Третья дорога

Того, что он сам, своими руками, принес больного черным мором старика в замок и тем самым убил всех близких, Норрьего себе не простил.

***

Сейчас, ощущая жгучую вину за всех, кого потерял, не сберег, убил или приказал убить, он счел себя достойным всех мук и перестал сопротивляться Мадино. Даже в мыслях. Перестал бороться, отстаивая себя как личность.

Он плакал, кричал, умолял, захлебываясь в слезах и крови… Постепенно Хавьер привык быть никем, просто куском плоти для забав злого мальчишки. Без имени, прошлого, будущего, мыслей, без гордости, без принципов. Быть тем, кем его хочет видеть хозяин. Звериным чутьем угадывать, чего от него хотят в этот раз: упираться до последнего, чтобы палачу победа показалась слаще, или сдаться сразу, признав себя лишь ничтожным рабом у ног господина.

Время перестало существовать. Хавьер часто лежал без чувств и совсем потерял ему счет, не видя дневного света. Ему казалось, что прошли десятилетия. Смерти все не было и не было. Стихии тоже оставили его. Все оставили его. Он совсем ничего не слышал. Мир за пределами подвала исчез.

Но вот Хавьер в полубреду почувствовал, что в состоянии не ответить на вопрос хозяина. Что-то новое и совсем непонятное.

А затем, впервые за вечность, вдруг оказался на улице. Стылые камни, лед, лужи, солнце, воробьи… Все казалось сном. Пробужденным от холода краем разума он уловил на себе чей-то удивленный взгляд и вроде бы даже услышал имя. Норрьего?.. Кто такой Норрьего? Что это вообще значит?

Потом до Хавьера стали долетать обрывки разговора. Самое главное, что сумел зацепить: «он здесь чуть больше года». Год… Всего лишь год. «Князю Тарда…»

От нового хозяина ждал того же: подвал, боль, унижения. Случился только подвал. А дальше началась пытка, к которой Хавьер оказался не готов. Его заботливо мыли, тепло одевали, укладывали на мягкую кровать. Вкусно и сытно кормили. Раз за разом приходили лекари. Постепенно все перестало восприниматься как потрясение, стало привычным. Вслед за оживающим телом потянулся и разум. Хавьер вспомнил все. Кто он, где, как и почему здесь оказался. Кем был и кем стал. Отец. Муж. Король. Князь. Фельдмаршал. Гарошод. Эти слова горько отзывались в сердце, тянули за собой лица тех, кого не стало. Кто погиб на войне, которую выиграл он. Кто исчез за гранью мира третьей дороги…

Все то, что, казалось, навсегда раздавили в его душе нечеловеческие пытки, вдруг ожило. И Хавьеру стало страшно. Он понял, что уже не сможет бездумно валяться у Драммонда в ногах. Не сможет не опустить взгляд. И его наверняка опять станут ломать. Страшно и жестоко. Захотелось сорвать повязки, отказаться от еды и лекарств. Снова стать тупым, безразличным ко всему куском плоти… Но такого выбора у него тоже не осталось.

Мало того, что Хавьер не мог ничего сделать без приказа, Эгор приставил к нему троих слуг, которые, сменяя друг друга, следили за пленником круглосуточно. Меняли повязки, поили лекарствами, кормили, не позволяли вставать. И Хавьер, волей-неволей, поправлялся и набирался сил. Осколки разума снова складывались в сложные узоры, мозг требовал размышлений и новых задач. В конце концов, Хавьер сдался и признался себе, что этот бой Тирдэг выиграл. Смог свести на нет все труды Шарля и получить в распоряжение живого врага, а не его пустую оболочку. Впрочем, врагом Драммонда Хавьер не считал. Он не знал, как к нему относиться. Просто не ждал ничего хорошего.

«Князь Тарда. Кто он теперь? Какое положение занимает при дворе? Почему может влиять на Мадино? И действительно ли может?»

За каждым из этих вопросов тянулся шлейф воспоминаний и рассуждений. Но к какому-то определенному выводу Хавьер так и не пришел. Опять вспомнился почему-то отдавший его Тирдэгу Шарль.

«Он жаждал только боли.

Новоявленный король еле-еле дождался конца войны, чтобы наконец-то начать со мной забавляться. Как ребенок, которому из-за болезни временно запретили сладкое. Зато потом, когда разрешат, – его уже не остановить. Я нисколько не удивился бы, если б Шарль однажды так увлекся, что запытал меня насмерть. Коронованного палача останавливало только то, что убить можно лишь однажды. И, возможно, то, что я ему еще могу когда-то понадобиться. А тут он любимую игрушку отдал. Насовсем. Отказался от всех прав, что вовсе на него не похоже.

Ясно одно. Тирдэг всегда был и остается серьезным противником. То, как он говорил со слугами, выдает сильного, властного человека, не привыкшего к возражениям. Эгор, насколько я помню, упоминал, что грэд долго воевал. А Шарль никогда про него не рассказывал. Это может значить то, что Драммонд действовал своим умом, а не воплощал в жизнь мои выкладки. И, судя по всему, стал не меньше, чем генералом».

– Эй, ты! Поднимайся! Грэд хочет тебя видеть.

1.9

– Тирдэг! Постой!

Шедший по стремительно пустевшему при его появлении дворцовому коридору князь Драммонд обернулся на ходу, остановился и достаточно приветливо произнес:

– Здравствуй, Бернар. Какая сегодня чудесная погода, не правда ли?

– Погода? – немного опешил Леджер. – Да, наверное… Послушай, Тирдэг, мне нужно поговорить с тобой. Пройдем в мой кабинет?

– Прости, друг, не могу. – Драммонд покачал головой. – Спешу к его величеству. Но несколько минут у меня есть. Можем выйти на балкон.

Бернар коротко кивнул и сделал приглашающий жест. Тирдэг все с тем же холодным выражением лица прошел вперед. Бернар передернул плечами и двинулся следом. После недавней смены власти ему всегда было не по себе, когда приходилось говорить с Драммондом один на один.

Формально, тот являлся только генералом армии Леджера. Но вся Кордея знала, кто на самом деле руководит страной. Чья железная рука держит всех за горло.

Тирдэг Драммонд никогда не стремился сесть на трон. Его, видимо, вполне устраивал Шарль, как кукла для ношения короны. Князь Тарда всегда оставался в тени. Но именно его слово решало в королевстве совершенно все.

За последние два года все разговоры о том, что Драммонд – ничего не понимающий в политике провинциальный варвар, утихли сами собой. Теперь его воспринимали не иначе как солидного государственного деятеля. Почти никто из военных и придворных не мог выдержать его тяжелый стальной взгляд в упор.

Бернару тоже чувствовал себя с ним неуютно. Фельдмаршал не хотел признаваться сам себе, но он Драммонда боялся и чувствовал себя при нем нашкодившим кадетом, хоть и был старше по возрасту и званию.

– Итак. Ты о чем-то хотел со мной поговорить? – Вышедший на балкон князь Тарда оперся на перила и принялся осматривать дворцовую площадь.

– Да, Тирдэг… – начал Бернар, осторожно подбирая слова. – Я на днях видел, как гвардейцы Шарля увозили из дворца заключенного в твой особняк… Мне показалось, я узнал Норрьего…

Тирдэг рывком развернулся лицом к Бернару и быстро переспросил:

– Норрьего? С чего ты взял? В моем доме не было, нет и никогда не будет человека по имени Норрьего. Еще чего не хватало!

– Тирдэг, я видел его глаза, – попытался объясниться Бернар. – Я не мог ошибиться. Ты ведь знаешь сам, я обязан ему жизнью. Он не заслужил…

Серо-голубые глаза генерала сильно потемнели. Бернар испуганно сделал шаг назад. Тирдэг сейчас походил на готовую разразиться молнией грозовую тучу. Он будто стал шире в плечах и выше ростом. Драммонд заговорил так, словно каждым словом хотел кого-то убить:

– Я. Прекрасно. Помню. Что. Заслужил. Человек. По. Имени. Норрьего.

Вдруг лицо его изменилось. Тирдэг широко открыто улыбнулся, превратившись из грозовой тучи в добродушного фельдфебеля. Хлопнул Бернара по плечу и сказал совершенно легким и беззаботным тоном:

– Впрочем, зачем ворошить минувшее? Ньеттского выродка давно казнили. А тот доходяга, которого мне скинул его величество, как ты сам, наверное, видел, еле дышал. Он умер на следующий же день. Я, клянусь Творцом, того бродягу только всего раз и видел. Тебя проводить на помойку, куда отвезли его труп? Нет? Тогда давай забудем об этом пустяке раз и навсегда. Договорились? Вот и чудно. Прости, дружище. Спешу. Его величество не любит ждать.

Тирдэг еще раз широко улыбнулся и, не дожидаясь ответа, вышел, как всегда, стремительным четким шагом.

Бернар тяжело оперся на перила балкона и склонил голову на грудь. Он, конечно же, не поверил Драммонду. И он, конечно же, не будет говорить с ним о Норрьего еще раз.

***

Эгор под руку провел Хавьера по многочисленным лестницам и коридорам. Особняк Драммондов был велик и роскошен. Хавьер не помнил, что находилось здесь в его столице, но точно не это величественное здание. Князья Тарда вообще никогда не имели собственной резиденции в Кестерию. Они редко посещали столицу, всему на свете предпочитая неприступный родовой замок.

Вот и кабинет. Эгор остановился перед тяжелой дверью красного дерева с тонкой затейливой резьбой, осторожно постучал и тихо спросил:

– Грэд? Позволите? Я привел его.

– Заводи.

Переступив порог, Хавьер окинул комнату быстрым взглядом. Большие окна. Ковры, картины, охотничьи трофеи, книжные шкафы, стол…

«Хорошо устроился…»

– Поставь его на колени и уходи. Когда понадобишься, я тебя вызову, – приказал хозяин дома.

Дверь за Егором тихо закрылась. Хавьер остался стоять на коленях посреди просторного кабинета напротив сидящего за столом Тирдэга. Они долго молчали, изучающе рассматривая друг друга.

На миг Хавьеру показалось, что он видит перед собой Рэя. Тому тоже сейчас за тридцать. Те же крупные, выразительные черты лица. Те же густые светлые волосы. Упрямые, меняющие цвет от голубого до темно-серого глаза. И фигуры у них тоже были одинаковые. Князь Тарда привычно возвышался над столом несокрушимой широкоплечей горой.

Но Тирдэг, конечно, не Рэнсор. Все черты лица острее и жестче. Глаза холоднее. Широкие брови привычно нахмурены. Губы поджаты. В убранных на тардийский манер волосах серебрится ранняя седина. Во всем облике нет ни живости, ни проявления чувств. Грозное изваяние.