Чья-то сансара

Она сопротивляется – отчаянно, сильно, надо отдать ей должное, борется за свою жизнь, не хочет умирать, не хочет страдать, и мне бы пожалеть ее, выпустить – но я не чувствую никакой эмпатии, никакого сопереживания. Я чувствую только гнев – и Славушка вместе со мной – что она не может уже, блин, умереть и дать мне то, что мне надо.

А потом я дожидаюсь того, чего так желаю – меня поглощает знакомая темнота.

– И пришел тот, кто силы великой, и твердь дрожала от его шагов. Огонь изрыгали его пасти, и дыхание зловонное полнило мир. И спросил я его, устрашенный, “как зовут тебя, порождение зла? И ответил мне демон голосом, крошащим небеса: “Яночка!” Или, может быть, демон сказал – Славушка? Или… Григорий Евгеньевич? Марго? Или что ты сейчас предпочитаешь?

Я пытаюсь ответить, но не могу – цепи сковывают меня, я чувствую их всем телом, словно меня ими спеленали, как младенца.

– Только сорок лет и протянул. Полсрока, получается, и все заново. Не сидится тебе спокойно, да? Сколько можно, ну сколько можно уже? Сколько шансов тебе давали, сколько возможностей заслужить прощение? А теперь вот, сиди снова на цепях, лет двести сиди, пока волны, которые ты поднял, не улягутся. И тогда попробуем снова, что ли. Вот и что мне делать с тобой?

Я смотрю на Него, и из фракций и теней складывается неуверенный цельный образ. Словно у меня не два глаза и даже не десяток, а множество, по всему телу, и некоторые из них закрыты цепями. Я вижу их холодный серый, их грустный ржавый немного перекрывающий мне обзор.

Я смотрю на Него, и понимаю, что я Его знаю. Разве это не Он протянул мне листовку об изменениях? Там, в самом начале. Разве это не Он, но с другим лицом, встретил меня в том зале собраний, и морочил мне голову?

– Послушай, – пытаюсь сказать ему я, но чувствую только смутное движение внутри своего странного и как будто не совсем живого тела. У меня есть руки? Ноги? Голова? Кажется, нет. – Ты дал мне листовку. Что это значило? Это что-то значило?

Он качает головой.

– Так тяжело с вами, такими. Такая шутка высших сил, – он подходит ближе и касается … переплета?.. Часть моих глаз закрывается, когда он проводит ладонью по ним. – Свобода воли, сила, желания. А терпения нет, и смирения нет, и понимания высшего замысла – ни капли.

– Но послушай, я ничего не понимаю. Я не прошла испытание? Искушение? Но зачем было испытывать и искушать, если ты хотел, чтобы я продолжала, как было?

Он вздыхает, отворачивается, уходит. Я смотрю Ему вслед, пытаясь кричать, но все мои слова – всего лишь черточки и закорючки на моих страницах, которые никто и никогда не прочитает.

Девочка с книжкой

Если мечты сбываются, необходимо тщательно проверять, твои ли это были мечты.

Она не могла понять в жизни двух вещей. Нет, со звездным небом над головой и моральным законом внутри нас ей все как раз было нормально, но зато совершенно неясненько, почему выходные проскакивают так быстро и почему именно она должна заниматься всякой ерундой на работе по остаточному принципу.

Ведь есть секретари, есть всякие старшие помощники младших помощников. Черт возьми, у них в кадровой сетке даже шеф и су-шеф есть, хотя не ресторан вовсе, а совсем даже торговое предприятие. Но вот как какая-то фигня на постном масле – добро пожаловать, Оленька, постарайся побыстрее.

А Оленьке, может быть, совсем не этим хотелось заниматься, а очень даже к конкурсу готовиться, например. Только вот почему-то считалось, что раз она “на заявках сидит”, то супер как недогружена. Как будто сто тыщ требований, которые падают тут и там во всех корпоративных мессенджерах – это ерунда. Как будто каждый менеджер просто рад и счастлив помогать разбирать косяки своих же коллег (и свои тоже). И вообще, не Олины это совсем обязанности, и нигде они не записаны, только делать все это приходится, все равно.

Так и с нынешним заданием – сунули ей увесистую пачку бумаги, велели никому не показывать, отсканировать, распознать, проверить, а что от руки – перенабрать. Вроде бы, и ничего сложного, и ничего такого унизительного. Просто … странно. И еще “страньше” оказался сам текст, напоминающий бред сумашедшего. Оля не могла воспринимать это все всерьез, честное слово. Сплошные восклицательные и вопросительные знаки, наставленные в произвольном порядке, и наборы слабо связанных между собой слов.

Поэтому вопросы “доколе” и “зойчем” мигали огромными буквами на внутреннем табло, пока Оля возилась с бумагами, пытаясь понять, запятая там, все ж таки, или муха накакала.

Требования “никому не показывать” она тоже особо не понимала – но исправно хватала все разложенные бумажки в охапку, стоило кому-то прошелестеть мимо распахнутой настежь двери кабинета. Закрыть дверь было нельзя – соседки по офисному рабству тогда не видели, кто там ходит и могли пропустить какой-нибудь скандалец, какую-нибудь возможность, и вообще изнемогут от невыносимой духоты бытия.

Оля, впрочем, сама считала их теми еще душнилами – потому что они могли бы и не начинать цокать языком и закатывать глаза каждый раз, как Оля начинала клацать клавиатурой, разбирая заявки. В конце-концов, именно это, как считалось, и было ее занятием – принимать, обрабатывать заявки и с помощью менеджеров решать возникающие проблемы по качеству поставок и конфликтные ситуации. Но нет – кажется, дорогие сокамерницы считали, что как раз вся остальная ересь в Олины обязанности входила, а вот это все “цокательное” – нет.

– Что там с разбором? – уточнила Эмма, когда Оля в очередной раз сгребла и выгребла всю кипу бумаг. – По-моему, ты не очень продвинулась.

– Все очень непонятно, – посетовала Оля в тихой надежде, что найдется какой-то более умный желающий разбираться в доставшемся ей нелогичном контенте. Например, непосредственная начальница, которая явно опять заседала на своем блоге про правильное питание и фитнес, а не работала нудную и неинтересную работу.

– Что там может быть непонятно? Оля, ну. Читать-то, наверное, умеешь, – притворно сочувственно вздохнула Эмма.

– Срочно! Нужны курсы повышения квалификации, – поддакнула ей со своего места Лада. Укол был качественный – курсы буквально точно что Оле оплатили, и прошло это мимо Эммы, через кадры, так что та несколько была недовольна – потому что сама она Оле в них отказала.

– Могу показать свою грамоту за скорость чтения во втором классе, – съязвила Оля. Пожалуй, это было одним из самых запоминающихся и самых ненужных достижений, лучше бы она знала тогда, кем будет когда вырастет, или что-то такое. – Что я могу сделать, если тут какой-то бред?

– И как это может быть бред, Оля, ну, – отмахнулась Эмма. – Это же не придурок какой-то писал.

– А кто? – буркнула Оля. – Тут одних десятых страниц пять штук! И семь девятых. Но какая десятая идет за какой девятой – понять совершенно невозможно.

– Ну, ты совсем дурочка, что ли, – вздохнула Эмма, элегантно поднялась со своего места и подошла к Олиному столу. Та, полыхая задницей, тут же вручила ей оные десятые и девятые страницы, и углубилась в разбор восьмых.

– Ну, тут же все понятно, – с преувеличенной драмой сказала Эмма и надолго замолчала. Оля, злорадствуя, шелестела бумажками в своем ритме.

– Это, вообще, что?

– Это задание, которое вы с Ладой мне и дали.

– Эмма, а что там? – вклинилась Лада.

– Да вот, – начальница неопределенно махнула рукой и сунула бумагу обратно Оле.– Зачти вот, раз у тебя грамота за это есть.

– “МЫ!!!! Создали мир линейным…Вселенная дарит нам!.. Кто мы без неё?.. Мужчины и женщины… Хочешь быть волком или пчелой?”, – послушно прочитала Оля вслух так звонко, что в ухе засвербело, словно уховертка туда заскочила, а Лада аж помотала головой, совершенно не таким выверенным и изящным движением, какие она обычно себе позволяла.

– Погоди, это что, Ру такое пишет? Может, просто отрывок неудачный?

– Похоже, они все тут такие неудачные, – Эмма даже нахмурила лоб, перебирая страницы туда и сюда. Оле так и хотелось в ее собственной манере ткнуть ее в лоб и командно сказать “не хмурься, морщины уже образуются”. – Но все десятые похожи.

– Кроме трех.

– Ну… точно, кроме трех.

– И не понятно, к которым девятым относится какая версия десятой, по крайней мере, с первого прочтения. А что, это правда Рудольфа Юрьевича сочинения? – Оля немного считала себя знатоком, в конце-концов. Вот, например, конкретно в этот период времени она выбирала материал на конкурс, и вся эта история с текстами была совершенно не вовремя.

– Ты не слушала, что ли, когда тебе объясняли? А, ну, конечно. В общем, Ру у нас пописывает вот, все старшие в курсе, конечно. И советом директоров решили сделать ему подарок – собрать книгу его произведений и выпустить. Поэтому вот, пока он в отъезде, ты все это и разбираешь. Так что лучше просто все отскань, и потом ройся, а то еще вернется на пару дней раньше и будет швах.

– А он точно хотел бы, чтобы вы его так …издавали?

– Оля, ну! Какой пишущий человек не хотел бы? – закатила глаза Эмма. – Если бы кто-то мои посты собрал, вычитал, структурировал и сделал книгу, да я бы такого человека просто расцеловала бы! Ой, да куда тебе понять, скань лучше.

Оля задумалась. Хотела бы она, чтобы ее стихи разобрали, перебрали, отредактировали, собрали в сборник? С одной стороны, звучало, конечно, очень привлекательно. С другой … кто-то копался бы в черновиках? Господи!.. Почему-то это было ужасно позорно, хоть она и не могла понять, почему.

Все равно, наверное, было бы приятно, но лучше бы она сама все сделала, потому что никто лучше нее все равно не смог бы структурировать ее творчество и отобрать то, что действительно заслуживало оказаться в сборнике. Интересно, Рудольф Юрьевич такой, как Эмма, или такой, как она сама? Наверное, как Эмма – это они все из клуба дерзких и удачливых, любителей здорового образа жизни, беговых марафонов и смузи с сельдереем. Вряд ли бы почему-то директор был бы похож на “ленивенькую” по описанию Эммы, Олю. Правда, она была совсем не ленивой, честно. Просто немного более мечтательной, чем это принято в ее возрасте, наверное.

К счастью, на этом Эмма и Лада от нее отстали с ценными советами – убедившись, что Оля в самом деле в первую очередь сканирует все подряд, в промежутках между “раскидыванием” заявок и ответами на письма, и можно было даже немного подумать о том, что же, все-таки, отправить на конкурс.

Этот конкурс занимал ее мысли третий день подряд – потому что это явно был такой шанс, который случается раз на жизнь. Или не случается вообще. Поэтому Оля очень, очень хотела выбрать что-то интересное, что-то крутое из того, что написала за свою жизнь, и выступить на конкурсе так, чтобы ее, наконец, заметили. Но что выбрать-то? Она никак не могла решить.

Но тут телефон запрыгал по столу, мигая “будильничьей” надписью-напоминанием. “Конкурс. Короткая форма. Дедлайн.”

Оле резко подурнело, и она побежала проверять условия. Конкурс для молодых авторов, приз – издание книги, а всего лишь надо заинтересовать жюри любой короткой формой. Короткая форма была тем, что Оля, как раз, могла. А, если точнее, короткая стихотворная форма, а кому толком нужны сейчас стихи, если это не пирожки и Горалик, например? Шансы хоть на какое-то признание есть, наверное, только через конкурсы.

И дедлайн.