Дневник из преисподней

Милорд покачал головой и возразил мне:

– Я тот, кем являюсь и кем буду всегда. И я не могу остановиться. Это знание внутри меня. Я был рожден вместе с ним. Не ощущение величия, а знание правителя, Лиина. Править – значит быть выше того, что можно принять за слабость, а справедливость не может быть слабой. Я требую от вас справедливости, миледи. Я вправе требовать ее, а вы не вправе отказать мне в ее восстановлении! – Милорд произнес все это жестким и ледяным голосом, в полной мере осознавая свою правоту, и я не могла с ним спорить.

– Да, милорд… Но милосердие выше справедливости… И я прошу вас о нем. Уничтожение командора и его воинов – не лучший способ начать переговоры с братом! – Я сделала последнюю попытку убедить его, а затем отошла от кресла и посмотрела в окно, ожидая увидеть скорый рассвет, однако за окном по-прежнему стояла черная ночь.

– Возможно и не лучший, Лиина, но мне известно о милосердии много меньше, чем вам. И знать о нем больше я не желаю. Где воины командора Рэс Ли будут ожидать меня? – Милорд подошел ко мне и тоже посмотрел в распахнутое окно.

Я поежилась от его слов, понимая, что не могу не ответить на последний вопрос, и рассказала все о планах командора…

Затем я наблюдала кипучую энергию милорда в действии, одновременно думая о том, что благими намерениями дорога всегда вымощена в ад. А еще я думала о том, что милорд устроит просто бойню, имея все преимущества перед командором Рэс Ли, и последнему на этот раз не удастся выжить. Однако есть шансы спасти хоть кого-нибудь из его воинов. В конце концов, клятвы верности они дают лишь своим командирам.

Мои мысли прервал милорд, обратившись ко мне с вопросом, смысл которого дошел до меня не сразу, а потом я поняла, что он хотел моего присутствия и хотел, чтобы я была рядом с ним, словно один из его воинов. Дожидаться рассвета милорд не стал, и мы выступили ускоренным маршем по направлению к развалинам Дэрри.

Милорд не стал устраивать засады и в этом следует отдать ему должное. Спустя несколько часов он и его воины встретили отряд командора возле самых развалин – открыто, и не скрывая своих намерений. И единственным одолжением, которое сделал милорд для меня, – это возможность поговорить с командором Рэс Ли. Возможность, за которую я была благодарна, но которая не принесла ничего, кроме чувства самоуничижения.

Желание сохранить жизни не привело ни к чему, и мне лишь казалось, что я плыву против течения, уносившего вместе с чувством долга и мою душу. Командор Рэс Ли не объяснил мне причины своего решения, хотя это уже не было важным для меня. Он согласился с моим обвинением в предательстве, но не согласился с моим предложением сдаться, заставляя принять в полной мере все последствия своего решения. Я только до сих пор не понимаю, почему его мысли повторили мои:

– Кто и кого предает сейчас, принцесса Лиина? – Именно эти слова произнес командор на прощание, и они умерли на моих устах, потому что командор был прав.

Нельзя не осознавать в глубине души истинный смысл своего поступка, даже если он совершается во имя долга и чести. Долг и честь не всегда совпадают с тем, что мы называем справедливостью. И только боль остается всегда…

Два отряда понеслись навстречу другу другу, как только я приблизилась к милорду, и уже ничто не способно было остановить коней и их всадников. Я оставалась возле милорда, наблюдавшего за происходящим, и звуки этой маленькой битвы били изо всех сил по моим натянутым нервам. Я чувствовала себя больной и одновременно ощущала себя другой. В глубине моего тела тьма рвалась наружу. Она выла и металась и жаждала боя так же сильно, как я желала его прекращения.

Я не замечала, как крепко моя рука сжимает рукоять традиционного одноручного меча – надежного и эффективного против конного воина в легких доспехах или воина без тяжелой защитной брони. И в какую-то секунду я не заметила, как вынула его из ножен. Звук вынимаемого меча как будто подстегнул милорда, и он сорвал гарцующего на месте коня в резкий галоп и понесся к своим воинам, не обращая внимания на предостерегающий крик Анжея. Я сорвалась вслед за ним, действуя инстинктивно, почти не осознавая, что собираюсь воевать с собственными людьми, но выбора не было. Магистр не должен был пострадать. Даже небольшое ранение могло послужить поводом для начала войны. И милорд всегда мог воспользоваться шансом убить двух зайцев одним выстрелом.

Я следовала за ним неотрывно, замечая краем глаза, как действует Анжей, оберегая его и меня. Мой меч встретился с другим мечом, и завертелась карусель, в которой я потеряла и милорда и своего Хранителя. А затем я упала под ноги собственного коня, не сумев устоять от сильнейшего рубящего удара, который просто вышиб меня из седла, буквально парализовав правую руку, сжимающую меч.

Я больно ударилась о землю и на мгновение потеряла ориентацию, а затем инстинктивно откатилась от места падения, пытаясь избежать удара копыт. Подняться я не успевала и словно в замедленной киносъемке видела, как опускается на меня двуручный меч огромных размеров, способный одним ударом разрубить крепкие доспехи и мои кости. Я действовала, не осознавая того, что делаю, ибо мои инстинкты нельзя было заглушить никакой болью. Мои руки выбросили маленький черный шар, коснувшийся груди противника. Шар отбросил его от меня вместе с надвигающейся смертью, дал мне возможность встать и оглядеться.

За этот краткий промежуток времени милорд отдалился от меня на довольно большое расстояние, а затем я увидела, как к нему несется командор Рэс Ли, сметающий на своем пути Анжея и одного из воинов сэра Каас Ли. И вслед за криком «Нет!», еще один черный шар догнал командора, когда-то сделавшего все, чтобы спасти своего принца, а сейчас предававшего его. Командор упал, а я побежала к нему, сжимая свой меч, задыхаясь от резкой боли в боку, на который упала.

Я видела, как милорд вышел победителем из короткого поединка между ним и воином командора, видела, как он направляет коня к лежавшему на земле противнику, как он останавливается, заметив меня, как поворачивает коня, напав на очередного противника, и чувствовала, как возбуждение и адреналин убивают во мне мое собственное «я», оставляя лишь тьму, жаждавшую чьей-то жизни, – холодную и непроглядную тьму.

Она заставила меня исчезнуть на какое-то время, достаточное для того, чтобы лезвие меча окрасилось кровью, и только упав на зеленую траву, кровь отрезвила меня. Сумасшедшая ярость сменилась отчуждением – каким-то отстранением от всего происходящего, словно внутри меня резко выключили звук и свет, а потом снова включили, и я вернулась сама к себе.

За эти минуты все закончилось. Бой закончился. Люди поделились на живых и мертвых, а еще раненых, один из которых пытался подняться у самых моих ног.

Я видела всю картину в целом, словно парила в воздухе на небольшой высоте, но при этом ничего не чувствовала. А потом пришло осознание того, насколько просто и легко убивать, когда закипает кровь в жилах, а рука, сжимающая меч, становится с ним единым целым. И меня не волновало, что вокруг царит смерть. И еще я точно знала, что именно меня, а не того, кто прячется внутри, даже не трогает мысль о мертвецах. И я подумала: «Может быть, потому, что они не мои?».

Убедившись, что милорд в порядке, а командор не двигается, я вложила меч в ножны и занялась раненным мною воином. За этим занятием меня застал Анжей, молча присоединившийся к процедуре перевязки. Только через пару десятков минут до меня дошло, что раненых в этом бою почти не было и больше некому оказывать помощь.

Милорд – живой и здоровый, явно чувствовал себя, как рыба в воде среди почти что мертвой тишины. Мысль о том, что я чувствую себя спокойно, поразила меня, а затем заставила замереть. Столь спокойная реакция могла означать лишь одно – я совершенно не предвижу дальнейших событий. Следующая мысль касалась командора и его жизни. Жизни, которая все еще теплилась в нем, но уже не принадлежала ему…

Появление сэра Ноо Гара и его людей вывело меня из состояния равнодушного спокойствия и полного отсутствия эмоций. Я обрадовалась ему намного больше, чем полагалось для нормальной реакции. Волна облегчения захлестнула меня и вывела из сумеречного восприятия окружающей меня смерти. Сэр Ноо Гар выглядел усталым, как и его люди. Усталым, но не удивленным. Он подошел ко мне и кивнул. Его лицо посерело и осунулось.

– Принцесса Лиина… – Ноо Гар почти прошептал мое имя, и его глаза сказали мне много больше, чем его губы, – Простите, принцесса, я опоздал…

Мне почему-то показалось, что мы все опоздали в определенном смысле этого слова, и время лишь посмеялось над нами злым и жестоким смехом. Мы часто опаздывали жить, но умирали всегда вовремя, словно не смерть стремилась к нам, а мы сами приближали ее, прилагая для этого максимум усилий.

– Нужно помочь раненым, сэр Ноо Гар. Доставьте их в Ант-Реен. – Я произнесла это не менее устало, к тому же не хотела, чтобы смерть приближалась к ним еще ближе.

Раненые могут быть спасены людьми, а мертвые нуждаются в ином спасении, где нет человеческой воли и человеческого участия.

Он кивнул мне и направился к своим людям, не обращая внимания на милорда, подошедшего ко мне в сопровождении Анжея. Милорд проводил взглядом удалявшегося Ноо Гара, но не остановил его. Он слышал мои слова, и они явно ему не понравились:

– Командор Рэс Ли и его люди не принадлежат вам, миледи. Уже не принадлежат. Предоставьте мне право самому решать их дальнейшую судьбу.

Что-то мрачное и горячее шевельнулось тогда во мне после этих слов. Моя рука, все еще сжимавшая меч, подняла его острием кверху, а глаза уставились на сверкающее лезвие – такое острое, что на нем почти не осталось чужой крови.

– Я не могу лишить вас права требовать справедливости, милорд, но сейчас их жизни не принадлежат ни вам, ни мне. Я не знаю, когда прервется их дыхание, но если вы захотите получить их сердца прямо сейчас, вам придется сначала остановить мое. Или я остановлю ваше…

Милорд не произнес в ответ ни слова. Мой меч вернулся на свое место, а я вернулась в Ант-Реен.

Глядя на то, как тяжело дышит командор, окруженный ореолом черной тени, я понимала, что стою перед дилеммой, разрешить которую не было сил. Тень убивала его, и я знала это. Тень убивала и другого воина – молодого и до боли красивого Ранг Ли. Он был похож на ангела со старинных и древних икон – таким одухотворенным и бледным было его лицо. Лицо, которое я не разглядела в горячке боя, но которое видела перед собою сейчас. Мое тело все еще помнило силу удара меча Ранг Ли, но болело оно не от него.

Следовало принять решение. Решение, которое спасет жизнь одного, но которое обречет на смерть другого. Ранг Ли исполнял приказы командора и по законам этого мира измены не совершал. Однако милорд был вправе считать людей командора своими пленниками, поскольку сам командор был пленником, лишенным защиты и покровительства. Он предал меня и принца, вступил в бой с отрядом милорда и обрек на смерть многих своих людей, но его собственная смерть освобождала их от данной ему клятвы, а значит, возвращала им мое покровительство.

Я так долго смотрела на лицо Ранг Ли, что заслезились глаза. Тень, окутавшая Ранг Ли, становилась все темнее, скрывая от меня очертания его тела. Он умирал, как и командор. И тогда вкрадчивый голос милорда, прозвучавший за моей спиной, ударил по мне такой мягкой на ощупь, но такой болезненной плетью.

– Кто из них умрет первым, миледи?

Я не ответила ему. Не смогла ответить сразу, словно понимала, что именно мне следует принять решение, и милорд здесь совершенно ни при чем. Решение должна была принять та, которую принц Дэниэль избрал в качестве соправителя, и Лиина здесь не имела голоса. Решение принимала не я, а та, которая правила, которая относилась к смерти так, как будто она не имела значение.

Но тогда почему мне кажется, что это я приняла решение? Не принцесса Лиина, а я? И почему часть меня умирает всякий раз, когда я вижу смерть? Может быть, потому, что в каждом из нас есть частичка всего живого, что существует и радуется жизни. Или мы сами – часть всего живого. Каждый, кто дышит и двигается, самый простой и самый сложный организмы – все они часть живого и единого целого. Смерть каждого из них лишает нас целостности, чего-то очень важного, возможно, даже разрушает нас. И есть огромная разница в том, кто убивает нас, и кого убиваем мы. Болезням неведомы чувства и наши страдания, но людям они хорошо известны.

Мы рождаемся и умираем. Рождаются и умирают наши дети. И так происходит всегда. Жизнь бежит по замкнутому и все время повторяющемуся кругу. Мы не спрашиваем «почему?», когда рождаемся, но всегда спрашиваем «почему?», когда умираем. И никто и никогда не задумывается над тем, о чем вопрошает тот, кто обрекает на смерть других. По своей воле или нет, но какой вопрос задает себе или Богу судья, зачитывающий смертный приговор; палач, исполняющий его; убийца, выполняющий свою миссию или реализующий свою страсть? И задают ли они вообще какой-либо вопрос?

Мотивы их действий, причины, обстоятельства, или что-то иное, побуждающее совершить то, что отнимает чью-то жизнь – все это заставляет их спрашивать о чем-нибудь самих себя? Или каждый лишь оправдывает свои действия?

И я спрашиваю сейчас себя. Я пытаюсь оправдаться перед собой или перед Ним? Я прошу прощения у себя или у Него? Я хочу простить себя или я нуждаюсь в Его прощении? И можно ли просить у Него прощения, когда не можешь простить себя самого?

Но, может быть, речь идет не о прощении, а о понимании? Можно ли понять и потому простить содеянное самому себе? Но как тогда просить понимания и прощения у Него? Ведь покаяние не просто Его прощение, оно избавляет от бремени и груза совершенного, а раскаяние – это сожаление о своем поступке, осознание того, что следовало поступить иначе. Но как поступить иначе, если нет другого выхода? Как избавиться от бремени совершенного, если не можешь ни забыть, ни простить себя? И в чем раскаиваться, если совесть не может сказать: «Ты была не права?».

Я сказала тогда милорду:

– Ранг Ли не умрет. Никто из моих людей больше не умрет, милорд. Смерть командора освободит их…

Милорд не оставил меня одну. Не знаю почему. Может быть, ему было интересно? Он стоял рядом и наблюдал, хотя и не мог видеть того, как тень вернулась ко мне, словно в родной дом. Ранг Ли глубоко вздохнул и задышал размеренно и неслышно, как в спокойном сне без кошмаров и сновидений. Но я не вернула домой тень, окружавшую командора. Когда он умирал, я не плакала. Это было бы неправильным. Вот только тень, вернувшаяся ко мне, стала сильнее, как и я…

На следующий день Ант-Реен погрузился в траур. Люди сэра Ноо Гара и люди милорда отдавали свою дань мертвым. Небольшое кладбище Ант-Реена выросло еще больше, и при свете дня странно смотрелись пустые земляные холмы с небольшими табличками. Надгробия появятся позже, но пустота в душе не могла исчезнуть так же легко и быстро, как заполняется кладбищенская пустота.

К вечеру милорд встретился со своим братом и согласился на переговоры, которые затянулись надолго, но, благодаря которым, столкновение возле Дэрри стало последним в Южном конфликте…

Магистр сам затягивал беседы со своим братом, используя каждый раз стандартную процедуру и устоявшийся протокол переговоров, в том числе обязательный обмен приветствиями и вступительными речами, что занимало почти треть времени самой встречи. На ознакомление с основными пунктами взаимных условий у делегаций ушло несколько недель, причем существенными условиями нового соглашения принц Дэниэль и милорд обменялись в закрытых конвертах.

И каждый вечер милорд приезжал за мною на своем черном скакуне и приглашал на вечернюю прогулку. Мы обьезжали границы города и порою уходили далеко за их пределы к дюжине озер, окруженных редкими деревьями. Озера растянулись на несколько километров, и на их объезд уходило много времени, чего не скажешь о наших беседах – коротких и отрывочных. Милорд спрашивал, а я отвечала. Он спрашивал меня о моей прежней жизни в моем мире, и я рассказывала о ней так, чтобы он понял меня. Это было похоже на одностороннее интервью без встречных вопросов, которые не хотелось задавать.

За все время я так и не решилась заговорить о самих переговорах, словно боялась услышать его условия, неисполнимые для принца Дэниэля, но необходимые для разрешения ситуации.