Властитель груш

«Странный призыв, – вертелась в голове лихорадочная мысль. – Хоть кто-то в здравом уме к нему когда-нибудь прислушивался?»

Прямо за очередной развилкой отрезок «прибрежной» улицы упирался в целый воз хлама перед облупленным домиком. Гёц ухватился рукой за угол последнего строения перед поворотом и резко забрал влево. Гневные выкрики преследователей, потерявших его из вида, придали новых сил и помогли в мгновение ока взлететь вверх по клонящемуся к реке переулку.

На том же импульсе он пролетел мимо очередного ландскнехта – тот только и успел всплеснуть руками и цепануть сумку за ремень. Делец инстинктивно высвободил руку, оставляя ношу в чужой хватке, и бегство продолжилось. Уже на ходу он обдумывал, а стоило ли скидывать груз…

Сзади прозвучал выстрел. Шульц споткнулся и едва успел выставить перед собой руки, чтобы не впечататься лицом. Лишь через пару секунд, когда ладони только-только коснулись твёрдой земляной корки, правая икра вскрылась резкой болью.

Боль усилилась вдвое, стоило перенести вес на подстреленную ногу – пока что терпимо. Видно, пуля скользнула по мясу. Всё не так плохо – ещё можно продолжить бежать, пока не спадёт раж загоняемого оленя, если только…

– Попался, сукин сын! – пьяница сипло заревел из-за спины, и колени беглеца подогнулись под прогнившей немытой массой на спине.

Ему-то казалось, куда этим жалким гончим с бутылкой и трубкой наперевес угнаться за чемпионом Грушевого Сада? Ан нет, довольно разок шлёпнуться.

Без лишних слов он вцепился в руки пьяницы, тянущиеся к горлу, и рванул в сторону. Тело приложилось о каменную стену, застонало и ослабило хватку; дабы закрепить эффект, Гёц трижды саданул локтём вслепую. Хвала Господу за тот рост, что помогает лупить всякого дылду в мягкий живот, а не мощный грудной панцирь.

Он оттолкнул от себя битого ландскнехта и стену – и с тяжким вздохом повернулся назад, лицом к двоим людям Мюнцера и Крюцу, сжимавшему в руке пистолет. Им осталось всего несколько шагов. Если уж и принимать бой, лучше сделать это подготовленным.

Крюц здраво притормозил, пропуская вперёд одного из ландскнехтов. Не этого человека делец хотел бы обслужить первым, но идти на попятную поздно – на него ведь уже замахнулись дубинкой, а на такое хладнокровно пялиться никак нельзя.

«Замах длинноват», – на излёте Готфрид перехватил кисть, сделал шаг и незатейливо полоснул кинжалом по горлу.

Тут-то Крюц и подоспел с правой стороны. Рукоять пистолета, перехваченного за дуло на манер колотушки, с оглушительным звоном врезалась в ухо. Охнув, Гёц склонился и рубанул клинком воздух, отгоняя противника назад. Второй ландскнехт мялся слева – его шестопёр мог изрядно попортить кости, только решимости не хватало.

Пока не хватало: первый из самогонщиков почти прекратил обнимать стену и решительно поглядывал в сторону стычки. Ничего-ничего, мол, дай только задвину тухлую печёнку на положенное место.

В Кальваре это называлось «пляской в подворотне». Несколько вооружённых мужиков стоят друг напротив друга на улочке, где трое едва-едва не трутся плечами, облизываются, перемигиваются и ждут подходящего момента, чтобы наброситься всем вместе на одного.

Понятно, каждый из троих крайне озабочен тем, чтобы порезали не его. Эта подворотня на вкус Готфрида была чересчур широка, и всё же он мог оценить шансы, по крайней мере, как два к одному. Весьма неплохо, с учётом ситуации и подтекающей ноги.

Беда только в том, что, пока он будет отплясывать, на шум половина Сада сбежится.

С самым зверским рёвом, какой только народился в утробе, делец ринулся вперёд, целясь в самого крутого. Крюц отмахнулся пистолетом и ожидаемо отступил, чтоб освободить место шестопёру.

Готфрид отшатнулся от костоломного удара и нырнул под сжимавшую оружие руку, хватаясь за одежду ландскнехта. Наполовину оглушённый предыдущим ударом и бешеным стуком сердца, он принялся яростно колоть, кося глаз на второго противника, и резко пихнул в его сторону продырявленное тело, когда между ними оставалось всего полшага.

– Ну, здравствуй, дружочек!

Он не придал значения полуразмытому басу с тыла, попытался развить атаку. Кинжал чуть не достал до глаза Крюца; тот зажмурился и с силой толкнул дельца назад.

Гёц удержался на ногах, прильнув спиной к стене. Только теперь он взглянул на могучую фигуру, перегородившую половину улицы – с той стороны, где раньше открывался путь к отступлению.

– Уф, мать твою, – отвернувшись от Мюнцера, он сделал шаг к Крюцу – но и с той стороны уж показались двое вооружённых людей.

– Да, да, обложили тебя, – спокойно сообщил великан, хотя на лице его лежала огромная чёрная печать, пахнущая дымом. – Я говорю: шабаш танцулькам.

– За сколько согласишься меня отпустить?

– После этого? – Курт ткнул пальцем в столб дыма, поднимающийся из-за крыш. – Пожалуй, возьму в уплату башку твою и горшок из неё сделаю. Чтоб было куда ссать, когда ночью приспичит.

Гёц медленно оторвался от стены, сжимая пальцами кинжал. Мюнцер оторвал руки от груди и положил их на пояс, одновременно расправляя плечи. В этом месте схватиться, как на винокурне, и впрямь не выйдет.

– Хочешь реванш?

Уголок рта великана дёрнулся; ненадолго он поднял глаза к небу и почесал щёку пальцем.

– Не, знаешь, я не такой самолюбивый тупой хер, как тебе там думается. Пинками душу отведу.

Пока он гримасничал и чесался, Шульц перенёс вес на левую ногу и с силой оттолкнулся от земли, стискивая зубы, чтоб не надломиться, когда вперёд выйдет ноющая правая. Ему удалось не упасть, но манёвр опасно подошёл к пределу терпения. Качнувшись вправо из-под надвигающегося огромного кулачища, он почувствовал, что заваливается на бок…

Стена оказалась чересчур далеко, чтобы опереться на неё, но его вовремя поймали за дублет пальцы Мюнцера.

Великан взревел, едва успев отдёрнуть голову; из разреза точно под левым глазом хлынула кровь.

– Хватай! – рявкнул он на кого-то.

Гёц не видел, кто выворачивает кинжал из руки, но как только руку отпустили – тут же вцепился в куртово горло, левой продолжая держаться за его предплечье.

Курт надулся и покраснел, как огромная пиявка, подцепил его обеими руками. Земля ушла из-под ног; гнусные хари преследователей мелькнули перед глазами.

Шульц успел вздохнуть ещё разок, а после спина встретилась с камнем. Дыхание на этом оборвалось.

В переулке потемнело. Очень уж резво солнце закатилось – а может, его просто заслонили? Машинально делец вцепился пальцами в щель между булыжниками мостовой.

Наконец смог втянуть немного воздуха через рот – чтобы тут же выплюнуть его с криком боли, когда на руку опустился огромный башмак. Утрамбовав пальцы, он тут же поднялся, просвистел под локтем и впечатал таранный удар в подвздошину.

– Курт, хорош!

Очевидно, это означало «Хорош пинать, возьми ломик!» Не пытаясь разглядеть нависающие лица, Гёц заслонился рукой от дрына, метившего в рёбра.

Руку словно забили внутрь туловища.

То ли он вырубился, то ли по какой-то причине преследователей кольнуло сочувствие – но молотить его перестали. Сквозь свои же стоны он уловил разгорающуюся перебранку. Самое время поднять голову, снова поторговаться…

Из приоткрытого рта вывалился лишь сдавленный кашель. «Лежи уж, – буркнул недовольный голос в голове. – Хорошо бы ещё коленом кой-чего прикрыть, как думаешь?»

А, впрочем, как не повернись – всё равно будет больно.

Карты на стол

Покинув с первыми лучами солнца ненавистный Вебель, Эрна погоняла лошадь, насколько позволяла твёрдость седалищных мускулов.

Светило поднялось высоко, когда утомлённое животное запрядало ушами при виде родной конюшни. От самого самого рва перед южными воротами города тянулся ряд телег с припасами.

Через этот и другие проходы город еженедельно всасывал необъятное количество всего, что росло, цвело и пахло в предместьях. В длинной веренице стоял всякий мужик из округи, кто не имел в хозяйстве лодку или соседа с лодкой, или же просто не хотел сдавать жирному купчине мешок репы и ящик яиц за грош, когда на рынке в Кальваре мог выручить все три.

Посему в базарный день он затемно укладывал добро на воз и трясся по ухабам, а после пару часов в очереди зорко следил за кружащими вокруг бродягами и кальварскими мальчишками, переминаясь с ноги на ногу, чтобы за час-два до полудня, даст Единый, проехать наконец за стены.

Кто-то непринуждённо болтал с соседом, а кто-то смотрел вокруг волком и цедил под нос: «И угораздило же всех вас припереться сюда прежде меня, сволочи проклятые!»