Всех их Карл знал в лицо, со всеми пил, с некоторыми куролесил. Шесть или семь из них учили его плохому, когда он пацанёнком был. А пара крепких стариков, воевавших за отца далеко на юге при позапрошлом кайзере, утверждала, что ещё держала маленького принца на коленях и соплю из-под его носа утирала.
Старики болтали с самим бароном на лужайке во внутреннем дворе Палаццо, вокруг них блестело из ящиков оружие. Гвидо Одноглазый натянул старую кольчугу, сиявшую на солнце так же ярко, как его плешивая голова. Сандро Болт, отставив в сторонку несгибающуюся ногу, щурился и поглаживал вороток арбалета.
Отец, предельно трезвый и суровый, часто хмурился, поглядывая на приближающихся Карла и Курта, и почти каждый ответ сопровождал резким жестом. Его брюшко прикрыла старомодная округлая кираса, на бедре висел меч.
Давненько Карл не видел его таким собранным и воинственным – чтуь ли ни с тех самых пор, как видел эти самые военные принадлежности. Казалось, сталь разом согнала часть жирка и распрямила его спину.
– Глянь, какой боевой, – мрачно протянул Мюнцер, замедляя шаг.
Да уж, по нему и не скажешь, что вот-вот все бразды сыну передаст и уедет за город спиваться.
– Не говори про винокурню – и всё будет шито-крыто, – шепнул валон.
Обернувшись к старикам, он широко улыбнулся.
– Отец!
– Долго ты шлялся, – Пьетро обвёл великана сумрачным взором.
– Ты послушал Альвино и имперских ушлёпков?
По лицу барона пробежала тень. Только сейчас Карл заметил гневный блеск в огромных глазах. Это не какая-то пьяная вспышка, что неминуемо окончится битой посудой и расплёсканным вином. Нет, внутри отца на медленном огне кипел полный котёл взвешенной ярости, в котором будет заживо сварен предатель вместе со всеми прихвостнями.
– Угу. Славно ты этих пташек вышколил. Хочу послушать теперь, что шелудивый хафеленский пёс будет в ответ брехать.
«Я ведь говорил тебе!» – рвалась наружу маменькина фраза, но лучше бы теперь придержать, чтобы самому из котла не зачерпнуть полный ковш.
– Ну? А ты что мне скажешь? – жёстко добавил Даголо-старший, глядя в упор на Мюнцера.
– Ах, папаша, я виноват! – жалобно отозвался великан, потупив взор. Ненадолго, впрочем; через мгновение он гневно сверкнул очами и принялся трясти кулаком в воздухе: – Хитрожопый коротышка меня совратил! Так сладко трындел про всякое, и про винокурню, и про то, как ты всех уж капитанов затрахал своими поборами!
– Прямо бальзам на твои длинные уши, да, Курт?
Ландскнехт ткнул пальцем в скошенный набок нос и добавил, нагоняя слезу в голос:
– Так и я ведь как от него пострадал! Вишь, так меня отделал сукин сын, как с самой Медной войны не лупили! А потом, не успел я очухаться, он уж ворожить начал…
– Ладно, хрен с тобой, балбесина, – устало прервал его старик, махнув рукой. – Сейчас мне охота прижучить гадёныша поскорее.
– Мы с Эрной к полуночи принесём тебе его голову, – с готовностью заявил Карл, делая шаг вперёд.
Гвидо тут же покачал плешивой макушкой.
– Эрны тут нет.
– Как нет? – Ноги будто увязли в траве. – И где эта…
– Я её в Вебель послал, – бросил отец. – Без неё управимся. И мне нужна не его башка, а он весь, целиком, живой и скулящий, это ясно?
Карл кивнул. Курт с готовностью задёргал головой вверх-вниз.
– Мы с тобой накроем Треф в их районе, тряхнём кабак и закладную контору. Стефан займётся складами у реки. Где ещё он мог засесть со своей колодой?
– Да теперь уж где угодно, – Гвидо недовольно щурился на разбирающих клинки и дубинки громил. – Целую вечность собирались.
С этим спорить трудно. Да и вообще сборы затянулись как минимум на пару дней, если не на месяц; однако не стоило упирать, рассудил Карл, глядя за гневным движением отцовских бровей к переносице. Вместо этого он предположил:
– Если он успел прослышать о сборах, то наверняка улизнул в трущобы, к Тиллерам под бочок. Надо…
Пьетро молча поджал губы, но голова Одноглазого качнулась опять.
– За Тиллера его баба всё решает, а она не станет с нами ссориться.
– Ссориться не станет, но может время потянуть, чтобы Гёц вверх по реке дёру дал.
– Думаешь, во второй раз сможешь так же легко в трущобы вломиться, сынок?
Младший Даголо открыл было рот, чтобы возразить кривому старому барану, но отец безапелляционно рассёк воздух ладонью.
– Сперва займём район Треф, вокруг после пошарим. А ты, Гвидо, дуй к Магне и напомни ей, что моих ребелов укрывать ей дорого встанет.
– Это что же, я теперь на побегушках? – досадливо пробормотал Одноглазый, отворачивая голову.
– Это официальное посольство, мать твою! – рявнул старик; на его левом виске забилась жилка. – Я – долбаный барон Сада! По-твоему, меня должен мальчик на побегушках представлять?!
Гвидо проворчал что-то вроде согласия и ретировался. Карл, Курт и Сандро терпеливо помалкивали. Барон лишь минуту спустя прекратил яростно сопеть, медленно поднял руку и пригладил топорщащиеся усы.
– Так что, я в порядке? – осторожно ввернул великан.
Он неотрывно следил за ладонью старшего Даголо – та как раз опустилась обратно, на рукоять меча. Другая рука сорвалась с пояса вместо неё и легко отмахнулась.
– Да-а… Принесёшь сюда то, что из Арсенала спёрли, ясно? И катись гнать с миром.
Курт наморщил лоб, но вслух ничего не добавил. Отец отвернулся и шагнул к бойцам, на ходу вопя о сборе, а Сандро поковылял следом.
– Подымайте жопы, ребятки! Пора потрудиться!..
– Выкладывай, что у тебя там, – велел Карл, улучив момент между выкриками.
Великан хитро прищурился, хмыкнул, расправил плечи, сбрасывая с себя облик смиренно кающегося.
– Я тут подумал… – медленно проговорил он, поглядывая на ворота, – вдруг Гёц захочет забрать с моего склада оружие, прежде чем драпануть?
– Времени у него маловато.
Даголо тщетно силился выудить что-то из игры мышц на широком лице ландскнехта. Шпионов вязали отборные ребята – маловероятно, что кто-то из них стучит Шульцу. За пару часов, что длилась пытка, он велел никого из Палаццо не выпускать.
Гёц, конечно, не мог не иметь по Саду соглядатаев, но у них не было шанса что-то соглядеть и сообщить, пока отец не начал собирать людей, а сам Карл не отправился пропустить стаканчик к Мюнцеру.