Дневник из преисподней

Когда мы вернулись в его официальную резиденцию, он нанял для меня учителей, и время, проведенное с ними, было лучшим из всего периода моей учебы в школе, а затем и в университете. Мое отношение к школьным учителям моего мира было довольно прохладным, а перед окончанием школы так и вовсе неприязненным. Однако именно они преподали мне весьма важный жизненный урок – гордыня лишает человека разума, но боль его воскрешает.

Сбросив меня с пьедестала всеобщей учительской любви, они разбили вдребезги мой собственный мир, казавшийся мне идеальным. Переполнявшие меня обида и гнев, боль и разочарование привели к абсолютно логичному выводу – я никогда не была совершенной, а мои ощущения превосходства над другими людьми являются самообманом.

Я благодарна им за это, но я не простила их, ибо они взрастили во мне гордыню и обвинили в чем-то более худшем, чем простая человеческая глупость, причинив мне слишком сильную боль, лишив меня веры в собственные силы.

Я благодарна им за урок, но разрушение собственного мира было настолько болезненным, что убило во мне веру в учителей и их нравственное превосходство. При этом окрепшая гордыня никуда не исчезла, но со временем мне хватило разума обуздать ее огромнейшее влияние на свои поступки и решения.

Учителя, приглашенные милордом, были скорее практиками, нежели профессиональными знатоками теории, и мы легко нашли общий язык благодаря школьным знаниям, сохранившимся в моей голове. Мы учились друг у друга, и это был наиболее приемлемый способ обучения для меня после столь болезненного разочарования в учителях моего детства и юношества.

Какое-то время милорд продолжал обучать меня искусству боя, но затем моим учителем стал сэр Каас Ли. Я встречала милорда лишь во время ранних завтраков или поздних ужинов, а иногда он исчезал на несколько дней и даже недель. Я не помню сейчас, сколько прошло времени после его последнего исчезновения, но его возвращение я запомнила очень хорошо.

Милорд не приехал – его привезли в очень тяжелом состоянии. Вопреки природе людей этого мира, нетяжелые раны милорда по непонятным причинам воспалились и не желали затягиваться. Сэр Каас Ли довольно сбивчиво рассказал мне, что между ним и милордом состоялся всего лишь дружеский учебный бой – так, чтобы кости поразмять и освоить парочку новых приемов. Но в результате милорд был легко ранен, а к следующему утру рана воспалилась настолько, что милорд не смог выйти из палатки после ночного сна.

Сэр Каас Ли доставил милорда домой настолько быстро, насколько позволяло его состояние, и воин, посланный за сэром Раэном, уже въезжал вместе с ним в ворота, когда я, сэр Да Ахон и пара моих гвардейцев вернулись с вечерней прогулки. Застав небольшую суматоху во дворе, еще не зная о ранении милорда, я поняла, что он вернулся, но при виде доктора искренне забеспокоилась. Мы пересеклись с ним и пока шли в покои милорда, сэр Каас Ли поведал краткую историю учебного боя и ранения милорда. Он не просто чувствовал себя виноватым, он смотрел на доктора и на меня, как ребенок смотрит на взрослых, наделенных абсолютной силой, способной разрешить любую детскую проблему…

Сэр Раэн не возражал против моего присутствия, даже заставил переодеться и помочь ему. Он убрал повязку с раны милорда, располагавшейся на бедре, и даже я, не будучи врачом по образованию, поняла, что рана воспалилась и отекла.

Доктор почистил рану, зашил ее и снова перевязал. Милорд так и не открыл глаза, а доктор не смог привести его в сознание, как ни пытался.

– Отрабатывали удары в голень и не использовали доспехи? – Вопросительные интонации доктора в адрес сэра Каас Ли были явно неодобрительными, но я невольно посмотрела на Кааса, а он на меня.

Милорд редко надевал защитные доспехи во время учебных боев, можно сказать, почти никогда, и не было человека, который обладал бы влиянием на него и мог заставить надеть соответствующую экипировку. Сэр Каас Ли постоянно тренировался в паре с милордом, и, если он говорил, что это был обычный бой, то обвинять его было не в чем.

В любом случае сэр Раэн вскоре выпроводил нас из спальной комнаты и остался с милордом наедине, велев позвать дядюшку Кэнта – его левую руку.

Я вышла из замка и сразу же наткнулась на сэра Да Ахона, не пытавшегося скрыть своего нетерпения:

– Что с милордом? – Он не был огорчен и это было понятно.

Я вкратце обрисовала ему ситуацию, и мы устроились недалеко от центрального входа на сваленных возле конюшен бревнах, предназначенных для ее ремонта. И его следующий вопрос ударил меня силовой волной боли и беспокойства:

– Он умирает? – Два голоса прозвучали в моей голове одновременно и лишь один принадлежал сэру Да Ахону, а второй завладел моим разумом.

Горе и любовь были теми эмоциями, что сопровождали один из голосов, и он принадлежал не сэру Да Ахону. Последний что-то прочитал на моем лице и резко замолчал, и в моей голове остался только один голос:

– Помоги ему! – Это была не просьба и не приказ, а намного больше, и я подумала, что всегда ошибалась в том, что зло не умеет любить. Даже в кромешной тьме существует любовь, и тьма может плакать по собственным детям.

И я прошептала в ответ, что не знаю, как я могу помочь, и тогда голос покинул меня и исчезло даже ощущение чужого присутствия, и только сэр Да Ахон смотрел на меня с пониманием.

– Правитель Ночных земель знает все о своих сыновьях!

Я кивнула в ответ, и глядя на него, вдруг поняла, что беспокоило мое подсознание с того момента, как привезли милорда. Рана не желала исцеляться и поразительные способности к регенерации исчезли, словно милорд тоже был рожден в моем мире.

И я не сдержала свой стон понимания:

– Он болен из-за меня! – Я соскочила с бревен и уставилась прямо на бывшего начальника городской стражи, а он уставился на меня, – Я оставила в нем часть своей души и она убивает его, как болезнь, как вирус, которым я его заразила! – До этого момента я и понятия не имела, насколько сильно повлияла на милорда, однажды вторгнувшись в его разум, и сколь сильна наша связь, если часть меня, соприкоснувшись с его душой, повлияла и на тело милорда.

Сэр Да Ахон посмотрел на меня, как на спятившую, и я рассказала ему вкратце, каким образом покойный Король Орлов повлиял на мое тело, а Шэрджи благодаря этому, смог войти в него и ужиться вместе с моей душой.

Я сказала Да Ахону, что это напоминает болезнь, которая может передаваться от человека к человеку, и на моей родине такое происходит нередко. А потом я поняла, что иммунная система милорда не может бороться с тем, что живет в его крови, или уже израсходовала свой потенциал, и поэтому милорд умирает от совершенно пустячного ранения.

Мы оба – я и сэр Да Ахон поняли это, и я не испытала ничего, кроме настоящего беспокойства, осознав, что милорд может никогда не подняться с постели. Но сэр Да Ахон спросил меня, что я буду делать с этим знанием, а я ответила, что не могу оставить его умирать…

Сэр Да Ахон по-прежнему являлся тем, кем всегда был в глубине души – воином принца Дэниэля. Но после того, как моя вера в абсолютную ценность человеческой жизни коснулась его и спасла ему жизнь, он стал шире смотреть на мир. Я рассказала ему, что правитель Западных Ночных земель не убил меня, несмотря на такое желание и даже намерение. И я снова повторила свои же слова:

– Мне нужна ваша вера, сэр Да Ахон, но я не нуждаюсь в должниках. Если вы полагаете, что обязаны мне жизнью и потому вашу службу может прервать только ваша или моя смерть, то ошибаетесь. Я отпущу вас в любой момент, только попросите. Даже отец милорда поверил или сделал вид, что поверил в мою собственную веру в ценность любой человеческой жизни. Он, как и я, пытается спасти обоих своих сыновей, и он, как и я, не верит в то, что мне суждено спасти этот мир. Я не могу спасти вашу родину, сэр Да Ахон, но я пойду на все, чтобы спасти принца Дэниэля. Я никогда не смогу освободить Элидию, но я также не могу позволить ее правителю умереть. Я – та, кто я есть, как и вы, сэр Да Ахон…

Милорду стало значительно хуже, и несмотря на желание, я не знала, как ему помочь. Впавший в состояние бреда, милорд снова переживал минувшие дни войны и бои, которые прошел. Он отдавал приказы и постоянно звал меня, словно я воевала вместе с ним или против него. И я отвечала на его зов и говорила с ним, но сознание милорда было слишком далеко. Тогда я обратилась к его отцу – точно так же, как пыталась связаться с Алексом, и мне не пришлось ждать, ибо он откликнулся мгновенно, словно никуда и не уходил. Последнее, что я видела – это отчаяние, боль и любовь, переполнявшие глаза сэра Каас Ли…

Я не попала в ад, несмотря на мою полную в этом уверенность. Я очутилась на берегу озера в лесу, наполненном светом, зеленью и цветами. И запах леса сводил меня с ума в грезах милорда. Вода в озере была небесно-голубой, но не прозрачной. Она не отражала облаков и склонившихся к воде деревьев. Само озеро было каким-то странным, словно неживым, но оно не отталкивало от себя.

Мертвая тишина стояла в лесу милорда. Птицы не пели, ветер не качал деревья, листья не шелестели. Только яркие цветы выделялись своим кричащим цветом. Я позвала милорда, но он мне не ответил, и я снова позвала его. Лес по-прежнему хранил тишину, и мне быстро надоело стоять на месте. Я повернулась к озеру спиной и направилась в сторону просвета, мелькнувшего среди деревьев.

Мое зрение не обмануло меня, потому что лес очень быстро закончился, и я уткнулась в черную полосу вспаханной земли, идущей по границе всего леса, и скрывающейся где-то за горизонтом. Полоска земли была неширокой, но на ней ничего не росло, словно трактор с бороной только что прошелся по ней, разровняв и разрыхлив землю.

Почему-то меня это не смутило, и мое беспокойство за милорда заставило идти дальше. Я пересекла границу и снова очутилась в лесу. Только лето вдруг резко кончилось, и я ступила на траву, покрытую белым искристым инеем. Он покрывал все деревья и кустарники вокруг, лежал на опавших листьях и сверкал под лучами солнца. В зимнем лесу милорда стояла такая же мертвая тишина, и даже мой голос не разорвал ее.

Милорд снова не откликнулся на мой зов, и я продолжила путь, охваченная каким-то состоянием безмятежности и покоя. Лишь на самом краешке моего сознания притаилось и спряталось беспокойство, смущая разум, но мысль о необходимости идти дальше была совершенно отчетливой и ясной.

Лес закончился внезапно, и я почти уткнулась в стену огромного жилого здания, почему-то похожего на огромные коробки из стекла и бетона моего собственного мира.

Огромный и бесконечный город расположился за лесом, и я не задумываясь, назвала его Ледяным Городом. Прозрачный лед покрывал стены и окна домов, дороги и тротуары. Лед превратил деревья в хрустальные фигуры, дома – в сверкающие коробки из стекла, а людей – в серые тени, прятавшиеся в парадных и за стальными оградами. Все окружающее было знакомым до боли и одновременно чужим настолько, насколько возможно ощущать себя человеком с другой планеты среди местных жителей.

Бесполезное блуждание по ледяным улицам быстро надоело, и я зашла в первую попавшуюся забегаловку с единственной мыслью – сесть и вытянуть ноги. Неимоверная усталость навалилась на меня совершенно неожиданно, и я ничуть не удивилась холоду, царившему внутри небольшого кафе, куда меня занесло.

Стандартное кафе со стандартными посетителями, но никто ничего не ел и не пил. Люди просто молча сидели и не разговаривали даже между собой. На меня они тоже не обратили никакого внимания. Я села за свободный столик, протянула ноги, коснулась затылком спинки удобного дивана и закрыла глаза. И мне почудилось, что я заснула в собственном сне или в грезах милорда, или в том и другом одновременно – я так и не поняла до конца. Но только в этом сне я встретилась не с милордом…

Она снова пришла ко мне – маленькая девочка, так похожая на меня, с которой я встретилась в мыслях милорда, когда-то поглотивших мое сознание. Тогда она спрашивала меня о моих желаниях, и я не могла освободиться от ощущения, что я сама спрашивала себя о них. Вырвавшись из плена, я оставила ее в душе милорда, а его довела до обморока. И в тот момент я почему-то была уверена, что оставила в его душе частичку самой себя. Снова встретившись с нею в своих снах и в грезах милорда о Ледяном Городе, я вдруг совершенно отчетливо поняла, что именно она убивает милорда. Я убивала его…

– Ты довольна? – Она подошла ко мне и села напротив меня за столиком в морозном и молчаливом кафе. Рядом с нею появилась огромная горячая чашка с расплавленным шоколадом и сливками, и я окончательно поняла, что сплю. В мире милорда не было шоколада, и потому он не мог появиться в его грезах. Я отхлебнула глоток и ощутила себя почти что счастливой. Здесь мне всегда не хватало горячего расплавленного шоколада с корицей и специями.

– Останься со мною! – Мой маленький ангел почти приказал мне по-детски и непосредственно. И мне стало нехорошо после ее слов. Мы вместе убивали милорда, но если я понимала сущность своих действий, то она это делала неосознанно, искренне считая, что я хочу и желаю этого.

Когда-то Король Орлов изменил меня, оставив во мне частичку самого себя, и я сделала то же самое с милордом, почти не осознавая последствий своих действий. Дар Короля Орлов стал гибельным для милорда, разрушая его душу и тело, благодаря мне. И я понимала, что должна забрать саму себя из его души, но не знала, как это сделать.

– Я не могу остаться, но я могу взять тебя с собой, – я встала из-за стола и подошла к ней, присела на корточки и коснулась ее коленей. – Пойдем со мною к озеру, которое прячется в зеленом лесу. Там очень красиво и тепло. Я не хочу оставаться в Ледяном Городе и не хочу, чтобы ты оставалась в нем.

Она согласилась сразу – такими доверчивыми могут быть только дети, воспринимающие мир, как огромную игровую площадку. Они уверены, что управляют ею, поэтому чувствуют себя в безопасности.

Маленький ангел коснулся моей руки и окружающий меня мир растворился в кромешной тьме, обрушившейся на меня. Я падала с огромной высоты, и тьма кружила вокруг меня, словно хищник, жаждущий крови. Меня просто парализовало от страха, и я закрыла глаза, а когда открыла их, увидела огромное небо над головой и верхушки деревьев, закрывающие его.

Я лежала на траве среди сиреневых и фиолетовых цветов, и звуки леса проникали в самые мои уши. Мертвый лес ожил, и когда я позвала милорда, мой шепот превратился в грохот камней, падающих с отвесных гор. Шум лавины накрыл меня, почти парализовал, бумерангом вернувшись ко мне, а затем вышвырнул меня из леса на черные камни сгоревшего дотла города.

– Милорд? – Я не узнала его в первое мгновение. Мне показалось, что я вижу его отца. Но в следующую секунду он обернулся и ответил мне.

– Что ты делаешь здесь, Лиина? Тебя я не звал!

Его голос не пугал меня, но лицо не привлекало, как раньше. Оно казалось мне чужим, и не было совершенным. И все же милорд смотрелся своим среди обугленных останков жилых домов и строений. Он был частью мертвого города, а мертвый город был частью его самого.