Кавалергардский вальс. Книга первая

Варька поджала ноги и обхватила себя обеими руками:

– А долго нам тут сидеть?

– Варвара Николавна, Вы замерзли?

– …Ну, да, – дрожа подбородком, заявила она.

Степан с готовностью сбросил с себя тулуп и накрыл Варины плечи. В эту минуту в воздухе вдруг закружилась мелкая крупа.

– Ой, смотри! – обрадовалась Варя, – Снег! Первый!

Степан задрал кверху голову. Варя решительно поднялась и сняла тулуп:

– В конце концов, почему мы должны тут мерзнуть в то время, как некоторые там… целуются? Пошли!

И она предупредительно крикнула в пустоту:

– Э-э – эй! А-а – у-у!… Вы где?

На обратном пути Сашка с Надей светились изнутри открытием, которое с ними случилось, хоть и пытались это скрывать. А Варя со Степаном так же старательно скрывали своё нечаянное открытие.

Подойдя к поместью, они увидели, как на половине Репниных хлопнула дверь и на пороге показалась взволнованная Анна Даниловна. В едва наброшенной на плечи пуховой шали, она, размахивая листком бумаги, понеслась к половине Чернышёвых, оглашая двор отчаянным криком:

– Ксенюшка! Афанасий Кузьмич! Господи, горе-то какое! Горе!…

– Что это с Анной Даниловной? – изумлённо спросила Надя.

– Наверное, письмо получила из Петербурга. Видать, новости плохие, – произнесла беспечно Варя, подмигивая Степану.

– От кого? – задумался Сашка.

– Думаю, что от управляющего, – загадочно ответила Варька.

Три дня спустя

Анна Даниловна, с влажной салфеткой на лбу, возлежала на диванчике в гостиной Чернышёвых и театрально «умирала» вот уже третий день. Вокруг неё утомлённые с кислыми лицами толпились все обитатели Дубровиц: Ксения Дмитриевна, Афанасий Кузьмич, Саша, Надя, Варя и Степан.

Анна Даниловна приподняла голову и безжизненным голосом позвала:

– Ксенюшка, ты здесь?

– Да здесь я, здесь, – успокоила её Ксения Дмитриевна, – И все здесь.

– Прочти мне ещё раз…, – попросила она.

Толпа возмущённо зароптала.

– Мама, – укоризненно проворчала Варя.

– В самом деле, Аннушка, сколько можно терзать себя? – попыталась в очередной раз вразумить её Чернышёва, – Будет уже!

– В последний раз…, – взмолилась «умирающая».

Ксения Дмитриевна, собрав последние капли терпения, взяла со столика уже изрядно потрёпанный листок, расправила его, и почти не глядя – наизусть, начала: «Любезнейшая моя госпожа Анна Даниловна. Хоть и горько мне, но вынужден сообщить Вам о несчастье, что недавно постигло нас в Петербурге….»

– С меня хватит! – первым не выдержал Сашка и, взяв Надю за руку, потянул прочь из комнаты, – Пойдём отсюда.

Ксения Дмитриевна посмотрела им вслед без осуждения и монотонно продолжала:

– «Уж не знаю, по какой причине, но четвертого дня ночью случился у нас в доме пожар…»

– «По какой причине, он не знает», – грозно прокомментировала Анна Даниловна, – Наверняка, Лушка – раззява свечу не задула в гостиной. Больше некому!

Ксения Дмитриевна терпеливо переждала эти замечания и читала дальше:

– «Но не тревожьтесь зело. Дом Ваш цел; выгорело только изнутри, и то немного, а того больше начадило. Сильно погорела лишь гостиная…»

– Моя гостиная! – начала причитать Анна Даниловна.

– «Ваша спальня…»

– Моя спаленка! Моя милая спаленка…, – стенала пострадавшая.

– «Но спешу Вас хоть сколь-нибудь утешить, что мебель Вашу мы спасли. Больше всего пострадали стены и потолки. И паркет на первом этаже выгорел весь…»

– Мой итальянский паркет, – всхлипнула Анна Даниловна, заломив руки.

– «И еще полностью сгорели два гобелена в гостиной «Пастух и пастушка»…

Тут Ксения Дмитриевна сделала длинную паузу, уже зная последующую реакцию «погорелицы». Анна Даниловна в голос зарыдала, прижимая руки к груди:

– Мои любимые гобелены! Мои «Пастух и пастушка»! … Они мне были так дороги!… А сколько денег они стоили! Это же целое состояние….Нет, я разорена, я – нищая!… Варенька! Принеси мне капли, моё сердце сейчас не выдержит. Ах!…

Варя, послушно вышла из комнаты. Степан – за нею.

– Варвара Николаевна, а мы не погорячились с пожаром? Матушка Ваша чуть жива.

– Ты не знаешь мою матушку! – укоризненно заявила она, – Вот увидишь; завтра её позовут на бал, и она тут же выздоровеет! И помчится впереди кареты.

Степан недоумённо почесал в затылке:

– Не стоило Вам писать про эти гобелены; Анна Даниловна три дня кряду об них убивается.

– Да она эти гобелены всю жизнь терпеть не могла! Я это с детства помню, – рассмеялась Варька, – Я потому и написала про них, чтобы не так жалко было.

– Всё-таки надо было оставить ей эти гобелены, – вздохнул Степан.

– Поздно, – отрезала Варя, – преданный Филипп Никанорович уже продал их какому-то купцу. Да, не тушуйся ты, Стёпа! Главное, в Петербург мы теперь долго не поедем. И матушке польза – ремонт в доме сделают; будет, чем после похвастать перед столичными подружками. Всё получилось – лучше некуда!