Третья дорога

На этих словах Шарль глубоко полоснул дернувшегося всем телом Хавьера по левой ладони, одновременно четко и громко выговаривая:

– Желаю, чтобы ты всю жизнь делал только то, что пожелаю я, и совсем ничего по своей или чьей-то еще, кроме моей, воле!

Кровь из раны на ладони Хавьера засветилась, поползла вверх по его руке, разбиваясь на десятки тонких ручейков, и устремилась туда, где все реже стучало сердце. Достигнув груди, полыхающие струйки сплелись сложным узлом, сверкнули и пропали. Там, где они прошли, в кожу впечатался замысловатый красный узор.

Хавьер почувствовал, что тело ему больше не принадлежит: он не может ни пошевелиться, ни сказать что-то, ни даже дышать. Сердце билось все реже и реже. Он закатил глаза и полетел в темноту.

– Нет! Как же так?! Почему он умирает? Я не хотел! Я хочу, чтобы ты жил! Дыши, сволочь! Дыши! Желаю, чтобы ты дышал и жил очень долго!!! – донеслись откуда-то издалека надрывные вопли.

Хавьер вдохнул так, будто вынырнул с большой глубины, и ощутил град сильных пощечин. Снова вернулись все чувства, но тело по-прежнему оставалось чужим.

– Так-то лучше, – облегченно выдохнул Шарль и вытер пот со лба. – А с тобой, оказывается, нужно держать ухо востро, да? Чуть что не так скажешь… Но я разберусь, как с тобой управляться, моя золотая рыбка. И никуда ты от меня теперь не уплывешь. Раз уж ты даже дышать можешь теперь только по моему желанию, то…

Уже взявший себя в руки Мадино лукаво улыбнулся и сел, расположившись удобнее.

– Давай-ка, все-таки еще кое-что проверим, прежде чем я тебя отпущу погулять. Желаю, чтобы ты отвечал мне. И отвечал только правду. Что там за история с твоими волосами? Говори.

Рот Хавьера раскрылся сам собой и, как ни в чем ни бывало, произнес то, что никогда нельзя произносить вслух при чужаках:

– Ничего особенного. Рыжие иногда рождаются в моих землях. Местные называют таких людей «солнцем Ньетто» и считают даром богов, несущим благословение. Но есть поверье, что если человек с дурными мыслями увидит такие волосы, то это принесет всему народу большое несчастье. Потому я с рождения прячу их.

С последним словом рот Хавьера захлопнулся, и тот снова обратился в живую статую. Из всего тела он мог владеть только глазами.

Мадино рассмеялся.

– И только-то? А уж туману-то понапустили! Но как же мне нравится управлять тобой! Желаю, чтобы ты засмеялся.

Когда смех Хавьера перешел в надрывный хохот и удушающий кашель, Мадино повелел:

– Прекрати. Отдышись. Помирать тебе еще рано. Вот так. А теперь я желаю, чтобы ты поносил Кестера самыми грязными словами.

Чтобы не видеть, с какой довольной миной Мадино стал слушать, едва восстановивший дыхание Хавьер закрыл глаза. А из его рта сам собой полился оскорбляющий короля помойный поток.

– Довольно, – наконец-то прозвучала такая долгожданная команда.

Хавьер смог замолчать и открыл глаза. Зря он подозревал Мадино в отсутствии воображения. И очень зря не плюнул поганцу в лицо.

– Я убедился, что ты мне совершенно покорен, – объявил ухмыляющийся Шарль. – Теперь слушай правила, по которым я желаю, чтобы ты жил… Пока что. Так вот. Перестань изображать статую. Можешь вести себя, как обычный человек. Двигаться, есть, спать и все прочее. Даже говорить. Но только до тех пор, пока ты выполняешь какое-то мое желание. И только для того, чтобы его выполнить наилучшим образом и не умереть при этом. Ничего лишнего. Как только дело сделано – замираешь и делаешь только то, что тебе будут приказывать мои люди. Рассказывать кому-то каким-либо образом о том, что ты стал моим рабом, запрещаю. И вот тебе первое желание. Мне нужен план скорейшего захвата столицы Кордии. Теми силами, что здесь сейчас находятся. Обдумай хорошенько и со всеми подробностями внятно и понятно опиши до утра. Сейчас тебя отцепят, оденут и отведут туда, где ты сможешь спокойно работать. Но…

Шарль склонил голову набок.

– Нужно вначале решить, как лучше тебя использовать. Может быть, посадить на коня под моим знаменем и заставить порубить всех твоих друзей? А? Сделать предателем, который собственными руками снесет голову Кестеру? Хочешь? Нет? Тут тебе повезло. Я тоже не хочу. Так что мне придется тебя с блеском победить, пленить и показательно казнить. И посему, слушай еще одно мое желание…

***

Подготовив подробные планы захвата столицы и собственного разгрома на поле боя, Хавьер всей душой надеялся, что на том Мадино и успокоится. Но нет. Когда Норрьего оказался в Триволи, от него потребовали подробно описать всех противников нового короля, а после началось самое страшное.

Шарль приходил в камеру, по-хозяйски разваливался в кресле, небрежным жестом указывая рабу на место за столом, и начинал рассказывать об очередной задаче на театре военных действий. Хавьеру в такие моменты безумно хотелось разбить голову о столешницу, чтобы только не слышать то, о чем говорится, и не думать о нем.

Но он слышал. И не мог не думать и не отвечать. Его трижды проклятый изворотливый ум гениального полководца уже, независимо от воли владельца, стремительно находил несколько вариантов решения нерешаемой задачи, один изящнее и эффективнее другого. Причем, то был не ум ставшего генералом юнца, а умудренного более чем полувековым опытом Хавьера Первого Победоносца.

Как только Шарль заканчивал говорить и устремлял на пленника вопросительно-насмешливый взгляд, тот опускал глаза и начинал быстро и четко излагать на бумаге, что и как бы он сам сделал в таком положении. А потом озвучивал свой план, терпеливо пояснял непонятное и подробно отвечал на все вопросы.

Через несколько дней Шарль приходил снова. На этот раз довольный, как объевшийся кот, и с упоением рассказывал, какие он одержал победы, в какие хитроумные ловушки попались его враги, сколько вражеских солдат погибло, сколько их командующих попало в плен, сколько из них сложили головы на плахе, не согласившись служить новому королю…

Хавьер мог только закрыть глаза. Шарль не требовал от него бурно радоваться этим новостям. Он просто рассказывал, пристально наблюдая за тем, как Норрьего каменеет от его слов и старается ничем не выдать обуревавших его чувств. Потом оставлял на столе открытую бутылку вина – с пожеланием отметить очередную победу, – и уходил, довольно улыбаясь.

Хавьер оставался один и чувствовал себя так, будто с него только что заживо содрали кожу. Он залпом выпивал ненавистное вино, которое не мог не выпить, но становилось только хуже. Несколько дней после такого визита Хавьер не мог заснуть. Он, если не получал других приказов, часами неподвижно стоял у зарешеченного окна и не мог не слышать, как оглушительно рыдают все стихии разом. Не мог не чувствовать испепеляющую боль сотен погибших и раненых. Мадино мог бы и не рассказывать ему о прошедших сражениях.

Несмотря на усиленное питание, Хавьер начал слабеть. Бившие по нему раз за разом невиданной силы страдания погибающего мира уносили все силы, сжигали его мышцы, иссушали кожу.

Обеспокоенный непонятным ухудшением состоянием узника тюремный лекарь, после совещания с королем, начал давать снотворное, обязательно сопровождая словами: «Ты должен спать до завтра». Тогда Хавьер падал в благословенную тьму и мог ничего не чувствовать.

Но не проходило и недели, как все повторялось снова… И снова… И снова… И снова…

Полную победу Мадино одержал за пять с половиной месяцев.

Когда праздничные торжества и балы в Мадиноре отгремели, а все полководцы Шарля получили новые ордена, титулы и земли, он наконец-то появился у истинного виновника всего этого.

В тот вечер похожий на тень самого себя Хавьер слушал гостя, не вставая с кровати и не открывая глаз. Шарль расположился за столом, празднично накрытым по случаю победы. Король пил вино, закусывал, шутил, рассказывал все новые и новые подробности о последних битвах, о подписании капитуляций. О том, как летели в костер знамена побежденных и с плах головы непокорившихся. О том, что многие предпочли сдаться на милость победителя. И о многом, многом другом.

Наконец Шарль закончил, встал из-за стола и ушел. У Хавьера не было сил встать, даже чтобы поесть, два дня. Он неподвижно лежал на кровати, раздавленный обломками старого мира. Мира, который он берег столько лет и который сейчас разрушил собственными руками. Разрушил, развеял в прах, убил в людях малейшую надежду на избавление… Хавьер всей душой ненавидел и проклинал себя за все содеянное.

Опять на него, как на душу мира, обрушилась вся боль разоренной войной Кордии, опять он не мог уснуть два дня подряд. Опять лекарь дал ему снотворное, приказав спать…

Очнулся Хавьер от вылитого на него ведра ледяной воды на полу в каком-то подвале. Открыв глаза, Норрьего улыбнулся бы, если б мог. Он почувствовал небывалое облегчение:

«Вот и все! Слава духам! Я больше ничего не испорчу!»

Шарль подошел и носком сапога приподнял его подбородок. Заглянул в глаза, видимо, пытаясь угадать мысли пленника, затем отошел в сторону, делая знак страже.

– Как ты уже знаешь, рыбка моя золотая, война закончилась. Твои советы мне больше не нужны. Теперь я желаю развлекаться с тобой здесь. Ты должен находиться в этом подвале и не смеешь сопротивляться. Других желаний пока нет. Но поверь, сейчас тебе будет не до того, чтобы гулять по саду или глазеть в окно.

Стражники, тем временем, уже подхватили Хавьера и ждали дальнейших указаний. Звякнула по каменному полу длинная цепь, замкнутая на его голой щиколотке. Глаза Шарля нездорово заблестели. Он предвкушающе потер руки, приказав:

– Снимите с него рубашку и привяжите за руки к верхнему кольцу на том столбе. Ты не представляешь себе, рыбка моя, как давно я хочу пройтись кнутом по твоей спине!

1.7

Слуги легко подхватили почти невесомого Хавьера и понесли в дом. Эгор смотрел им вслед и неодобрительно качал головой.

«Тоже мне, королевский подарочек! Кожа да кости. В чем только душа держится… Еще и изранен весь. Что в нем такого особенного? А если помрет до вечера? Грэд с нас самих тогда головы снимет».

Эгор оглянулся и подозвал пробегавшего мимо посыльного:

– Джок! Найди лекаря и отправь его поскорее в подвал к новому пленнику. Пусть посмотрит, чем его быстрее поставить на ноги. Что стоишь, как дерево? Бегом, я сказал!

Как бы привезенному из дворца дохляку ни хотелось, умереть ему тут не дали. Под бдительным надзором Эгора его вначале отмочили в чане с теплой водой, затем тщательно отскоблили от грязи и засохшей крови. Одели в простые, но добротные штаны и рубаху. Чуть не насильно накормили, перевязали раны и влили в горло кувшин разных придающих силы отваров. К вечеру пленник уже не падал в обморок и мог самостоятельно если не стоять, то сидеть точно. Эгор придирчиво осмотрел результат трудов почти десятка человек и удовлетворенно кивнул. Сделать что-то большее людям в такой краткий срок было просто не под силу.