Третья дорога

Драммонд подождал, пока Хавьера выгнет обратно лицом к нему, и продолжил:

– Получи еще одно украшение. Оно будет твоего любимого черного цвета. Это, конечно, не платок, но ты будешь носить его на голове, не снимая. Помнишь наш разговор о том, что в моем доме никогда не будет человека по имени Норрьего? Так вот. После того, как мы уйдем, ты сможешь этим ведром воспользоваться. А попутно очень советую спустить туда же весь свой гонор, дерзость, непокорство, ненависть и что там еще у тебя осталось. Короче говоря, похорони в нечистотах себя самого. Своего князя, генерала, человека… Кем ты там себя, несмотря ни на что, все еще считаешь. Пойми, наконец. Ты теперь никто. Мой раб. Вещь. Скотина. И чем раньше ты это поймешь и признаешь, тем целее будешь.

Стоявший на коленях Хавьер не мог шевелиться или говорить без приказа, но взгляд его, наверняка, горел выразительнее любых слов. Драммонд ухмыльнулся, сказав:

– Хорошо, что ты не притворяешься. Меня все равно не обмануть показным смирением. Я знаю и тебя, молокосос, и твою упертую южную породу. Вижу насквозь и никогда не поверю, что ты можешь сдаться после пары дней даже самых ужасных пыток. Поэтому я не стану спрашивать тебя о послушании ближайшие две недели. И не надо жечь меня взглядом! Не поможет. Так что… Просто терпи все, пока я не прикажу тебе мое украшение снять. Сливай гордость в помои и готовься поднять флаг безоговорочной капитуляции. В том, что так непременно случится, я не сомневаюсь. А когда, меня нисколько не волнует. Хоть через год. Хоть через три. Я не спешу. Получай новое украшение. Эгор!

По команде хозяина управляющий нагнулся к закаменевшему на коленях Хавьеру и туго завязал тому глаза широкой плотной лентой из черной ткани.

– Прекрасно, – донесся довольный голос Драммонда. – Теперь у тебя есть две недели на размышления и похороны прошлого. Дотрагиваться до повязки можно и должно только в том случае, если она вдруг собьется или ослабнет, и только для того, чтобы поправить или туже затянуть. До завтра, псинка. Можешь двигаться без приказа и кричать без слов, пока остаешься один.

***

Так прошло две недели. На четырнадцатый день, после очередной порки пленника, Тирдэг сел на стул и приказал Эгору убрать из зубов Норрьего не дававший тому испортить зубы кляп. Затем распорядился снять с головы с трудом стоящего перед ним на коленях кровника черную ленту. Потом подался вперед и попытался заглянуть тому в глаза. Явно обессиленный непрестанными пытками и голодом, но все еще непокоренный Норрьего тут же опустил веки, отказываясь даже от возможности переговоров.

– Ничего не хочешь мне сказать? Видимо, нет. Как знаешь, – спокойной произнес Тирдэг, встал и сам вернул ленту на место, затянув ее изо всех сил. Прошелся вокруг Норрьего, снова сел напротив него.

– Продолжать пытки дальше, как и отказываться нормально есть, это только твой выбор, псинка. Повторяю. Я никуда не спешу. Мне нужен раб. И я его получу. Рано или поздно. Мы можем заниматься твоим перевоспитанием и месяц, и год, и несколько лет. Твоей жизни и здоровью здесь совершенно ничего не угрожает. Пока ты валялся без сознания, приходил лекарь. Так вот, он сказал, что с тобой все в порядке. Травм нет. И не предвидится. Все остальное малозначительно и легко поправимо. А кормить тебя, если и дальше будешь упорствовать, Эгор вполне может самыми разными способами…

Глядя на неподвижно стоящего с лентой на глазах Норрьего, Тирдэг поймал себя на мысли, что говорит будто с безжизненной статуей. Но нет. Мерзавец слышал каждое его слово.

«Как же он наверняка бесится сейчас внутри! Приказать ему высказать сейчас все свои мысли? Нет. Пока ни к чему. Пусть сходит с ума молча».

Решив так, Тирдэг продолжил мысль:

– Чем тебя станут кормить? Да чем угодно. От лекарской бурды через сушеную баранью кишку прямо в утробу до помоев и живых червяков. Или ведра овсянки за раз. Голодать больше не будешь, псинка, это точно. Скорее наоборот. Я просто прикажу тебе жрать. И ты будешь жрать то, что я захочу, и в таких количествах, в каких я захочу. Пока из ушей не польется.

Он помолчал, затем достаточно терпеливо принялся втолковывать дикому упрямцу дальше:

– Смирись со своей судьбой и пойми. Смерти не будет. Есть лишь один шанс прекратить пытки. Отсюда выйдет на свет только мой раб. Рано или поздно. Покорный и согласный совершенно на все. Готовый сам, без малейшего принуждения, с удовольствием лизать мне сапоги и исполнять любую прихоть. Но, пока что, я здесь такого не вижу. Ты, конечно, и прямо сейчас сделаешь все, что я прикажу. Стоит мне только пожелать, и ты будешь прыгать вокруг меня, высунув язык набок, и с радостным визгом валяться кверху брюхом, дергая лапами. Но это не то, что мне нужно. Нет. Ты все еще считаешь себя лучше всех. Даже втоптанный в навоз, чувствуешь себя князем, что уже давным-давно не так. Князь должен подохнуть. Потонуть в криках и нечистотах. Посему вечером и утром к тебе придет Эгор, а днем я. Только после завтрашней завершающей порки я опять разрешу снять ленту и спрошу, готов ли ты стать никем и служить мне, как пес, совершенно добровольно.

Тирдэг встал. Впереди долгая битва. Быстрая победа здесь невозможна. Но ему некуда спешить. Он подошел к Норрьего и сам изо всех сил затянул на его голове ленту, сказав на прощание:

– До вечера. Сегодня можешь порадоваться своему счастью: я зайду к тебе, пожелать приятных снов. И принесу подарок. Клетку для моей псинки. Ее сделали специально для тебя, по твоим размерам. Надеюсь, ты оценишь проведенную в ней ночь. Каждую проведенную в ней ночь. А пока, развлекайся.

Глава 2

1.10

Продержался Хавьер гораздо дольше, чем на то рассчитывал его новый хозяин. Почти месяц. Но, как оказалось, у любого человека, даже если он не совсем человек, есть предел возможностей.

Драммонд, в отличие от Мадино, действовал хладнокровно и планомерно. Он не желал убить или просто выместить злобу. Он даже не калечил. Князь Тарда всегда весьма бережно относился к собственности. Особенно к редким и дорогим вещам.

Но Хавьеру с каждым днем было все сложнее и сложнее закрывать освобожденные глаза, а затем снова и снова подставлять голову под несущую за собой непрестанную боль и муки черную ленту. Он отчетливо понимал, что смерти здесь никогда не дождется, что Драммонд никуда не спешит и от поставленной цели не отступится, что его собственные силы далеко не бесконечны…

И вот, этот день настал.

***

– Итак, скажи мне, если хочешь прекратить пытки. Кто ты есть? Для ответа можешь встать передо мной на колени.

Возвышающийся посреди подвала Тирдэг вытер только что вымытые руки чистым полотенцем и кинул его Эгору. Норрьего беспомощно лежал у его ног на голом каменном полу, свернувшись в клубок. Поганца била крупная дрожь.

– Что? – Тирдэг несильно, но чувствительно пнул пленника. – Я жду еще пару минут и потом ухожу обедать. Тебе опять завяжут глаза на сутки, и в следующий раз я сниму с тебя ленту и спрошу о том, хочешь ли ты выйти отсюда, только после окончания наших с тобой завтрашних трехчасовых занятий. А до того над тобой, как обычно, вечером и утром поработает Эгор. И начнет он уже совсем скоро. Ночь проведешь в клетке. Ты что, действительно так этого хочешь?

Норрьего вздрогнул и чуть заметно отрицательно помотал головой. Тирдэг, уже предвкушая столь долгожданную победу, сложил руки на груди, заявив:

– Тогда я жду. Осталась одна минута.

Норрьего, все еще вздрагивая всем телом, с трудом встал на колени и, заикаясь, негромко сказал, уставившись глазами в пол, то, чего от него так давно и так усердно добивались:

– Я – твой раб, хозяин…

– Да неужели?

На лице Тирдэга совершенно ничего не отразилось, но в душе он торжествовал: скоро, совсем скоро его рабочий кабинет пополнится таким долгожданным и ценным охотничьим трофеем. Сколько же сил он положил на то, чтобы морально уничтожить мерзавца. Теперь эта когда-то такая гордая заносчивая тварь будет годами пресмыкаться перед ним, своим полновластным хозяином, и не посмеет поднять глаза! Тирдэг ждал больше полутора лет. Но оно того стоило. Так намного лучше, чем просто порезать ньеттского выродка на куски. Нет, смерть для убийцы слишком малое наказание. Пусть живет. Очень долго живет…

Осталась последняя проверка. Тирдэг сосредоточился и приказал:

– Ну-ка, посмотри на меня, пес. Если хочешь. Я позволяю тебе сейчас действовать вольно в течение пяти минут. Докажи свою верность.

Чуть державшийся на коленях раб упал на вытянутые вперед руки и медленно поднял на хозяина робкий измученный взгляд, полный льда боли, страха и обреченной покорности.

Тирдэг долго изучающе смотрел на стоящего перед ним на четвереньках, задыхающегося от непрестанной боли, криков и слез человека. Нет. Человеком тот больше не был. Теперь он, казавшийся еще совсем недавно таким стойким и непобедимым, действительно стал рабом. Вещью. Безвольной тряпкой. Домашней скотиной. И таково справедливое наказание за все его преступления.

Ничем не выдавая обуревавших его чувств, Тирдэг равнодушно взирал на раба сверху вниз. Затем холодно бросил:

– Наконец-то.

Раб не шевелился и по-прежнему таращился на него казавшимися бесцветными льдистыми глазами.

– Так-то лучше, – постановил Тирдэг.

Он пропустил в пальцах черную ленту и, аккуратно свернув, медленно убрал в карман, затем отошел от раба и сел в кресло, отдав новый приказ:

– А теперь глаза в пол! Можешь лежать. И слушай меня очень внимательно. Твоя кличка, раб, отныне будет «Мердок». Запомни навсегда. В переводе с тарди это означает «собака с моря». И только попробуй сразу на нее не отозваться. Шкуру спущу. Пядь за пядью. Кстати, еще ты должен очень быстро выучить наш язык. Я не собираюсь приказывать собственному псу на кордийском. Уразумел?

Раб мелко закивал, не поднимая взгляда. Тирдэг продолжил:

– Надеюсь, ты, Мердок, все очень хорошо понял за проведенный в подвале месяц. Кто ты и где твое место. Я не буду превращать тебя в куклу на веревочках. Ты сможешь быть собой, но только, если будешь добровольно и тщательно выполнять все правила. Таково мое желание. Как только позволишь себе хоть одним движением выказать дерзость и непослушание моим приказам, застынешь на месте! А потом отправишься сюда на неделю и пройдешь все то же самое. За второе нарушение, на целый месяц. И тогда я уже не буду так добр, как сейчас, и не стану спрашивать тебя каждый день, хочешь ли ты прекратить пытки. Получишь сполна.

Тирдэг отвернулся от скрючившегося на полу раба и подозвал управляющего:

– Эгор! Приведи его в порядок и одень, как пажа. Сегодня пусть вдоволь пьет и спит. С едой будь осторожнее. И принеси ему какую-нибудь подстилку, чтобы мог ею еще и укрыться. Потом позови лекаря и делай все, что он скажет, не считаясь с затратами. Отдельно уточни по кормежке. Как, чем, сколько раз. Запомни: перед тобой очень дорогая редкая бойцовая псина, и содержать ее нужно соответственно, чтобы исправно выполняла приказы и хорошо служила как можно дольше. Без всякой экономии. Если лекарь скажет вливать в раба ложками рыбий жир, кормить мраморными отбивными или поить с рук птичьим молоком, так и будешь делать. Отныне ты псарь Мердока, потому лично отвечаешь за его состояние. Брить скотинку ежедневно налысо до блеска. Чтоб ни единой рыжей шерстинки в моем доме не валялось. И не приведи Творец, если Мердок у тебя не наберет в ближайшее время нормальный вес, захиреет, опаршивит, потеряет зубы, начнет животом скорбеть или наоборот разжиреет! Самого сюда спущу и на крюк подвешу! Утром доставишь раба ко мне после того, как позавтракаю.

Управляющий поклонился, перешагнул через замершего пленника и отправился исполнять волю господина.

***