Дневник из преисподней

Я не помню, сколько времени провела в сумрачных лесах Ночных земель. Я совсем одичала, словно зверь, живущий в них с самого рождения. Я никого и ничего не боялась, и жители лесов – и люди, и звери обходили меня стороной. Но во мне не было ненависти ни к тем, ни к другим. Я даже не замечала их, равнодушная ко всему. Я не смотрела на небо, не смотрела на звезды, не видела солнечного света, не ощущала капель дождя или ночного холода, крадущегося за мною по пятам. И я никогда бы не оставила тьму и забвение, если бы не арус…

Он появился, как вспышка молнии на ночном небе. Прыгнул на меня и сбил меня с ног – живой, красивый, горячий и радостный. Его восторг ослепил меня, ибо ни одно живое существо во всех мирах моей вселенной никогда не радовалось мне так, как арус. И я засмеялась неожиданно для самой себя, потому что его счастье и несомненная радость каким-то образом разбудили мою уснувшую душу, и все воспоминания, пусть и не очень счастливые, нахлынули разом и поглотили меня.

Снова и снова арус тормошил меня, добиваясь ответной реакции, и его восторженное гортанное мурлыканье было ответом на мою ласку. В те мгновения арус показался мне большим другом, чем принц Дэниэль, Мастер и Алекс вместе взятые. И я поняла, что бороться нужно не с Шэрджи и не с тьмой внутри меня…

Зверь удержал меня от падения в бездну, куда направлялась моя душа, и зверь объяснил мне, как велика сила любви. Ничто, даже воля тьмы, не способна ее победить, потому что любовь рождена для жизни.

Господь никогда не оставлял нас, потому что любовь – это и есть его земное присутствие рядом с нами. Только тогда, когда все мы разучимся любить, или самый последний человек на земле никого не полюбит, и никто не полюбит его, – только тогда Бог покинет нас навсегда…

Появление аруса разбудило меня, заставило остановиться и перестать блуждать среди серых деревьев и черных озер. Я не просто остановилась, я задумалась над тем, что вся наша жизнь, даже ее смысл, могут порой свестись только к одному дню, или событию, или одному единственному моменту, когда нам предстоит решить, кем мы являемся и как нам поступить, чтобы оправдать сам факт нашего существования на земле. Для меня – это был день смерти командора, и я приняла решение, которое изменило меня.

Я поняла, что оставшись в живых, не могу смотреть в свои собственные глаза, глядевшие на меня с поверхности голубого озера. Я отводила свой взгляд, потому что поступила неправильно – против самой себя, вопреки всему, что являлось мною. Смерть командора не просто изменила меня, она уничтожила меня прежнюю, и тогда я поняла, что в сумрачном лесу Ночных земель искала потерянную душу и не могла ее найти. И также я не могла посмотреть в глаза аруса, потому что боялась увидеть в них не себя, а кого-то совершенно другого. И больше никто, кроме аруса, не мог возвратить мне саму себя, ибо он единственный принимал меня такой, какой я была, и принял такой, какой стала. И тогда в целом мире остались только я и мой вновь обретенный друг…

Это было странное чувство – словно весь мир принадлежал только нам обоим и он был совершенно пуст. Лишь мы вдвоем жили во всей вселенной, размеры которой уменьшились до самой маленькой искры, ветром выброшенной из костра. Огонь согревал и разгонял тьму вокруг меня, а присутствие аруса грело мне душу. И у меня наконец-то хватило смелости, чтобы взглянуть прямо в глаза Шэрджи и спросить его: «Кто ты?».

И тогда он покинул мое тело и тьма посмотрела на меня через яркий огонь костра, впервые не пытаясь завладеть моим сердцем. Тьма обрела человеческие формы и поглотила свет. Тьма ответила мне на вопрос и назвалась моим другом. И я коснулась ее рукой, почувствовав, как мои пальцы погружаются в липкую и почти невесомую паутину. Она подалась мне навстречу и мгновенно накрыла меня целиком. Теперь я оказалась внутри этой тьмы, словно Шэрджи хотел, чтобы я поняла его чувства, ощутила, что значит, быть запертым в чьем-то теле. Тьма сжималась вокруг меня, не давая дышать, а когда я попыталась прорваться сквозь нее, она сжалась еще сильнее. Мое дыхание прервалось и я потеряла сознание…

Шэрджи не хотел убивать меня. Он лишь пытался освободить меня от собственного тела, и ему это удалось. Моя душа – если это была моя душа, поднялась к самому небу, переплетаясь с черной паутиной души Шэрджи, и меня стало так много, что я могла бы накрыть собою все земли и все леса этого мира. Я плыла по небу, словно облако, и видела бесконечную череду ярких звездных огней, проплывающих надо мною.

Солнечные лучи согревали мое бестелесное тело, а пробивавшиеся сквозь меня струйки дождя охлаждали его. Я была одновременно человеком и воздухом, светом и тьмою, Лииной и Шэрджи. Я растворилась во тьме и познала боль и ненависть Шэрджи, а еще желание убивать…

Оно было подобно гневу, но холодное и спокойное, словно изменившаяся ярость, после которой остается лишь желание мести. Оно было сродни чувству голода или жажды – нашим неотъемлемым, доступным и понятным желаниям. Оно было частью самого Шэрджи, созданного для того, чтобы поглощать чужие жизни. Его желания поглотили и меня, но не избавили от внутренней боли, спрятавшейся глубоко внутри.

Шэрджи вывернул наизнанку мою боль и я отчетливо поняла, почему она родилась в моем сердце и не желает меня оставлять. Шэрджи заставил меня вспомнить. Вспомнить все, о чем почти забыло мое сердце. Вспомнить чувство вины, порожденное собственным бессилием. Вспомнить, как умерла моя мать…

Я до сих пор думаю, что могла бы спасти ее, что в ее смерти есть и моя вина, что я могла бы заплатить за ее жизнь собственной жизнью. И я не могу решить до сих пор, кого я не могу простить – ее или себя?

Даже мое желание избежать войны, заплатив своей жизнью, – не более, чем попытка оправдаться в собственных глазах. Мое подсознание никогда не пыталось замолчать и моя жизнь вместе с болью стала казаться обычной нормой. Это привело к тому, что я перестала отвечать перед собой только за свою жизнь, но попыталась ответить за все остальные жизни сразу. Не слишком ли много для человека, не способного спасти самого себя?

Подобная ответственность за других открыла путь и для Шэрджи, ибо моему сердцу было все равно за кого отвечать. А когда он заполнил пустоту внутри меня, я стала сильнее и смогла защищаться, компенсировав чувство вины ощущением собственной силы. И тогда я поняла, что была инвалидом, а Шэрджи – моими костылями.

Проклятье! Проклятье! Проклятье!

Я упала с небес, ломая черные крылья, в зарождающемся вихре несостоявшейся жизни и самых темных эмоций. Я вернулась в свое тело и высказала в адрес небес все, что думала о себе. Даже мой арус прижал свои уши, чтобы не слышать моих ругательств. И в этот момент я вернула себя, почти изгнав из своего тела душу Шэрджи…

Он как будто ослабел от моего негодования, но не испугался его. Просто отошел в сторону и затаился до лучших времен, позволив мне овладеть собственной жизнью и телом. Разум вернулся, подавляя силу инстинктов, заставляя снова и снова смотреть на себя через призму человеческих качеств, присущих любому сострадательному существу. Я простила саму себя и почувствовала или скорее ощутила нечто совершенно новое – моя душа очистилась и избавилась от скрытого напряжения, некоего чувства внутренней обиды на весь окружающий мир. И охватившее меня абсолютное спокойствие, было похоже на тихий восторг – тихий по своей сути, но всеобъемлющий по своей силе, словно во мне вспыхнуло свое собственное маленькое солнышко. Это чувство было недолгим, но необыкновенно приятным и прекрасным. И даже ослабев, оно не лишило меня своей благодати. Я уже не могла оставаться прежней, как не могла продолжать истязать себя чувством вины за гибель командора.

Я перестала блуждать по лесам Маэленда, но я не вернулась к принцу Дэниэлю. Я прожила в замке правителя Ночных земель много-много лет – почти целую жизнь, и единственным моим другом оставался лишь арус. И самым светлым в этом промежутке моей жизни было то, что я ощущала себя просто человеком – без способностей, без умений и талантов, в сердце которого горела лишь маленькая звезда…

Как бы ни текло время, в какой-то момент у нас возникает желание остановить его, – не потому, что мы хотим остановиться сами, и даже не потому, что желаем продлить эти мгновения на долгие минуты, а то и дни, а потому, что осознаем – с этого мгновения начинается совершенно другая жизнь. Наша жалость и сожаление по утраченной версии жизни или пройденной ее полосе заставляют нас бояться наступающих событий, за которыми следует совершенно новая жизнь. Но такие события неизбежны.

Для меня они были радостными и означали начало новой жизни, одновременно рождая чувство легкой грусти по утраченной дружбе. Мой арус познакомил меня со своим новым семейством и его недавно народившийся котенок бесстрашно полез ко мне на руки, привлеченный необычным запахом. Это было знаком наивысшего доверия ко мне, признания членом своей семьи, но это было и окончанием наших совместных путешествий по лесам Маэленда. В тот день я поняла, что моя жизнь здесь окончена и мне пора возвращаться…

Отец Дэниэля отнесся к моему решению совершенно спокойно. Казалось, он даже одобряет его. И в этот раз до границы меня проводил мой арус. Мы тепло попрощались, осознавая оба, что вряд ли увидимся снова, и я никогда не забуду его страстного порыва продолжить со мною мой собственный путь. Но он вернулся в мрачные и темные леса своей родины, за несколько секунд преодолев расстояние между мною и границей леса. И я искренне любовалась его грациозными прыжками, пока он не скрылся среди деревьев.

Чувство, которое охватило меня, было сродни чувству потери, но без его горечи и боли. Мне не было одиноко, но желание увидеть кого-то близкого прямо сейчас и желание рассказать ему, что я чувствую, было просто невыносимым. И я позвала Алекса, и он пришел, и унес меня в горы – в свою пещеру, где горел яркий огонь, шумела подземная река и перед входом цвели леесы, так похожие на бордовые и розовые азалии моего мира…

Глава пятнадцатая

ДЕНЬ ПЯТНАДЦАТЫЙ: «Ты веришь в предчувствие? Нет… Я – ветер в твоих волосах. Я в них угасал от любви, запутавшись в русых кудрях».

Мы любим, потому что наделены этим даром. В нас так много любви, что она не исчерпает себя до конца наших дней. Но именно ее бесконечное множество сокращает количество прожитых лет.

Любовь – наш пропуск на небеса, но мы построили из нее лестницу, ведущую в бездну. И одна только мысль беспокоит меня сейчас – я стою на последней или на первой ее ступени? Для меня это важно, ибо силы мои на исходе, как и отпущенное мне время. И сделать один только шаг – неизмеримо легче, чем пройти еще один бесконечный путь, ведущий во тьму. Мне не страшно и я чувствую облегчение оттого, что этот день, – возможно, последний день в моей жизни…

Время, проведенное с Алексом после долгих лет разлуки, стало самым прекрасным из всех прожитых лет в его мире. Оно, словно золотая середина нашего счастья, запомнилось мне больше, чем вся радость или боль, пережитые мною. И я не хочу рассказывать милорду об этих днях, потому что Алекс не хотел бы этого.

И как все хорошее, эти счастливые дни однажды закончились, дав начало последним пяти годам моей жизни, наполненным нескончаемой борьбой за возможность сохранения мира. Моя неудача или мое предательство, если посмотреть на ситуацию с позиции милорда, привели к началу войны и моему возвращению домой.

Даже сейчас на краю бездны я не могу спросить у милорда, что произошло с его миром после моего возвращения, ибо подобное неведение – всего лишь маленькая слеза на щеке, а знание правды – водопад горьких слез и бесконечных сожалений.

Я вернулась к Дэниэлю, потому что Рэймонд Эдриан вмешался в политическую жизнь Элидии, заявив собственные притязания на трон. Рэй не мог воевать с милордом – у него не было для этого ни ресурсов, ни финансовых возможностей. Но у него оставались преданные ему люди, не прекратившие борьбу, и их попытка убить милорда почти увенчалась успехом.

Ни милорд, ни Дэниэль так и не рассказали мне подробностей этого покушения. Но милорд был ранен, и какое-то время до нас доходили слухи, что он умер, так что Дэниэль вынужден был объявить своего рода чрезвычайное положение в стране, означавшее, по-сути, готовность к войне.

Затем Дэниэль получил письмо от своего брата, из которого стало ясно, что милорд выздоравливает и не подозревает принца в покушении на свою особу. Письмо было знаком мира и одновременно посланием для меня – в нем милорд сообщил о смерти Рэймонда, приложив в доказательство прядь его волос…

Я плохо помню свои последующие действия. Письмо вызвало состояние крайней ярости и жгучей боли, а ощущение мягкости светлых локонов на ладони почти помутили мой рассудок. Я только помню, как меня стаскивали с Огонька мои же собственные гвардейцы, а я хотела, но уже не могла вызвать к жизни черную силу Шэрджи…

Только ближе к вечеру Дэниэль лично развязал мои руки, привязанные к кровати, убедившись в том, что я его понимаю и могу здраво рассуждать. Он много говорил о том, что никто, кроме самого Рэя, не мог сделать выбор или повлиять на судьбу. Он сказал, что не будет останавливать меня, если я захочу отомстить, но ему придется отвечать за последствия моих действий, и я должна это понимать. Дэниэль был прав – как всегда, но легче от этого не стало…

А через несколько дней я получила письмо от Рэймонда, написанное им незадолго до смерти. И я поняла, почему он звал меня перед смертью по имени, почему шептал мое имя, чтобы не закричать от боли:

«Я надеюсь, что вы никогда не прочтете это письмо, но я пишу его вам, потому что утратил надежду, но не утратил веры в свои силы. А еще потому, что любил вас и скрывал свою любовь даже от себя.

Это так странно – любить человека, которого почти не знаешь. Мне даже кажется, что я создал из вас символ и полюбил его, а не реальную девушку из плоти и крови.

Я ощутил, как боль и наслаждение превращаются в единое целое, словно пойманному зверю дали глоток свободы, а затем снова заперли в клетку. И вы – это глоток свободы, что я ощутил. Я не могу его не любить.

Теперь вы знаете, кто я и почему жизнь милорда так важна для меня, почему я жажду его смерти. Его жизнь – это смерть для меня, а его смерть – моя жизнь.

Я всегда буду любить вас и никогда не отрекусь. Моя душа бессмертна, пока вы помните обо мне…».

Я не плакала, когда читала письмо Рэймонда, но его гибель стала началом в череде тех событий, что в итоге привели к войне. Его чувства, о которых я узнала слишком поздно, его вера в меня и моя победа над Шэрджи повлияли на мое решение, стали причиной, по которой я не сдержала обещания, данного милорду.

Среди черных камней в его сне, грозившем стать вечным, я обещала, что буду рядом с ним до того дня, когда мы оба примем решение: каким бы оно ни было. И я нарушила свое слово, что в итоге вынудило милорда отдать соответствующий приказ Анжею, ибо терпению даже любящих нас людей наступает конец, если мы не оправдываем их ожиданий.

И все же, подозревая о последствиях тогда, и зная о них сейчас, я все равно не изменила бы своего решения. Я не смогла бы находиться рядом с милордом, ибо мое сердце не принадлежало ему совершенно. Я никогда не лгала ему и не смогла бы лгать или притворяться. Именно честность всегда была основой наших отношений, и мы хорошо понимали друга друга, почти так же, как я понимала Алекса, а он меня.

Если бы милорд понял, что происходит со мною еще тогда – а он бы точно понял, Алекс был бы мертв уже давно. И я не смогла бы противостоять Королю Орлов Лану, что в конечном итоге изменило судьбу Алекса и мою собственную жизнь. Но в глубине души я все еще обвиняю себя в том, что неисполненное обещание привело к цепи событий, окончившихся войной, которую я стремилась предотвратить изо всех сил.

После гибели Рэймонда прошел почти год и милорд прислал мне письменное приглашение, напомнив о моем обещании и той свободе, что я получила взамен. Письмо привез Анжей и вручил его мне с видом человека, хорошо ознакомленного с его содержанием. Письмо было кратким и не угрожало мне, но еще больше слов, чем написано на бумаге, было сказано Анжеем лично. Он озвучил свое мнение сразу же, как только понял, что я не приму предложение милорда и больше не вернусь в Элидию.

– Он не может вам приказать. Он может лишь просить. Но вы не должны сомневаться в том, что нужны ему. Ваш отказ приведет к решениям, которые уже не исправить, не пересмотреть и не изменить. Их последствия приведут к войне, которой, как мне кажется, уже не желает и сам милорд. И вы недооцениваете его гордость, Лиина.

И я согласилась с ним и ответила, что предвижу последствия своих действий не хуже его, но все равно не могу вернуться, потому что не могу дать милорду того, чего он так жаждет. Я знала, что была искренней с ним, обещая остаться рядом, но я также знала, что единственным моим желанием было вытащить его из сна, грозящего стать не просто вечным, а самым последним в его жизни. Я всего лишь хотела спасти милорду жизнь, не особо задумываясь над собственной судьбой, и мое обещание было лишь следствием моего желания. И по этой причине моя собственная честь не считала себя обязанной соблюдать те клятвы, что были даны ради его спасения, ради его блага, ради тех, кто окружал милорда, любил его и был ему предан. Мое обещание было словом, но не клятвой моего сердца, словно ложь во спасение была единственным выходом из сложившейся ситуации. Но только в тот момент я совершенно не осознавала, что лгу милорду. Для того, чтобы я поняла это, Рэймонду Эдриану пришлось умереть. И я не могла вернуться и посмотреть в глаза человека, которого я спасла, зная, что другой человек, которого я тоже однажды спасла, любил меня и умер, призывая меня.

Я не откликнулась на призыв милорда и в любом случае не смогла бы. Я даже отомстить за Рэймонда не могла, но навсегда запомнила, как черная ярость затмила мой разум, поглотив последний оставшийся свет, и как я пыталась призвать на помощь саму тьму, желая отмщения. В тот момент я хотела смерти милорда всем своим сердцем, искренне желая причинить ему боль. И потому приглашение милорда вернуться к нему осталось непринятым. Я не смогла бы снова солгать его слишком красивым глазам. Не ради себя, не ради него и не ради Алекса. И моя правда могла уничтожить не только Алекса, она была способна уничтожить нас всех, ибо я была способна на все в ту минуту, когда узнала о смерти Рэймонда.