Властитель груш

Ему удалось быстро продрать один глаз, когда хватка ослабла. Повернув голову, шпион увидел зевающего во всю пасть толстяка – и блестящую спину Даголо, ковыряющегося в жаровне. Из огня вынырнул раскалённый добела прут, с которого при каждом шаге мужчины осыпались мелкие искорки, похожие на падающие звёздочки.

Сестра говорила Ренато: увидел падающую звезду – загадай желание. Вот бы сейчас так разозлить мучителей, чтобы они его на месте кончили.

Он снова опустил веки и беззвучно, одними губами принялся считать гулкие шаги Карла, пока не почувствовал на груди нестерпимый жар, в мгновение ока разъедающий шкуру, мясо, кости – казалось, и до сердца недалеко. Машинально Штифт отмечал запах гари, звероподобный вой, от которого уши тряслись, но на время он будто отделился от своего тела и завис поблизости, снисходительно взирая на голого вопящего человечка.

Возвращаться назад оказалось неприятно, но палач так усердно лупил его по щекам и дёргал за ухо, что просто невежливо было игнорировать и дальше.

– Может, хватит уже, а? – сочувственно прошептал жирдяй, склоняясь так близко, что вонь чеснока и каких-то омерзительных специй перебили даже аромат пригоревшего жаркого.

Шпион не смотрел на него. Его взгляд остановился на причудливом крестообразном шраме на груди франта, прямо над левым соском.

– Чт… что это у тебя? Там? – с трудом выдавил он, всего лишь дважды прервавшись для судорожного вздоха.

– Что? Где?

Франт опустил прут, посмотрел по сторонам, скорчил непонимающую гримасу.

– Там… На груди. Шрам.

– Да что ты…

Штифт сглотнул, провёл языком по сомкнутым зубам, какие ещё остались. Говорить проще всего в начале пытки, когда толком ничего не сделано, и в самом конце, когда сделано столько, что страсть берёт. В середине языком ворочать труднёхонько.

– Это ты, горе-воин, дважды подлез под один и тот же удар? Или попросил одну из девок спецом вырезать?

На лице Карла застыла печать раздумья, но затем уголки его рта зашевелились; он зашёлся громким, заразительным смехом. Палач затряс пузом за компанию; Ренато не сумел заставить себя улыбнуться.

– Весёлый ты мужик, Штифт! – воскликнул франт, снова хватая его за подбородок. – Только рожа у тебя смурная – хоть вешайся. Дай-ка нарисую тебе улыбку до ушей…

Шпион закрыл глаза, чувствуя щекой приближающийся жар.

Последний забег

– Капитан, ты оттуда можешь не выйти!

Сик пытался одновременно поспевать за карловой рысью и переубеждать, отчего последнее выходило туго. Когда он волновался, то начинал яростно жестикулировать. Жесты такого детины – зрелище впечатляющее, но ему приходилось ещё беречь левую руку, продырявленную на скачках.

Карл презрительно фыркнул.

– Я сделаю Курту предложение, от которого жадный скот не откажется. Иначе его халупа точно запылает.

Халупа впереди отбрасывала длиннющую тень на дорогу, чахлый заборчик и поздних гостей. Из трубы сочилась жиденькая струйка – дневные труды окончены, подошла пора вечернего возлияния. В отличие от прошлого визита ворота винокурни стояли настежь, с телеги перед ними сгружали корзины с грушами.

Плюгавый дружок Курта в чепчике наблюдал за приближающейся группой, сложив руки на груди. Всего четверо гостей – баронский сын да почётная свита, тревогу бить нужды нет. А вот изобразить спокойный и властный пригляд за территорией – то, что доктор прописал.

– Геммлер! – воскликнул Карл и двумя пальцами заломил угол шляпы. – Как оно?

– Не жалуюсь.

– Курт там?

– А тебе он зачем?

Геммлер покосился на дружков, приостановивших погрузку, расправил плечи и прищурился. Вот же сукин сын. Посмел бы он тут пыжиться, если бы на огонёк зашли не трое солдат, а тридцать?

– За делом, что ж ещё?

– Геммлер, едрёна вошь, пусти его! – раздался изнутри пока вполне членораздельный рёв.

– Они пущай тут обождут, – буркнул привратник, кивнув за спину валона.

Со стороны Сика послышалось ответное ворчание, но Карл пресёк его быстрым жестом.

Стоило приблизиться к порогу, как нос мигом сообщил, для чего ворота растворены так широко. Винный дух, летящий на крыльях сквозняка, немедля закружил голову и породил желание прополоскать чем-нибудь рот. Видимо, поэтому Курт Мюнцер, рассевшись за столом прямо посреди перегонных кубов, призывно помахал ручищей над банками, склянками, бутылками и батареей грязненьких стаканов.

– Заходь, Карл!

Ландскнехту составляла компанию четвёрка стареющих душегубов в обносках, что хранили следы былой роскоши солдат на двойном жаловании. Все, как на подбор, с гнусными рябыми харями – старая, мать её, гвардия.

Один из них, терзавший оставшимися зубами сухую рыбку, после повелительного взмаха куртовой ладони освободил табурет, одарив пришельца тусклым взглядом.

– Садись с нами! Мы тут как раз дегустрируем недельную партию.

Другой ветеран, по правую руку от Карла, молча плеснул в стакан почти прозрачную желтоватую жидкость и подвинул вместе с коркой хлеба. Изо рта разливающего торчала трубка, заправленная дешёвым трубочным зельем – смесью табака и какой-то местной ботвы в таинственном соотношении. Пахло оно так, что, кажется, и закуски никакой не надо. Но в Кальваре не принято говорить такое вслух человеку, курящему эту отраву.

Карл поднял стакан, поболтал налитый самогон – не столько для аромата, сколько чтоб понять, не пытаются ли его напоить разбавленной мочой.

Ветеран, усмехнувшись, вынул трубку и опрокинул в себя остатки того же пойла. Что же, теперь можно и самому сделать глоток.

– Ну-у? – промычал Курт.

На потешной серебряной вилочке в его лапе мерно покачнулась полоска подрумяненного мяса.

– Очень даже, – сдавленно оценил Даголо, глядя на стол перед собой и утирая рот тыльной стороной ладони. – Давно ты алхимиком заделался?

Ландскнехт хохотнул и нежно похлопал ладонью по причудливой металлической штуке, лежащей на столе между кувшином и тарелкой.

– С тех самых пор, как купил эти волшебные аппараты у Меланцейской гильдии. – Он щёлкнул пальцами и добавил, задрав подбородок: – Но ясное дело, тут не только трёхколенная возгонка, но и особая ресептура грушевой браги, которую придумал лично я!

– Погоди-погоди…

Карл поднял сосуд с бренди, внимательно разглядывая алкоголь на свет. Затем он повернул голову и, прищурившись, присмотрелся к жиже, капающей из трубки в большой стеклянный пузырь.

– Не хочу лезть в ресептуру, но мы сейчас пьём то, что из того краника капает?

Во взгляде Мюнцера возникло странное выражение, будто у него спросили, правда ли сало из свиньи берётся.

– А что бы ещё мы тут пили?