Чья-то сансара

Такая ужасная, разламывающая боль, заставляющая гореть изнутри глаза, мешающая думать нормально, дозволяющая мысли только об одном – как от нее избавиться. Так плохо, больно, плохо!.. Пытаюсь подняться на локте, но он соскальзывает, и я снова плюхаюсь обратно, и затылок больно бьется о поверхность, с таким ощущением, словно уже по шишке или набитому синяку.

Больно. Даже смотреть больно, даже составлять любую сознательную мысль. Больно так, что хочется выскрести себе глаза, чтобы добраться до их обратной стороны, где поселилось горячее и напряженное ощущение. Я слышу какой-то странный звук, и не сразу понимаю, что он идет от меня – я вою, подвываю как зверь, и против всякой разумной мысли начинаю биться головой обо что-то, пытаясь выключить себя нафиг, чтобы просто не чувствовать, раз я не могу справиться со своими ощущениями. Тело владеет мной, а не я телом – я в плену внутри, пока полная отчаянной боли плоть стремится к темноте и пустоте.

Вместо пустоты приходят странные видения о других мирах, в которых люди и предметы – всего лишь плоские рисунки, и третьим измерением служит только время. Все двигается в бесконечном плоском мире, с плоской планетой, плоским космосом, все заняты изучением того, что пространство как будто искривлено, и это искривление меняется – пока не оказывается, что этот плоский мир заключен в рулоне туалетной бумаги в грязном сортире придорожной заправки.

Глаза я открываю почти с облегчением, и сразу же осознаю, что меня, вроде как, попустило – только вот немного пониже моих собственных мыслей некрасиво ворочаются чьи-то еще, словно я хожу по чьей-то голове, и от этого тревожно. Кажется, что я схожу с ума.

Стоп, а кто это – я, и конкретно что для меня – сходить с ума, а что – нормально?

Руки и ноги затекли так, что я толком не могу ими двигать. Приходится раскачивать себя, пока не удается перевернуться, и терпеливо ждать, пока кровь прильет к рукам и ногам, чтобы хоть как-то прийти в себя.

Интересная фразеология – “прийти в себя”, и обратная к ней “быть не в себе”. Фактически, намек на отсоединение души, так ведь?

Смотрю некоторое время бездумно на грязный пол вокруг, покрытый какой-то мерзкой присохшей коркой, и потом, неловко подставляя и подсовывая руку, поднимаюсь.

В разбитом зеркале над советской тумбочкой отражается огромная, скошенная, щекастая морда и бритая голова, и когда я пытаюсь открыть рот, морда разевает свою пасть, демонстрируя покрошенные, серо-желтые зубы. Морду трясет, словно в нервном тике, и все движения кажутся одновременно резкими и неуверенными. Я себя не узнаю, но морда уверена, что ее зовут Славушка, и что он тут живет. Также Славушка знает, что хотел бы ширнуться, но на дурь нужны денежки. И Сахара, огромная засушливая Сахара во рту, господи боже.

Я? Это что, я?..

Насколько могу быстро поднимаюсь по стеночке на ноги и ползу на кухню, чтобы выпить, хотя бы воды. Подставляю голову под холодную струю, и чужие мысли немного смывает, как песок и жар, и от облегчения мне становится даже легче.

Я – не он! Ура, божечки, ура!..

Выпрямляюсь с трудом и встряхиваюсь, как собака, и сосредотачиваюсь на Г.Е., и с огромнейшим облегчением чувствую, как страницы переворачиваются внутри меня, и вместо картинки со Славушкой появляется картинка с ухоженным и здоровым мистером героем.

Он сразу ощущает стоящую в квартире вонь, но ничего не трогает – подбирает только нож, на котором могут быть отпечатки и при свете дня начинает проверять все вокруг на предмет своих следов – отпечатков, волос, чего угодно. Собрав пару подозрительных шерстинок, он платком берется за ручку двери и выходит в подъезд, и торопливо спешит прочь, на ходу вызывая такси.

Мельком мы смотрим на время – мы провалялись в отключке всю ночь и все утро, и если Г.Е. еще толком никто не ищет, наоборот, кажется, все вздыхают там свободно от того, что начальник куда-то подевался, то у Марго, наверное, семья на ушах стоит. Что вообще произошло? Кроме очевидного?

Г.Е. отвечает на рабочие письма в машине, спокойный и рассудительный – у него толком нет и не может быть своих эмоций, в конце-концов, он всего лишь моя марионетка, аватар – поэтому он, наверное, и не ощущает ничего от того, что, фактически, убил человека. Нападающего, да. Никчемного, да. Но – все же, живого, настоящего человека, такого же, каким был он сам. Но нет – пустота, ноль.

И хуже того – у меня сожалений тоже ноль. Раздавленный таракан в былые времена больше эмоций вызывал – гадливость, например, что теперь надо тараканьи кишки снимать с тапка. А сейчас … ну, убили. Так ему и надо.

И где-то на ТТК, когда Г.Е. поднимает, наконец, голову от телефона и смотрит в окно на проплывающий внизу и мимо пейзаж, до меня доходит. Вернее, мысль возникает откуда-то из глубин его мощной аналитической машины и поднимается выше, до меня, и я обрабатываю ее следующие долгие минуты.

Мои аватары – они все убиты мной.

Марго я ударила дверью в кофейне, она упала, ударилась головой и умерла мгновенно от кровоизлияния в мозг.

Г.Е. умер, вероятно, от инфаркта во время секса с Марго.

Славушку – я вздрагиваю от одного упоминания его имени – его убил Г.Е. в отчаянной борьбе за жизнь.

Они все умерли от моей руки, и стали мной, стали моими “страницами”, между которыми я могу “перелистываться”, выставляя наружу то одного, то другого, но ни в коем случае не обоих одновременно.

Их всех убила я.

Я.

Наверное, тут должно быть чувство вины, или что-то такое, но осознание есть – и ничего другого просто не приходит. Г.Е. и Марго для меня – все так же просто инструменты, и я готова их беречь и защищать, но мне не щемит от того, что я стала причиной и их смертей, и их, фактически, посмертного порабощения.

Мне надо. Мне они нужны. Я заслужила. Я заслужила все это, черт подери! Возможности, деньги, другую жизнь, я заслужила все это!.. И если Г.Е. прав, и я в самом деле забираю себе жизнь того, кого убиваю (как дивно звучит: “забираю жизнь” – я забираю жизнь и при этом забираю жизнь!), то это дает мне еще больше новых шансов.

У меня есть донор по деньгам и недвижимости, он же играющий тренер по успешному успеху, у меня есть учитель по красоте. И у меня есть безбашенный наркоман-убийца. И теперь я могу выбрать любого человека, которым хочу быть, и просто забрать его себе. Вот так.

Эта мысль вводит меня в такое нервное возбуждение, что даже Г.Е. подпрыгивает на сиденье машины, и нам приходится усилием воли подавлять это ощущение, хотя так трудно это сделать, когда перед тобой раскрываются ворота в волшебный идеальный мир, как створки окошка в детских фильмах.

Там ждет меня то, чего я всю свою жизнь хотела: надо только правильно выбрать себе идеальный аватар, чью жизнь я сделаю такой, как мне надо, и эта жизнь, наша общая жизнь станет моим раем на земле.

С проблемами отсутствия Марго оказывается разобраться сложнее, чем разрулить временное исчезновение Г.Е. В конце-концов, морально устав от своей этой ситуации, я хлопаю ею заявление по собственному – на работе, и хлопаю дверью дома, когда причитания ее матери и запах корвалола становятся совершенно невыносимы.

Конечно, так себе идея – увольняться в никуда в конце ноября, почти перед новым годом, и с родителями ссориться – тоже немного отстой, особенно с учетом того, что жить Марго больше негде. Но тут играют роль другие соображения – ведь, в конце-концов, мне теперь понятно, что Марго мне вряд ли потребуется на постоянной основе – я могу выбрать кого-то моложе, умнее, красивее – более перспективный для долгой и счастливой жизни вариант. Мне только надо его найти, этот прекрасный идеальный вариант.

“Выключив” Марго, я концентрируюсь на Г.Е., а про Славушку стараюсь и вовсе не вспоминать. Он мне потребуется точечно и временно: его задачей будет продать его квартиру за наличку, чтобы выручить с него хоть что-то, и добыть мне нужный аватар после этого. Дальше – все, разве что в опасные моменты его доставать, чтобы отбиться от нападений каких-нибудь. Хотя при хорошо организованной жизни такого просто не будет. Не потребуется.

С одной стороны, хорошо, что Славушка у нас появился – потому что грязную работу он сделает лучше всех. С другой стороны, мне от него немного страшно – из-за того, что он достаточно примитивный, состоящий почти из одних не слишком здоровых инстинктов, его связь с телом и власть над ним куда больше, чем у обычной Марго или достаточно просветленного Г.Е. И проблем от Славушки море, когда он активен. Его так и тянет найти какой-нибудь дряни, сделать что-то странное, добыть наркоты, порезать кого-нибудь. В общем, за ним только глаз да глаз, выпустить поводок и заниматься своим, как с Марго и мистером героем, совсем не получается.

Но зато свой функционал он выполнит, я знаю. Не моргнув глазом, не дернув щекой выполнит. А если менее метафорично – убьет нужного мне под аватар человека.

И, как ни странно, нужный вариант находится практически сам собой – помогает работа Г.Е., где вокруг, стоит только выйти за пределы административного этажа, бегают толпы хорошеньких, юных студенток. Одна из них и набегает – на мое счастье и свое … даже не знаю, что.

– Ой Григорий Евгеньевич, простите, – пискнула она, натолкнувшись на нас в коридоре. Большие ясные глаза, фарфоровая кожа, густые светлые волосы, фигура– песочные часы с тончайшей талией – шикарный экземпляр физического развития. – Извините! Я знаю, что вы не преподаете, но, может быть, вы рассмотрите возможность руководить моим дипломным проектом? Понимаете, у меня тема очень близкая к Вашей диссертации. Она мне попалась, когда я подбирала материалы, и … и … она очень, очень интересная! И я считаю, что могла бы хорошо раскрыть один из вопросов, которые у вас там стоят как темы дальнейших исследований. У меня хорошие идеи, честно!

Г.Е. непроизвольно щурится, как довольный кот. Он любит внимание, любит, когда его хвалят. В его запрещеннобуке самые любимые комментарии – самые восхищенно-кринжовые, вроде “вы тут просто Бетмен!”

А я думаю – хорошо, значит, еще и умненькая, как минимум. Или хитренькая.

– Как вас зовут?

– Яна. Шувалова Яна. Магистратура.

Фамилия тоже хорошая.

– А по отчеству?

– Ульяновна, – отвечает она бойко, но мне слышится, как сердце ее бьется чаще от чего-то.

– Что же, Яна Ульяновна, пришлите, пожалуйста, свою программу исследования на почту приемной ректора, с пометкой, что для Г.Е. Я скажу, чтобы мне переслали. Если мне все понравится – начнем работу.

– Спасибо! – глаза у нее сияют вполне искренне. А если и не искренне – то какая разница? Значит, она хорошая актриса, это тоже важно.

Мы находим ее личное дело сразу же – и, как на заказ – она еще и сирота. Учится на льготном “сиротском” месте, и квартира у нее для старта есть. То, что надо – хотя я оставляю себе некоторое время на то, чтобы оценить эту кандидатуру и поискать другие, но мы, на самом деле, уже знаем, что она нам подходит. Она будет моей, и будет мной, а я – ей. Яной Ульяновной Шуваловой.

И чем дальше – тем больше я сживаюсь с мыслью об этом.

И я не чувствую никакой боли, никаких сомнений, когда зову ее к себе домой, чтобы вместе поработать над текстом. И мне ничего не колет – потому что она соглашается, вероятно, думая о другом, и приходит нарядная и благоухающая, как золотой цветок.

Славушка подходит к ней сзади, когда она стоит, глядя на потрясающий вид внизу из панорамного окна и цедит понемногу вино из бокала, и первое прикосновение к шее даже не вызывает у нее тревоги – а потом сильные руки смыкаются и начинают ее душить.