Восточный ковер

– Вы меня радуете, – поглаживал живот Черчилль.

– Объединенные Нации, – восторженно сообщил Рузвельт.

– Что ж, прекрасное название. Поздравляю.

Как автор термина, Рузвельт поставил первым свою подпись в Декларации Объединенных Наций на ее торжественном подписании в Вашингтоне 1 января 1942 года, вслед за ним подписался услышавший первым эту новость нагишом Черчилль, третьим – посол СССР в США Литвинов. Всего в новую структуру вошли 26 государств. Это еще не являлось днем создания ООН в том виде, в котором она существует поныне, но философия организации, чуть преобразованная в иные формы, а главное, само название осталось неизменным.

Теперь основные игроки Объединенных Наций вели борьбу не с нацистской «осью», а друг с другом. Посол Ирана в Великобритании Сеид Гасан Тагизаде (как утверждали многие, этнический азербайджанец), выполняя поручение своего правительства, передал письмо в секретариат, в котором, руководствуясь пунктом 1 статьи 35 Устава ООН генерального секретаря ООН, предложил вынести на обсуждение Совета Безопасности вопрос «О споре Ирана с Советским Союзом».

«Уважаемый генеральный секретарь, от имени правительства Ирана я уполномочен заявить, что посредством своих официальных лиц и вооруженных сил Советский Союз оказывает постоянное давление на Иран, вмешивается во внутренние дела моей страны, ставит под угрозу ее территориальную целостность. Это ведет к осложнению двусторонних отношений между Ираном и Советским Союзом, а также создает условия, которые ведут к обострению политической стабильности в Иране, тем самым ухудшая политическую ситуацию и создавая основу для международного конфликта. Все гарантии СССР относительно вывода войск с территории Ирана остались лишь на бумаге, и в данном вопросе не произошло никаких положительных сдвигов. Попытки Ирана решить эту задачу путем добрососедства и взаимопонимания потерпели неудачу из-за необъективной позиции СССР в иранском вопросе. Советский Союз продолжает свою экспансионистскую политику, вынуждая тем самым Иран обратиться за помощью в такую уважаемую международную структуру, как ООН, подняв на первой сессии Генеральной Ассамблеи ООН спорный вопрос Ирана с Советским Союзом, надеясь на его справедливое решение».

Для Ирана это был достаточно сильный дипломатический ход. В Тегеране делали ставку на усилившиеся разногласия между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции и рассчитывали, что, сыграв на опасениях Запада перед не такой уж нереальной «советской угрозой», смогут заручиться в азербайджанском вопросе поддержкой Лондона и Вашингтона.

Выслушав обвинения иранской стороны, руководитель советской делегации на сессии ГА ООН Вышинский взял слово утром 25 января.

– Все доводы иранской делегации относительно вмешательства СССР во внутренние дела Ирана безосновательны и являются ничем иным, как клеветой в адрес Советского Союза, так же, как утверждения о том, будто советские войска оказывают давление на власти Ирана. Присутствие Красной Армии на территории Ирана – вполне законная мера, основанная на советско-иранском договоре от 26 февраля 1921 года, а также на советско-британо-иранском договоре 1942 года. События, происходящие в Северном Иране, не являются результатом деятельности советских войск или официальных лиц Советского Союза. Желание населения Северного Ирана обрести автономию в пределах иранского государства мы считаем вполне нормальным явлением, имеющим место в любом демократическом государстве. В свою очередь советская делегация не может не указать на волну антисоветских настроений, подстрекаемых некоторыми лицами из иранского правительства, которые организовывают террористические банды и организации, целью которых является совершение диверсий и провокаций на территории Советского Союза, а именно в Азербайджанской ССР. Позиция СССР такова, что спорные вопросы должны решаться путем переговоров между правительствами Советского Союза и Ирана, а не в стенах ООН. Руководствуясь вышеуказанным и отсутствием условий,обозначенных в статьях 34 и 35 Устава ООН, советская делегация считает обращение иранской делегации беспочвенным и решительно протестует против рассмотрения этого обращения в Совете Безопасности.

До последнего дня января на первой сессии Генеральной Ассамблеи ООН происходили ожесточенные схватки между противоборствующими делегациями Ирана и СССР, к которым периодически подключались министр иностранных дел Великобритании Эрнст Бевин и постоянный представитель США в ООН Эдуард Стеттениус. В конце концов Совет Безопасности, приняв к сведению доводы сторон, принял следующую резолюцию:

«Выслушав заявления Советского Союза и Ирана на заседаниях Совета Безопасности от 28 и 30 января, ознакомившись с документами, предъявленными обеими сторонами, а также учитывая желание сторон решить обсуждаемый вопрос путем переговоров и готовность к переговорам в ближайшее время, Совет Безопасности предлагает сторонам информировать его о результатах этих переговоров. В то же время Совет Безопасности оставляет за собой право требовать отчет о ходе переговоров».

Была дана передышка в два месяца. Впереди полыхали огни еще более ожесточенных мартовских дискуссий в Нью-Йоркской штаб-квартире ООН, где интересы советской стороны будет защищать легендарный Андрей Андреевич Громыко, посол СССР в США и представитель Советского Союза в ООН.

Глава 5

    Москва. Февраль-март 1946.

После долгих правительственных перестановок к креслу премьер-министра в Иране в очередной раз добрался искусный политик, игрок, мастер политического и дипломатического блефа, Ахмед Кавам, помпезно величаемый Кавам эс-Салтане. Способность Кавама убеждать, природная хитрость, коварство, его умение вести сеансы одновременной политической игры на советских, английских, американских и иранских досках не раз приносили ему успех. И самое главное, Кавам умел обещать всем именно то, что те больше всего хотели бы получить. И на этот раз он вел игру по тем же правилам. Советам, в случае своего премьерства, он обещал нефть Северного Ирана, англичанам, и без того чувствовавшим себя хозяевами нефтеконцессий Южного Ирана, обещал утереть нос Советам, американцам предлагал все вместе взятое и еще чуть-чуть. Словом, это был политик, чей приход к власти был выгоден как Советскому Союзу, так и Великобритании и США. Во всяком случае, вначале в этом были уверены если и не все, то очень многие. А в действительности Кавам заботился лишь о своих интересах и, стоит признать, об интересах собственной страны – как он их понимал и представлял. Он мастерски сплел кружева политических интриг как внешних, так и внутренних, и, как были уверены многие на тегеранских улицах, смог вывести страну из глубокого политического кризиса с минимальным для Ирана ущербом. Именно он дал приказ об аресте Сеида Зияддина, взяв тем самым на себя роль главного защитника интереса Запада, опережая в данном вопросе на полкорпуса даже самого шаха, а также совершив сладкую месть после 25-летнего ожидания. Когда-то Сеид Зияддин распорядился арестовать оппозиционеров из среды Каджаров, среди которых числился и Ахмед Кавам. То, что он мог служить разным правителям и разным идеям, раскрывало суть этого человека. Теперь ему предстоял визит в СССР, где также с нетерпением ожидали его приезда и скорейшей реализации кавамовских обещаний. Ждали и готовились, в первую очередь в здании НКИД на Спиридоновке.

– Вот досье на Ахмеда Кавама, Вячеслав Михайлович, – докладывал заместитель наркома иностранных дел Владимир Деканозов.

– Читайте, – сухо произнес Молотов.

Деканозов раскрыл папку и стал медленно излагать краткую биографию нового-старого премьер-министра Ирана.

– Родился в 1878 году. По официальной версии.

– Есть и другая?

– По некоторым источникам, он омолодил себя года на два. Получил образование в школе «Политика» в Тегеране. С 1910–1918 работал в различных министерствах. Занимал посты как при Каджарах, так и Пехлеви. Кстати, будучи министром внутренних дел, он принимал непосредственное участие в подавлении национально-революционного движения в Иранском Азербайджане. Его также обвиняют в смерти лидера этого движения Саттархана. Так же, как и в смерти руководителя национально-освободительного движения в Гиляне Кучук-хана. С 1918–1921 работал губернатором области Хорасан. В 1921 по 1923 г. занимал пост премьер-министра. Его дядя Амин Алдола тоже занимал когда-то пост премьер-министра.

– Возвращение блудного сына, – Молотов поправил на переносице очки. – Дальше.

– Националист правого толка, буржуазно-демократический деятель.

– Владимир Георгиевич, откуда сведения о подавлении национально-освободительных движений? – С некоторой долей скептицизма спросил нарком.

– Об этом сообщали в Демократической партии Южного Азербайджана. Некоторые из них были непосредственными участниками тех событий.

– Вы проверяли достоверность их слов во избежание личностных поклепов?

– Разумеется.

– Имеются ли для нас положительные моменты в биографии Кавама?

– Есть такие, – Деканозов посмотрел в последние строки первой страницы досье. – Кавам лютой ненавистью ненавидит Сеида Зияддина Табатабаи. По его приказу Кавам сидел в тегеранской тюрьме Ишратабат. Однако это не помешало ему буквально тотчас же стать премьер-министром, когда его выпустили на свободу. Очень увертливый и живучий тип, – добавил свое мнение Деканозов.

– И с этим фруктом нам вести переговоры об автономии Северного Ирана, – грустно заметил Молотов. – Программа визита подготовлена? Он к нам не на денек наведывается.

– Подготовлена, Вячеслав Михайлович. Может, еще на охоту его при случае отвезти? Как раз по сезону.

– Добро хозяина получить надо. Думаю, он против не будет. А что, Кавам любит охотиться?

– А кто его спрашивает? – безапелляционно заявил Деканозов.

– Ну ладно, если что, по ходу откорректируем.

Визит Кавама оказался довольно затяжным для гостей такого высокого ранга. Он длился с середины февраля до начала марта, что лишний раз свидетельствовало о напряженности советско-иранских переговоров, концовка которых совпала с фултоновской речью Черчилля. Обеим сторонам переговоров пришлось пустить в ход умение отстаивать свои интересы, чтобы не оказаться в конце в роли неудачника. Использовался весь дипломатический набор – от уговоров, мольбы, скрытого шантажа, угроз до лицемерных тостов с заверениями в дружбе и добрососедстве.

* * *

Февральский мороз так больно кольнул по ушам Кавама, что пришлось надеть русскую меховую шапку-ушанку, в которой он смотрелся очень смешно и несуразно. Стрелять он отказался и, укутавшись в теплый тулуп, с интересом наблюдал за тем, как подгоняют к намеченному пункту затравленное животное. Охотой это можно было назвать с большой натяжкой. Обыкновенная бойня, без часовых засад и замысловатых охотничьих хитростей. Недалеко от конечного пункта травли разожгли мангал, приготовили ножи, топоры, шампуры, чтобы, не теряя времени, разделать теплое кабанье мясо после того, как его прикончит точным выстрелом егерь. Послышался свист, улюлюканье и лай собак. Жертва была где-то совсем близко. В целях безопасности хозяина его высокого гостя и нескольких членов политбюро оградили плотной сеткой, сквозь которую можно было проследить за сценой травли. Сталин в знак солидарности тоже отказался брать в руки оружие, ограничившись лишь ролью наблюдателя и кулинара. Шашлык из кабаньего мяса генералиссимус обещал приготовить сам. Рядом с Кавамом сидел Молотов, переводчик Гамид Сайях, чуть поодаль – заместитель НКИД Деканозов, посол Ирана в СССР, новый посол СССР в Иране Садчиков. В белой пелене появилась маленькая, темная точка. На последнем издыхании животное спасалось от назойливого, протяжного свиста и лая собак, которые гнали обессиленного кабана по глубокому снегу прямо под дуло ружья. Животным двигала жажда к жизни, но по жестокой иронии она вела его прямо на плаху. Раздался выстрел. Обезумевший кабан завертелся на месте, потом еще один выстрел, после чего уже бездыханный секач рухнул на снег.

– Готов. Пойду погляжу на добычу, – рассмеялся Сталин и направился в сопровождении охраны к убитому животному.

– Хороший секач, товарищ Сталин, – заметил один из егерей. – Килограммов триста будет.

– Подложим свинью нашему персидскому гостю, – Сталин подмигнул егерю, которому оставалось только улыбаться в ответ.

Молотов с гостем остались на месте, продолжая наблюдать, как разделывают тушу. Сам хозяин держал топор в здоровой руке и время от времени неуклюжим движением рубил дымящееся, теплое мясо.

– Несчастный зверь хотел спастись, однако он безнадежно бежал к своей гибели. Так бывает и с людьми. Они думают, что спасают свою жизнь, а на деле, подгоняемые чужими голосами и подбадриваниями, лишь ускоряют миг своей смерти, – философски заметил премьер-министр Ирана.

Молотов не подал виду, понимая, куда клонит хитрый Кавам.

– Товарищ Сталин лично изъявил желание приготовить вам кебаб.

– Я очень тронут вниманием и оказанной мне честью, господин Молотов. Наше восточное воспитание требует от нас надлежащего ответа в знак уважения. Что я должен сделать, чтобы не быть в долгу за столь теплое гостеприимство?

– Ничего особенного, господин премьер-министр. Будет достаточно того, что вы сдержали ваше обещание, данное Советскому Союзу, в обмен на нашу поддержку в вашем карьерном продвижении.

– Я никогда не отказывался от своих слов и всегда был сторонником предоставления нефтяных концессий Северного Ирана Советскому Союзу.

– Так в чем же загвоздка? В чем причина медлительности иранских властей?

– Понимаете, дорогой друг, – вкрадчиво заговорил Кавам. – Я готов хоть завтра выступить в Меджлисе с инициативой в данном вопросе, однако меня могут обвинить в предательстве национальных интересов.

– Почему? – глухим голосом спросил Молотов.