время.

– Хорошо. Я просто устал немного. От этого всего.

– Андрей, – я сильно сжимаю руки, стараясь сдерживаться. – Что случилось?

– Нет, ничего, – Андрей медленно качает головой и старается улыбаться. – Просто надоели коллеги по цеху. Достали же.

– Вас провоцируют? До сих пор? – деликатно интересуется юрист.

– Да. И на многое, – кивает Андрей. – Но меня так просто не возьмешь. Не родился еще тот, знаете…

– Все хорошо. Главное – ни с кем не связывайся, не устраивай драк, не поддавайся им, – пытаюсь давать советы, хотя знаю, что ни черта я в этом не смыслю, и мне так неловко, да еще эти чертовы месячные – из меня прет, как из ниагарского водопада.

– Конечно. Я все сделаю. Не волнуйся.

Нам сообщают о том, что сегодня времени меньше, и оно подошло к концу.

Я не вижу на Андрее следов насилия, но это лишь значит, что они наверняка есть под тюремной одеждой. У него загнанный взгляд, но он пытается изображать, что все хорошо и даже улыбка его может показаться естественной – если не знать его столько, сколько знаю я.

– Если продержится до комиссии, все будет хорошо, – неожиданно выдает уже на улице адвокат.

– Что значит «если»? – немного огорошено уточняю я.

– Ну, Ирочка, – адвокат останавливается и говорит медленно и вразумляющим тоном. – Там много людей, которые очень негативно относятся к тем, кто сидит по такой статье.

– Я давно это знаю. Что дальше?

– Дальше то, что кому-то может не понравиться то, что у Андрея есть шанс на УДО.

– К чему Вы клоните? Ну, говорите уже, – во мне просыпается откровенная злоба, основанная на непонимании той чуши, которую несет мой адвокат.

– Я призываю Вас быть готовой к тому, что что-то может случиться, раз вся эта ситуация – от начала срока и до этого дня, – является подставой со стороны больших денег. Это не значит, что я совершу ошибку со своей стороны, – он делает паузу – видимо, чтобы я осознала все сказанное. – Тем не менее, ошибку могут спровоцировать определенные люди там, и мы на это никак не повлияем.

– То есть, надеяться на то, что все улеглось, и Андрей больше им не нужен?

– Да, дорогая моя, хотеть мира, но готовиться к войне. А теперь ступайте домой и отдохните. Не стоит переживать, пока комиссия не подойдет. Я многих вытаскивал. И здесь решим вопрос.

– Мне нужно на работу, – недовольно фыркаю я, нажимая на кнопку открытия дверей машины. – Созвонимся.

После короткого прощания с адвокатом я некоторое время сижу в машине и жду, пока он уедет на своей «мазде». После стольких лет работы с этим юристом, Олегом, я так и не смогла перейти с ним на «ты», потому что его сухой тон и какая-то излишняя деловитость, дотошность в деталях и откровенный скептицизм ко всему меня жутко раздражают. Создается ощущение, что он сам не верит в возможность освобождения Андрея раньше срока, хотя ни разу не высказал сомнений в его невиновности. Но сейчас мне остается только довериться тому, что будет делать…

{18}

…и отблески света на крыше соседнего «рено».

– Большие города всегда стоят.

Голос Игоря возвращает меня сюда, в наполненный тонким ароматом ванили салон «тахо»

– Что?

– Большие города всегда стоят, – повторяет он и горестно вздыхает. – Куда бы я ни приезжал и где бы ни снимал машину или ехал на такси – да как угодно, – всегда пробки. И в прайм-тайм, и в выходные. Всегда есть места, где можно встрять, словно люди не понимают, что ехать туда нельзя, и есть свободные обходные пути. Москва, Питер, Краснодар, да даже Мурманск. Все большие города стоят.

– Хм, – мне трудно прокомментировать эти слова, но что-то в глубине моих скомканных поутру мыслей проясняется…

– Когда-нибудь я переберусь в маленький городишко, а лучше – в деревню под ним. Построю еще один дом – метров на семьсот-девятьсот, – и буду жить простой жизнью рантье. Откровенно говоря, надоели мне большие города.