Дневник из преисподней

Если письмо сэра Гаа Рона и вызвало мою настороженность, ее полностью поглотило мое удивление выбранной и реализуемой Дэниэлем и милордом тактике. Я больше не могла оставаться в неведении и отправилась на встречу с сэром Гаа Роном даже не потому, что полностью доверяла ему, а потому, что в письме он не возражал против присутствия моих гвардейцев, одновременно обещая, что прибудет на встречу один.

Мы встретились на нейтральной земле Тэнии и добраться до нее было не сложно. Дэниэль не только не требовал моего присутствия рядом с ним, находясь в осажденной крепости Нэе Виль, напротив, он очень откровенно дал понять, что предпочел бы видеть меня в Даэрате. Так что я с чистой совестью кликнула своих гвардейцев, и спустя только сутки мы пересекли границу Эльдарии, направляясь к месту встречи с сэром Гаа Роном.

На нашей встрече он рассказал мне о предложении милорда провести открытый поединок между представителями Элидии и Эльдарии, призванный разрешить исход начавшейся войны. Сэр Гаа Рон упомянул об ответном письме принца Дэниэля, которое выражало согласие с данным предложением, и в качестве основной кандидатуры на поединок назывался сам принц.

Поделившись подобной новостью, сэр Гаа Ран действовал солидарно с волей правителя Маэленда и своего дяди, не желавшего поединка между своими сыновьями. Кроме того, сэр Гаа Рон пытался предостеречь меня, ибо отец милорда готов был пожертвовать кем угодно и чем угодно, чтобы сохранить жизнь Дэниэля, даже честью своего сына и наследника Маэленда.

Сэр Гаа Рон также сказал, что именно он станет представлять интересы милорда и Элидии в поединке, и если я ничего не сделаю, у принца Дэниэля не будет шансов его победить, или же Дэниэль не доберется до города, назначенного для поединка.

Для меня слова сэра Гаа Рона стали абсолютной неожиданностью, поскольку Дэниэль ничего не говорил мне о предложении милорда разрешить разногласия поединком. Даже правитель Маэленда не заявлял о своем присутствии, тем более, не пытался сообщить о намерениях обоих своих сыновей. Но, возможно, он не хотел говорить со мною, прекрасно понимая, что сэр Гаа Рон лучше исполнит эту миссию.

В любом случае, я понимала, для чего сэр Гаа Рон пригласил меня, но мне показалось странным, что его заботят безопасность и жизнь принца Дэниэля. Пусть я не владела достаточными знаниями и умением, чтобы читать эмоции людей на их лицах, но сила Шэрджи в моем теле и тьма в сердце сэра Гаа Рона были слишком похожи и не могли лгать друг-другу или скрывать свои чувства.

Именно поэтому я не удержалась от личного вопроса, и наш разговор ушел далеко за пределы простого обмена политической информацией. Подозревая вину сэра Гаа Рона в смерти Анлии, я не могла не спросить его, почему он убил ее, и кого защищает сейчас? Но я получила ответ лишь на первую часть своего вопроса…

Иногда я думаю или хочу думать, что сэр Гаа Рон, лишивший Дэниэля его любви, не захотел лишать его и жизни. Кроме того, в события вмешался отец Дэниэля и надавил на сэра Гаа Рона – у него это тоже неплохо получалось. В любом случае Гаа Рон рассказал мне о переписке между двумя правителями, фактически намекнув, что Дэниэлю нужна моя поддержка. И я сознательно приняла решение отпустить душу Шэрджи и заставить ее войти в тело принца Дэниэля.

Я не могла заменить его в поединке, несмотря на свои «таланты». Мне все равно не хватило бы умения и опыта, даже с могуществом Шэрджи, а Дэниэль смог бы противостоять Гаа Рону, обладая темной силой души сэра Шэа Рэд Жи.

Но самое странное ощущение, которое не отпускало меня за все время нашего разговора, заключалось в моем внутреннем убеждении, что именно этого добивался от меня сэр Гаа Рон в желании встретиться с равным себе соперником – с человеком, чью душу он уже убивал.

Нет чести в том, чтобы добить противника, как нет ее в смерти слабой и беззащитной девушки. Но сэр Гаа Рон пытался вернуть свою честь, сразившись с равным, словно хотел сказать мне или себе, что больше не намерен выбирать, и оставляет выбор самой судьбе.

Сэр Гаа Рон ответил мне, почему он убил Анлию и с нею жителей всего Города Теней. Он так и сказал, что для него она уже умерла, и когда он понял это, то всего лишь довершил начатый бой за город Дрэа. Хотя в моем восприятии это был не бой, а настоящая бойня. После нее не выжил никто из тех, кого знала Анлия и кто знал ее, словно Гаа Рон пытался стереть ее не только из своей жизни, но также из памяти всех остальных людей. Ни один человек не должен был выжить и донести до принца Дэниэля, как погибла его возлюбленная, но каким-то образом Дэниэль об этом узнал. И я не раз и не два была свидетелем той боли, что не желала его покидать, той любви, что владела им и не хотела отпускать, того одиночества, на которое он был обречен, ибо сердце его уже не могло никого принять и вместить. Я слишком часто сталкивалась с тем, как душа принца Дэниэля рвалась на свободу и даже оставляла его тело, пытаясь угнаться за кем-то, кого уже невозможно было догнать и поймать. Скорбь Дэниэля оставалась рядом с ним все последние десятилетия, и он никого так и не смог полюбить, и совершенно не пытался. И мне кажется, что душа Анлии ушла не одна – вместе с собой она забрала и душу моего принца. Лишь благодаря Дэниэлю я знаю, что можно бесконечно долго, почти целую вечность, любить человека, чье тело и душа уже не принадлежат никому, кроме небес. И единственным спутником смерти является пустота…

Я не сдержала горечи и осуждения, и была слишком яростна в своих обличительных словах. И я перешла определенную грань, которую всегда сохраняла, боясь не самих осуждений, а незаслуженного обвинения и ненависти, на которые не имела право. Сама не знаю, почему это произошло, но за тон, подобный моему, и слова, подобные моим, и в собственном мире пришлось бы ответить, не говоря уж о мире сэра Гаа Рона.

Я не сдержала свои эмоции, и он не сдержал себя. Сэр Гаа Рон не только разозлился. Его реакция была обычной реакцией оскорбленного мужчины. И нет ничего более разрушительного, чем спонтанный ответ сильного и гордого бойца на почти невыносимый обличительный голос, обвиняющий в чем-то более худшем, чем трусость. Он не мог ударить меня, как не мог просто выслушать и уйти. И хотя мотивы, побудившие его уничтожить свою любовь, а вместе с ней и собственное сердце были неясны для меня, ибо я не могла представить себе, как он убивает свою возлюбленную, боль сэра Гаа Рона была неподдельной.

Я уверена в том, что мотивы наших действий должны быть согласованы с ответственностью за последствия наших деяний. Их придется не только принять, но и нести всю оставшуюся жизнь, и смириться с ними. Какими бы ни были мотивы сэра Гаа Рона, он не смог принять последствия, и мои слова взорвали его боль изнутри, разрушая иллюзию того, что он примирился с самим собой после гибели Анлии. Сэр Гаа Рон сделал свой выбор и он стал моментом истины для него, но последствия такого выбора стали разрушительными для самого Гаа Рона. И когда я указала ему на это, он поделился со мною болью, что сжигала его изнутри. Моя собственная горечь вынудила его к этому, ведь истинный смысл ответа сэра Гаа Рона на мой вопрос заключался не в его любви, а в его эгоизме. И я обвинила в этом его, и он завладел моими мыслями и обрушил на меня всю боль, которую испытал, когда Анлия умерла.

Мой разум так часто подвергался чужому воздействию, что я перестала считать, сколько раз пелена сумрака или ночи накрывала меня. Даже словами невозможно описать полученный и пережитый опыт. Само ощущение чужого присутствия выворачивало наизнанку не только мой желудок, но и все остальные внутренние органы, словно мое тело погружали в вязкую, холодную и темную жидкость, и она сдавливала его не только снаружи, но и изнутри.

Окружающий мир переставал существовать, а пустота в голове расширялась до бесконечных значений. И я падала в этой пустоте, как в кошмарном сне, и не могла остановиться, а пустота вытесняла мой разум, впуская чужие мысли. И я начинала думать, чувствовать, видеть и слышать все то, о чем думал, что чувствовал и видел стоящий рядом сэр Гаа Рон.

Тьма сэра Гаа Рона обрушилась на меня и он завладел даже не телом и не моей душой, а духом моей же души и моего тела. Он вторгся так глубоко, что узнал все о моей любви к Алексу. Все мои мысли, чувства, воспоминания, боль, счастье, нежность и безумие были раскрыты и прочтены, и в тот момент, когда он прочел меня, словно книгу, он оставил открытыми и страницы своей души. И я прочитала их и почти умерла…

В его грезах я была той, которую он любил, и он убивал меня снова и снова в обжигающем и ледяном холоде боли, пока я не нашла в себе сил, чтобы освободиться из крепких объятий его рук, а затем вынуть из сжатой ладони почти незаметный, но смертельно опасный стилет, легко находящий бреши в креплениях кожаного доспеха. И лишь ощутив тепло моей крови, сэр Гаа Рон отпустил мою собственную душу…

Я не вернула стилет ему и думаю, он хотел пробудить спящую силу Шэрджи и заставить меня наконец-то понять, что нельзя игнорировать часть своей души, как нельзя подчинить себе тьму – всю, без остатка. Тьма Гаа Рона говорила за него и вместо него, и это тьма убила его любовь, оставив неприкаянной душу сэра Гаа Рона.

Я помню свой страх тогда, но сейчас я сожалею лишь о том, что сэр Гаа Рон не убил меня. И мы не спорили о выборе, когда он перевязал мою в целом не опасную рану, потому что оба знали, какой была тьма во мне и какой она могла стать без любви Алекса.

Сэр Гаа Рон сказал мне:

– У вас нет выбора, миледи, – только альтернатива, как необходимость принятия важного решения. Можете остаться с принцем Дэниэлем или вернуться к милорду, не делая выбор между ними, или между миром и войной. Но даже при отсутствии выбора, необходимость в принятии решения уже наступила…

Именно в тот момент, после его слов об отсутствии выбора, но вечной необходимости принимать важные решения, я сказала, что не могу. Я сказала, что Алекс покинул меня, что я приношу только боль и разрушение, что я никогда не спасаю тех, кого люблю.

Я сказала, что милорду не стоило приводить меня в родной мир, потому что каким бы необходимым ни было его решение – оно было самым ошибочным в его жизни. И тогда сэр Гаа Рон признался мне в том, что я и так знала. Его боль после смерти Анлии никуда не ушла, как не ушли оскорбленная гордость и отвергнутые чувства. И я окончательно поняла, что каким бы чудовищем не казался сэр Гаа Рон, он не был им до конца…

Я не отправилась в Даэрат. Я и мои гвардейцы вернулись в крепость Нэе Виль и все мои последующие действия увенчались успехом лишь потому, что я была наделена даром убеждения и способностью убедить в правильности своего решения любого из сомневающихся в моем здравомыслии. А мои гвардейцы сомневались и еще как, что заставило меня использовать все свои навыки и умения.

И все же стоит отметить, что я никогда не использовала свой дар, чтобы заставить кого-то принять ошибочное решение, но я часто задумывалась над тем, почему некоторые люди обладают удивительной способностью влиять на мнение окружающих.

Дар убеждения, если он от Бога, изменяет человеческие судьбы, а если нет – ломает их навсегда. И сейчас, как никогда, я понимаю, насколько много среди нас людей, подверженных чужому влиянию, чужим словам, мыслям и эмоциям, и как неосторожно они позволяют захватить свои сердца и разум идеями, рожденными в головах других.

Насколько же хорошо мы знаем самих себя, если легко поддаемся чужому влиянию, ничуть не задумываясь на тем, кому позволяем оценивать себя? И почему преклоняем колени перед тем, кто не достоин нашего поклонения?

Я никогда не прислушивалась к мнению людей, в ком не видела главной и основной черты – порядочности. Это синоним слова совесть. Вторая и последняя черта, перед которой я преклоняю колени, – это мудрость, обьединяющая в себе все прожитые годы, перенесенную и преодоленную боль, острый ум и чувство сострадания. Количество таких людей всегда было меньше пальцев одной моей руки. Возможно, так оно и должно быть.

Именно они научили меня ответственности за свой дар убеждения, за свои желания изменить не мир, но человека в нем. И благодаря им я понимаю, что мое влияние на других и их подчинение мне – не всегда есть добро или зло, но всегда налагает ответственность за свои действия на обе стороны. И ответственность убеждающего всегда превышает ответственность всех остальных.

Осознавая истинную силу своего дара, я надеялась, что мой талант и мои способности, как и сила Шэрджи – от Бога, а не от дьявола. Даже используя их в целях разрушения, я пыталась защитить всех тех, кого любила, и чьи жизни зависели от меня. И я надеялась и убеждала себя в том, что не только понимаю, но и принимаю всю меру ответственности за свои решения.

Возвратившись в Нэе Виль после встречи с сэром Гаа Роном, я убедила своих гвардейцев в том, что принц Дэниэль сможет победить в поединке лишь благодаря душе Шэрджи. Я так долго убеждала их в правильности своего выбора, что не подумала о том, как буду убеждать в этом принца Дэниэля. А затем я поняла, что не собираюсь убеждать его…

Я не сделала даже попытки поговорить с принцем Дэниэлем о том, что ему необходима сила Шэрджи, и не дала ему возможности принять решение самому. Я приняла это решение за него и в полной мере использовала все аргументы в оправдание своих действий. И вера моих гвардейцев в меня лишь окрепла после моих слов.

Наделив принца Дэниэля душой его дяди, я спасла ему жизнь, но так и не пришла к уверенности, что оставила ему выбор. Возможно, что я ошибалась, но принц Дэниэль однажды сказал мне, что я – это я, и другого решения я принять не могла.

После личной встречи с Гаа Роном я все рассказала сэру Да Ахону и нескольким моим гвардейцам, включая Таа Лика. Без их помощи я не могла обойтись, потому что душа Шэрджи могла покинуть меня, только убедившись, что я не дышу и больше не смогу сохранять ему жизнь в глубине своего тела. Принц Дэниэль был сыном своего отца и так же, как его брат и сэр Гаа Рон, не был человеком в определенном смысле этого слова. И его тело было единственным после моего, куда душа Шэа Рэд Жи могла вселиться. Мне нужны были Дэниэль и собственная смерть, и мне нужны были гвардейцы, чтобы обеспечить и то и другое.

Сказать, что они не одобрили меня, я не могу. Каждый из них понимал, насколько силен сэр Гаа Рон, а уж после раскрытия мной его тайных способностей и долгой убедительной речи, все пришли к выводу, что принц Дэниэль может и проиграть. Единственное, о чем я умолчала в беседе с ними – это о причинах смерти невесты принца Анлии и истинном виновнике. Никого из них это не касалось, думаю, даже меня.

Сэр Да Ахон достал средство, угнетающее дыхание, – что-то вроде лечебного яда в малых дозах, но смертельного при ее превышении. Он также принес противоядие, совершено уверенный в том, что оно сработает. И я подсыпала принцу Дэниэлю легкое снотворное в вино за ужином, словно делала это каждый день, а затем мы вошли в его спальню, оставив Та Лика развлекать личную гвардию Дэниэля, охранявшую сон своего правителя. И у нас все получилось…

Дни недолгого перемирия перед поединком принц Дэниэль посвятил тренировкам. Он сразу же понял, что мы сделали с ним, как только открыл глаза. И он ничуть не удивился тому, что я сделала, и внешне не разозлился. Он выставил моих гвардейцев из своих покоев, а затем подозвал меня к себе и неожиданно крепко обнял. Он так сильно сжимал меня в своих объятиях и так долго держал в них, что я так и не поняла, было ли это его благодарностью или желанием придушить меня за содеянное.

Но в его объятиях было что-то от материнской любви к своему ребенку, натворившему нечто, что безумно напугало его родителей, и чуть не причинило вред самому малышу. В таких объятиях выражено все – огромная родительская любовь и невыразимое облегчение оттого, что детеныш не пострадал, а еще безмерное желание придушить его собственными руками за содеянное и причиненный страх. И все же после таких объятий остается только одно чувство – безграничная любовь…

День поединка между милордом и принцем Дэниэлем выдался очень солнечным, несмотря на позднюю осень и готовую наступить зиму. Холодный воздух проникал под складки моего плаща, несмотря на теплый мех, но меня это мало беспокоило.

В качестве зрителей и потенциальных свидетелей, которые в дальнейшем могли подтвердить результаты открытого поединка, присутствовали представители многих состоятельных и знатных семейств Элидии и Эльдарии, военачальники обеих стран, члены Совета, и приглашенные принцем и милордом гости и представители других государств. Народу хватало, как и шума, и ожидание начала боя тихо сводило меня с ума.

Я и милорд сидели на самых почетных местах с прекрасным обзором и молчали с того момента, как официально поздоровались в первый день прибытия в Элидию. В общей сложности мы молчали уже три дня – его личный рекорд, если не считать моих «реверансов» и ответных поклонов при наших совместных встречах за обедами, на которых милорд настаивал.

В отличие от меня принц Дэниэль общался со своим братом легко и непринужденно, а милорд отвечал ему с радушием и улыбкой приветливого хозяина.

Сэра Гаа Рона я не видела до самого начала поединка, а вот с сэром Каасом и его всадниками общалась с удовольствием, словно старые времена чем-то связали нас и сделали приятелями, а не противниками в начавшейся войне. В любом случае между двумя армиями еще не произошло серьезных столкновений, и милорд больше делал вид, что осаждает две наших крепости, не предпринимая фактических действий по ее захвату или реальной изоляции от внешнего мира. Так что настроение среди воинов милорда, да и моих гвардейцев, было слегка приподнятым, ибо и те и другие искренне верили в победу своей стороны.

Шум среди зрителей становился все сильнее, но милорд не обращал на него внимания. До начала поединка оставались считанные минуты, и я безуспешно пыталась побороть внутреннее напряжение, искренне завидуя милорду, чье лицо отличалось спокойствием и обычной сосредоточенностью.

Инстинктивно и почти не замечая собственных движений, я куталась в теплый плащ, и не отпускала его застежки в попытке натянуть теплый мех на воротнике на самые уши. И в какой-то момент моя возня надоела милорду. Он встал и подозвал к себе одного из воинов, сопровождавших и охранявших его, и что-то негромко ему сказал, а затем снял свой плащ, у которого в отличие от моего был капюшон, отделанный меховой опушкой. Милорд перекинул его через руку, а его пальцы уверенно и быстро растегнули застежку моего плаща.

– Вы замерзнете раньше, чем закончится поединок, принцесса Лиина. Мой плащ гораздо теплее и удобнее вашего! – С этими словами он снял с меня теплую накидку и накинул на мои плечи свой плащ, застегнул его и надел на голову капюшон.

Он взял мои ледяные руки в свои ладони и согрел своим дыханием пальцы. И кому-то могло показаться, что он целовал их, потому что вокруг нас люди вдруг притихли и замолчали. Но милорду и мне было все равно. И пока не пришел его человек и не принес мне перчатки, а милорду – другой плащ, правитель Элидии читал мне стихи. И я слушала его, закрыв глаза, потому что никто и никогда не читал мне таких стихов: