Властитель груш

Женщина сплюнула в сторону, по-прежнему не поднимая глаз.

– Охренеть как загадочно всё.

– Сейчас сама всё увидишь, – заметил мужчина, внимательнее присматриваясь к мечнице.

Резковатый тон! До смерти не хотелось более рыть носом землю и перемывать кости каждому из друзей, отыскивая семена измены. Но не слишком ли рано он расслабился?

– Какие-то проблемы?

– Нет, – медленно проговорила Эрна, поджав губы, после небольшой паузы. – Разве мы не должны быть внутри? Говорят, сегодня ты подвизаешься обвинителем.

«Выждала с ответом ровно столько, чтобы не вызвать подозрений», – следовало бы сделать вывод, болтай он сейчас с Готфридом или с Синей Ведьмой, но это ведь Эрна, Бёльс её побери!

Вряд ли стоило копать так глубоко под её ногами – и, видит Единый, сейчас как раз самое неподходящее для этого время. Можно заставить ждать отца, или командира цехового ополчения, может, даже бургомистра, совершенно точно – закованного предателя, но только не всех четверых сразу.

– Идём.

Обрывки фраз вертелись в его голове: с чего же начать вступительную речь? Возможно, она станет вступительной для него как официального преемника барона… Или же нет, но всё-таки он изложит суть дела сразу четверым членам Лиги. По тому, как он будет держаться, двое ближайших соседей и целый будущий тесть оценят, насколько важно принимать в расчёт Карла Даголо.

Вместе с Эрной он вошёл в трапезный зал сразу за пленными шпионами. Ренато Штифта с тихой бранью волокли под руки Альвино и Сик – упёртый старый хрен угрюмо пялился на тюремщиков одним глазом и не пожелал переставлять ноги ни за ласковые тычки, ни за обещанное одеяло.

Юный помощник Штифта больше походил на сломанную куклу, чем на человека. После «танца» в королевских сапогах его пришлось привязать к стулу, который теперь несли двое бойцов. Вместо стонов он испускал только вырывающиеся с неровным дыханием хрипы.

– Весьма колоритные актёры, – Хайнц фон Терлинген сидел одесную отца с обычным непринуждённым видом. – Но я пока не очень понимаю, какова моя роль в этом представлении.

По обоим рядам «зрителей» поползли редкие смешки. Чувствуя, как под ложечкой раздувается чудовищный пузырь гордости, Карл на всякий случай приложил одну руку к животу, другой стянул с головы шляпу и поспешил выступить вперёд. Надо бы поблагодарить патриция после за ловко подброшенный козырь.

– Мы бы не стали тревожить ради обычного бунтовщика Вашу милость и наших почтенных друзей с юга и востока, – с лёгкой улыбкой он дважды наклонил голову в сторону синей женщины и зелёного мужчины. – Но заговор, который сплёл Гёц Шульц, выдаётся далеко за пределы Грушевого Сада…

– Пускай уже твой улов начнёт болтать, – отец указал на изломанного паренька.

Покорно кивнув, Карл присел рядом с креслом и аккуратно потряс Штарса за плечо.

– Давай, дружок. Представься Лиге Кальвара.

– Меня зовут Дагмар… Дагмар Штарс, – глухо отозвался паренёк.

Оба его глаза были широко открыты, но смотрел он строго перед собой, словно пытался разглядеть, что там осталось на месте икр.

– Я агент имперской разведки. Меня и ещё… ещё нескольких товарищей послали в Кальвар.

– А твой капитан?

– Ренато Штифт, да… он наш старший агент.

Стоя на коленях в стороне, Штифт мрачно наблюдал за ними, но не проронил ни звука.

– Расскажи теперь про заговор.

– Мессер Шульц планировал… планировал захватить власть. В Грушевом Саду. Нам приказали помочь.

– И чем же вы ему помогали?

– Деньги. Немного людей. Искали союзников.

Краем глаза Карл отметил, как зашевелилась трущобная госпожа. Чует ведьма, что где-то разводят костёр.

– И какие же друзья были у мессера Шульца в этом предприятии? Или должны были быть?

– Магна Тиллер из трущоб отказала. Капитан Лодберт из Гвардии согласился дать… дать оружие. Из Арсенала. И убрать солдат из Сада. В день Святого Патора, во время праздника. Это назначенный час.

Бургомистр, до сего момента невозмутимый и неподвижный, при имени капитана медленно поднёс руку к гладкому подбородку. Вернер Фёрц прищурился, внимательно разглядывая паренька.

– Курт Мюнцер… Шульц сам его нанял. Больше не знаю никого. Это правда…

– Да, да, я верю, – ласково проговорил Карл, ещё раз легко касаясь уцелевшей руки пленника.

– А… двое других? – осторожно произнёс Фёрц, очками указывая на Штифта и Шульца. – Они нам что-то скажут? Подтверждение, быть может?

Младший Даголо повернул голову к мужчинам, осмотрел их потемневшие лица. Во всех трёх глазах горела бессильная злость. Тот же жар иссушил и намертво склеил их губы.

– Видимо, нет. Но молчание говорит за них. Этот сговорился с кайзером и плёл заговор, – Готфрид охнул, когда на его плечо опустилась карлова рука, – а тот помогал ему покупать сторонников. Покупать членов Лиги!

Магна кашлянула.

– Осмелюсь напомнить, что от меня эти агенты ушли ни с чем.

– И ты мне даже не намекнула, что такое говно варится! – сварливо вставил отец, не поворачивая головы.

– Если бы я только знала, кто плетёт заговор…

Бургомистр быстро поднял руки в примирительном жесте.

– Это предмет отдельного разговора, и вести его нужно определённо не здесь.

– А ты, – продолжал старик, не отрывая широко раскрытых глаз от своего чемпиона, – ты, сучий потрох, вероломный выблядок хафеленской шлюхи… Ты для меня был всё равно что сын второй! И вот эта пакость – моя награда за то, как я тебя облагодеяльствовал?

По лицу патриция пробежала тень. Готфрид помалкивал. Это было бы очень мудро в любой иной ситуации: отец имел обыкновение полыхать ярко и недолго.

Сейчас же вместо того, чтобы рвать и метать, он говорил неспешно, чётко, но его пышные усы и брови чуть ли не шевелились от медленно кипящей ярости.

– Участь твоя будет ужасная. Об умении Альвино ты, кажись, весьма высоко отзывался? – Хмыкнув, он кивнул самому себе. – Что же, хорошо. Я позабочусь, чтоб он потрошил тебя вместе с городским палачом. Чтоб ты до последнего, мать твою, вздоха видел его милую харю!

– Это будет самая большая ошибка в твоей жизни, – глухо проговорил Гёц, поднимая взгляд с цепи на старика.

– Неужели? – Карл сделал шаг обратно к предателю: – Так у тебя остались ещё союзники? Может, ты и с Господом успел договориться? Чтоб тот покарал руку, занесшую на тебя топор?

Делец повернул к нему опухшее лицо. Если он и боялся, держаться у него удавалось не хуже, чем за картами.