Кавалергардский вальс. Книга первая

– Аннушка, ты хоть бы поела чего, – хлопотала Ксения Дмитриевна, оставшись наедине со свояченицей, – Нельзя же, в самом деле, так убиваться. Стены целы – это главное. Управляющий твой, сама говорила, мужик толковый, надёжный. Починит твой дом так, что любо-дорого будет посмотреть, ещё лучше прежнего будет.

– Ах, Ксенюшка, ты не понимаешь, – вздохнула та, – Я вычеркнута из столичной жизни. Я задыхаюсь без общения с высшим светом. Весь Петербург нынче гуляет на свадьбе великого князя Александра, а я сижу одна в этом захолустье. И неизвестно, сколько ещё просижу… Я погибну здесь.

– Ну, ну, – погладила её по спине Ксения Дмитриевна, – Чего наговаривать-то зря? Никакое у нас тут ни захолустье. И никто ещё здесь не погиб.

– А я буду первая, – капризно стояла на своём Анна Даниловна.

– Не будешь. Чем тебе здесь не житьё? Поместье вон какое большое. Гостиная на твоей половине, чай, не намного меньше, чем у тебя в столице.

– И что? – всхлипнула та.

– А то! Кто ж запрещает тебе вести своё «общение»? Пригласи подруг, кавалеров и сплетничайте тут на здоровье. А при желании можно и танцы устроить. В Твери-то и музыканты найдутся.

Анна Даниловна задумалась:

– Да не-е-ет. Ну, кто, право, поедет сюда из Петербурга?

– Да что у нас тут, Сибирь что ли? – оскорбилась Ксения Дмитриевна, – Ну, из Петербурга, может, и не поедут, а из Твери, из Москвы? Там этого светского общества пруд-пруди! Можешь выбирать – как в сору рыться.

«Больная» скинула салфетку со лба и присела на диване:

– Музыкальные вечера в провинции – это как-то не модно…

– А ты сделаешь так, что станет модно, – убедительно заявила Ксения Дмитриевна.

Анна Даниловна вдруг выпрямила спину:

– А что? Я могу. Я тут такое устрою, они в Петербурге услышат!

Когда в комнату вернулась Варя с сердечными каплями для «безнадёжно больной», то обнаружила матушку уже бодрой и весёлой.

– Варя! – скомандовала Анна Даниловна, – К черту капли! Зови Афанасия Кузьмича! Я должна выдать ему распоряжения. Мы устраиваем в Дубровицах раут!

1793 год декабрь

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Екатерина велела Елизавете явиться к ней поутру, пока Александр находился в Гатчине у отца.

Павел настойчиво приучал сыновей к военной службе и требовал их присутствия на утреннем параде в Гатчине три раза в неделю. Несмотря на то, что Александр теперь был женат и вполне самостоятелен, отец не намерен был освобождать его от этой обязанности.

Екатерина в накинутом на плечи парчовом халате пила кофе. Увидев Елизавету, она любезно пригласила её разделить с ней трапезу.

– Как твои успехи в изучении русского языка? – поинтересовалась государыня для начала.

– Я стараюсь, – ответила Лиз, – Русский язык очень трудный. Но я усердна и настойчива.

– Eh bien, que, et pour le moment nous parlerons sur fran?ais (ну, что ж, тогда мы поговорим на французском) – улыбнулась Екатерина, – Ну, скажи мне, девочка моя, как живется тебе здесь?

– Благодарю, Ваше императорское величество, хорошо, – ответила она.

Екатерина взяла кофейник и наполнила чашку для Лиз:

– А как Александр? Не обижает тебя?

– Что Вы, Ваше величество, как можно. Александр очень мил и добр ко мне.

– Надеюсь, ты понимаешь, моя милая, – проворковала Екатерина, – Что все женщины Европы, сейчас чёрной завистью завидуют тебе. И я хочу, чтобы ты понимала, какая честь впала на твою долю. Ты всё время должна помнить о том, что тебе надлежит соответствовать возложенной на тебя благородной миссии.

– Я помню, матушка, – пролепетал Елизавета.

Екатерина прищурила глаз:

– Знай, ведь я смотрю на тебя не просто, как на невестку внука, – она сделала паузу, – А как на супругу будущего императора.

Елизавета похолодела:

– А что с Павлом Петровичем?

– А разве не видно? – ехидно фыркнула императрица, – Я должна быть не в своём уме, чтобы оставить ему корону! Для чего? Чтобы он превратил Великую Российскую империю в Прусскую провинцию и погубил всё, что с таким трудом создавалось мною на протяжении тридцати лет! – она отхлебнула кофе и почти швырнула чашку на столик.

Лиз вздрогнула. Императрица смахнула платком со стола кофейные капли:

– Хоть я сама и немка, но я прожила здесь большую часть жизни. Я люблю Россию, и это не пустые слова. И, как императрица, я должна думать о будущем страны. И не дать ей погибнуть. А потому, девочка моя, ты должна мне помочь.

Лиз сидела ни жива-ни мертва, понимая, что сейчас, сию минуту рискует быть вплетена в заговор государственного значения. Императрица продолжала:

– Согласно закону о престолонаследовании, изданному Петром-I, император волен сам назначить себе наследника. Я бы сделала это смело, указав наследника в завещании. Но все дело в Александре; он боится. И меня пугает его неуверенность. Хотя я знаю, что он будет блестящим императором, возможно лучшим за всю историю дома Романовых.

– Что же я могу сделать? – робко поинтересовалась Елизавета.

– Душа моя, ты его жена. Он тебя любит, а значит, слушает. Ты должна его уговорить. Не сразу! Постепенно. То здесь, то там невзначай; намёками, примерами. Ну, деточка моя, ты – женщина и должна уметь пользоваться женскими хитростями и уловками, чтобы подчинять себе мужчин и заставлять их делать то, что ты хочешь. А с влюбленным мужчиной это должно быть и вовсе несложно, ты меня понимаешь?

– …Д —да, – запнулась она.

– Ты ведь хочешь стать императрицей? – пустила в ход веский аргумент Екатерина.

Но Елизавета не ответила; она совершенно не готова была знать, хочет ли она стать императрицей?

После разговора, Лиз, точно сомнамбула, поплелась обратно, погруженная в мысли. И жутко перепугалась, когда неожиданно её путь преградила фигура Платона Зубова; Елизавета вскрикнула и прижалась спиной к стене.

– Неужели я так страшен? – обиженно спросил Платон.

– Вы появились неожиданно, – призналась она и собралась продолжить путь.

Он решительно этому воспрепятствовал:

– Постойте. Вы настойчиво меня избегаете. Почему?