Третья дорога

– Никак нет, ваше сиятельство! – гаркнул второй страж. – Кому он там нужен? Не того полета птица! Да и не доехать ему, даже дотуда. Дуба даст по дороге. Вот какой за год здесь стал дохлый: кожа да кости! Даже сидеть сам не может. Мы его, ваше сиятельство, господин фельдмаршал, на площадь Лип сейчас доставим. Эта шваль будет теперь самого князя Тарда развлекать. Вот как. Их величество так приказали. Видимо, наскучило самому-то руки пачкать! А вот и карета. Прощайте, господин граф! Желаем здравствовать! Извините за шум!

Прямо перед ними остановилась глухая тюремная карета без окон. Кучер ловко спрыгнул с козел и открыл тяжелую дверцу. Стражники размахнулись и легко закинули брякнувший цепями груз на пол повозки, потом забрались внутрь сами. Ловким движением забросили наручные кандалы узника на высоко вбитый в стенку напротив двери крюк так, что заключенный почти повис на них, стоя на коленях между севшими на лавки стражами. Затем широким железным полукругом, закрепленным правее и ниже крюка, пристегнули пленника к стенке кареты на уровне груди.

– Вот так и поедем. А то вдруг он на нас нападет! – Стражники поухмылялись в усы, но открыто смеяться, все-таки не посмели. – Прощевайте, господин фельдмаршал!

С шумом захлопнулась дверца. На запятках встало еще двое охранников. И вот карета выехала за ворота и скрылась вдали.

Бернар остался во дворе один. Он поежился под теплым меховым плащом и медленно пошел внутрь дворца.

1.4

Улицы Кестерии в который раз встречали молодого триумфатора. Только сейчас все происходило совсем иначе, чем прежде. Его, чуть живого, тайно везли на коленях в закрытой тюремной карете без окон, прикованным к стенке. Но даже если бы кто-то из прохожих и смог кинуть случайный взгляд внутрь, то блистательного двадцатилетнего генерала, любимца короля, красавца и самого завидного жениха Кордии, в забитом, измученном, остриженном наголо узнике он бы точно не узнал.

Но улицам столицы было все равно. Они прожили так долго и повидали столько людей, что полтора года для них казались лишь мигом, а глухая карета со стражей – глупой условностью. Пусть теперь они именовались совсем по-другому. Мадинор не перестал быть Кестерией. И улицы остались теми же. Они прекрасно помнили того, кого выходил встречать с цветами весь город от мала до велика. И помнили, как он шел по ним в последний раз.

Тогда солнце стояло уже высоко. Полтора года назад притихшую в ожидании решения своей судьбы столицу поднял на ноги громкий барабанный бой. Со стороны полей через главные городские ворота вошел целый отряд. Впереди и позади клином верхом по три офицера, затем плотное кольцо взявших ружья наизготовку стражников, а в его середине – босоногий человек в мундире без знаков различия.

***

Возглавлявший конвой офицер приказал Хавьеру разуться, как только взял его в плен. С тех пор ноги князя забыли, что такое обувь. Он шел по промерзшей осенней столице босой и безоружный. Без шляпы и генеральской перевязи. На голове издевательски блестел серебром платок в цветах свергнутого королевского дома Кестеров. Руки Хавьеру связали спереди и прикрепили длинной веревкой к седлу ехавшего впереди всадника. Главный офицер конвоя ехал очень медленно. Он специально направлял коня и следовавшую за ним колонну через все центральные улицы и площади столицы, хотя дорога в Триволи лежала далеко в стороне оттуда.

Привлеченные барабанным боем и стуком копыт, жители сотнями выбегали на улицу, выглядывали из окон на всех этажах, стояли в открытых дверях таверен и постоялых дворов. Мальчишки гроздьями облепляли деревья. Но толпа на этот раз молчала. Кто-то прятался сразу после того, как видел происходящее, кто-то замирал на месте, не в силах пошевелиться. Было понятно, почему и о чем думали горожане.

Если уж самого непобедимого Норрьего разбили в бою и ведут на веревке, значит, новая власть пришла всерьез и надолго.

А колонна все ползла и ползла через весь город. Под ноги Хавьеру, лишенному возможности выбирать себе дорогу, все чаще попадались острые камни. Вскоре он начал едва заметно прихрамывать, а мостовая за ним стала окрашиваться кровью. Но Хавьер, по-прежнему, шел по улицам столицы с тем же видом, с каким ехал по ней каждый раз после новой победы на поле боя. Все тот же равнодушный ко всему взгляд и совершенно неподвижное лицо.

Изначально, Хавьер даже не сильно внутренне возражал против прогулки по городу. Проиграв бой, он прекрасно понимал, что впереди его ждет лишь Триволи, и небо над головой он увидит еще очень и очень нескоро. Норрьего по приказу разулся, дал себя связать и, даже не пытаясь освободиться, медленно двинулся в путь, наблюдая изменения в окружавшем его мире и размышляя об увиденном.

Но дорога по столице длилась и длилась. Все, что мог в данной ситуации, Хавьер уже обдумал на десять раз. Ноги, несмотря на потерю чувствительности от холода, уже начинали нещадно болеть при каждом шаге, только начавшее опускаться, яркое осеннее солнце било прямо в голову, а крепко связанные в запястьях руки затекли и закоченели. Безумно хотелось согреться, перевязать кровоточащие ступни, выкинуть из головы оглушающий барабанный бой, размять наконец руки и почувствовать пальцы…

Но дорога пыток по улицам и площадям все продолжалась и продолжалась. Столица Шарля Мадино приветствовала плененного героя и готовила ему новые испытания.

***

Наконец карета остановилась, и стражники выкинули доставленного ими пленника на темно-серые камни мощеного двора.

Сколько раз князь Норрьего ступал на подобные им плиты полноправным хозяином, одним из первых лиц королевства. Теперь упал на мостовую лицом вниз самым бесправным и ничтожным существом во всем свете.

***

В Триволи Хавьера поместили в камеру, напоминавшую гостиницу средней руки. Веревки на руках сменили на легкие кандалы, разрешили лечь на жестковатую кровать и обработали раны на ногах. Только руки почему-то сковали за спиной короткой цепью. Хавьер с облегчением закрыл глаза и провалился в тяжелый сон. Весь ужас для него начался вечером того же дня, с визита Мадино.

– Вот мы и снова встретились! – раздался ненавистный голос, вырывая Хавьера из дремы.

Открывать глаза не хотелось совсем. Но такого приказа, пока что, слава духам, и не поступало. Шарль подошел и долго стоял рядом с ним, наверняка разглядывая такую желанную добычу. Затем потер руки и сел в скрипнувшее кресло.

– Что же, – произнес Мадино довольным тоном. – Я смотрю, ты по мне соскучился. Иначе не прибежал бы, как пес по свистку хозяина. Впрочем, я и есть твой хозяин, а ты моя цепная зверушка. И я желаю, чтобы ты находился в Триволи: здесь, в этой вот камере. По собственной воле ты не имеешь права отсюда выйти. А если вдруг случится такое чудо, и тебя отсюда выкрадут, я желаю, чтобы ты вернулся обратно как можно быстрее. Все понял? А теперь делай, что говорю: встань передо мною на колени и скажи: «Да, мой господин!».

Хавьер проделал все, что приказали, не меняясь в лице и не поднимая век, ориентируясь только на голос визитера. Он легко мог не только определить на слух, где сидит Шарль, и встать перед ним на колени, но и метнуть тому кинжал точно в сердце. И сделал бы так, не задумываясь, имей он хоть малейшую на то возможность.

Принц не мог его не понять. Мадино вскочил, ухватил Хавьера сзади за шею и с силой кинул лицом о каменный пол. Прошелся вокруг, успокоил дыхание и снова сел в кресло.

– Благодари всех богов, в которых не веришь, что ты мне пока нужен целым и здоровым… Посмотри на меня, пес, и повтори то, что сказал, еще раз.

Хавьер поднял на Мадино залитый кровью гордый взгляд и тихо произнес голосом, в котором снова прогремело все что угодно, но только не смирение и не покорность:

– Да, мой господин.

Шарля перекосило. Он снова встал и замахнулся, чтобы что есть силы ударить Хавьера по лицу… Но вдруг остановился, зло ухмыльнулся, сел и, глядя пленнику прямо в глаза, сказал уже совсем спокойно, тихо и вкрадчиво:

– Пусть пока так. В будущем я не потерплю от тебя, раб, ни малейшей дерзости. Поверь, ты еще будешь ползать у моих ног и со слезами молить о пощаде. Но позже. Повторюсь, пока что ты мне нужен. Уверяю тебя, рыбка моя, скоро, очень скоро ты будешь всей душой мечтать о том, чтобы я просто избил тебя до полусмерти. Но мечты останутся только мечтами. Эй, стража! Помогите ему встать, умыться, снимите кандалы и посадите за стол.

Когда приказания Шарля выполнили, он сам подошел к Хавьеру, поставил перед ним прибор для письма, затем небрежно хлопнул связку карт и пачку чистой бумаги, заявив:

– Слушай мое желание. У тебя есть время подумать и написать все до полудня послезавтра. Мне нужен план победоносной войны со всеми, кто против меня. Ты понял: со всеми! Даже с теми, о ком я еще не знаю, но ты мне о них сейчас расскажешь. Очень подробно, в письменном виде. Обо всех известных тебе моих противниках. Без исключения! С характеристиками противостоящих мне армий и их командующих. Также меня интересует, кто и на каких условиях может стать моим союзником. Как внутри страны, так и вне ее. И кому из них можно верить, а кто предаст при первой возможности.

Здесь список имеющихся у меня людей и резервов. Кампания по укреплению моего трона и разгрому всех моих врагов должна быть краткой, не затратной и максимально эффективной. Самое большее через год все должно быть кончено. Все ясно? Работай! А чтобы никто ничего не заподозрил и не кинулся тебя спасать, мы сделаем вот что. Через месяц организуем в соседнем аббатстве небольшое представление с тобой и палачом в главных ролях. И пригласим туда как можно больше публики. Тебе понравится.

Шарль еще раз довольно улыбнулся и вышел из камеры. Хавьер, судорожным движением затолкав между зубов скомканный лист бумаги, чтобы не заорать, обмакнул перо в чернила и, проклиная самого себя и свою память, принялся быстро и подробно строчить доносы на всех друзей и ближайших соратников.

1.5

– Принимайте груз! Кто тут у вас за главного? Господин князь дома? Он выйдет к нам? – крикнул стражник, спрыгивая с подножки тюремной кареты.

Из ряда крепких светловолосых бородачей, которые встретили их во дворе особняка на площади Лип, вперед вышел один, одетый в темно-синий, украшенный золотым галуном кафтан.

– Я здесь за главного, – важно заявил он. – Управляющий поместьем, Эгор. К вашим услугам, господа. Грэд Тирдэг дома. Слава Творцу, наш король Шарль Первый – величайший военный гений и лучший полководец известных земель! Все враги короля разбиты и обращены в прах. Господину князю больше не приходится подолгу бывать на войне. Но к нам сюда он не выйдет. Грэд поручил мне расписаться за пленника и забрать его. Вот перстень князя для печати на документах.

***

Пока стоявшие вокруг него люди чем-то занимались, Хавьер лежал у их ног, не в силах даже пошевелиться, и остатками разума страстно мечтал только об одном – если уж не умереть, то хотя бы оглохнуть, чтобы никогда в жизни больше не слышать о воинских талантах Шарля Первого.

В Триволи Хавьера содержали вполне прилично. Кандалы больше не надевали. Вкусно и сытно кормили, давали спать и читать, даже выводили на прогулки. Правда, все так же босиком и без теплой верхней одежды, поэтому с первыми заморозками выходы в тюремный сад прекратились. Регулярно приходил лекарь. Кроме него, к пленнику никто не прикасался. О нем, можно сказать, даже тщательно заботились.

Но, если бы Хавьер мог, он, ни секунды не колеблясь, пошел бы на мучительную медленную смерть или в сырой подвал на постоянные пытки, только бы не делать то, что делал изо дня в день.

***

– …Оглушить щенка и в подвал на «почетное место»…

Последнее, что он услышал после ареста в гардоррском замке. Очнулся Хавьер уже в том самом подвале, сидя на железном кресле с высокой спинкой.

«И это мы уже проходили. Приковывали меня к такому “почетному месту” в Триволи. Только там еще была жаровня. Повторяетесь, ваше подлейшество… Повторяетесь…»

Хавьер бегло осмотрелся. Да. Почти все как тогда: из одежды только штаны, тело полностью крепко притянуто к пыточному трону стальными зажимами. Руки, ноги, грудь, даже голова поперек лба. Только руки почему-то прижали к широким подлокотникам ладонями вверх. В прошлой жизни все обстояло ровно наоборот, чтобы обеспечить доступ к ногтям.

«Придумали что-то новенькое, ваше подлейшество? Да неужели? Насколько я помню, особым воображением ты не отличался».