Восточный ковер

– Причины?

– Пока Азербайджан не завоевал автономию не только в деятельности правящих кругов Ирана, но и в партиях, представляющих демократическое движение, можно проследить проявления великоиранского шовинизма. Увы, это имеет место и в руководстве народной партии «Туде». На мой взгляд, демократическое движение пока можно рассматривать не как основную программу действий, а как запасной вариант, для отвлечения внимания иранского правительства и Мохаммеда Резы от основной проблемы. Думаю, скоро нам надо будет напомнить «тудеистам» о мнимой незаменимости кого-то ни было, включая партии, которым всегда найдется альтернатива.

После небольшого размышления Багиров согласился с мнением наркома. События в Иране менялись с такой быстротой, что приходилось вводить коррективы в работу всех вовлеченных в этот процесс лиц. Так, в целях усиления влияния на Иранский Азербайджан в соответствии с решением ЦК ВКП(б) от 6 марта 1944 года, Бюро Компартии Азербайджана, с одобрения Москвы решением от 20 марта срочно создало Духовное управление мусульман Кавказа. Тот самый религиозный комитет, о котором говорил Багиров. Немногим позднее, 27 ноября 1944 года, было открыто Азербайджано-Иранское общество культурных связей. Председателем был назначен лауреат Сталинской премии, поэт Самед Вургун.

– На последней встрече в Кремле «хозяин» спросил меня о Сеиде Джафаре Пишевари. Интересно узнать ваше мнение о нем, Степан Федорович.

– Достойный человек, хотя выделяют в его характере некоторую вспыльчивость, неуравновешенность, стремление к единоличности без учета мнений ближайших соратников. Возможно, в процессе работы эти недостатки могут быть сведены к минимуму.

– Будем над этим работать, – сказал Багиров. – Вы свободны.

Глава 8

    Тегеран. Февраль 1944.

Рустам сильно нервничал в этот день. Намного сильней, чем во время встречи с агентом «Тураджем». Ему предстояло смотреть в глаза человеку, из-за которого начались все беды семьи Керими. Отъезд отца и крах семейного дела произошли потому, что человек, убитый его отцом, был одним из подручных Зияддина. За короткий период 1921 года, ознаменованный переворотом, а впоследствии отречения Каджаров от трона при помощи бригады казаков во главе с Реза Хан Мирпанджом (будущим Реза-шахом Пехлеви) и его соратником Сеидом Зияддином Табатабаи, все в жизни Рустама пошло наперекосяк. Ненависть к Сеиду Зияддину у Керими закрепилась в его генетическом коде, она блуждала в его жилах, то ускоряя, то замедляя скорость. Одно упоминание имени Табатабаи заставляло сердце Рустама биться в учащенном темпе. А теперь ему надо было встретиться с ним с глазу на глаз. Слишком жестокая цена за ночь с женщиной, которая способна закинуть ногу за голову. И не только свою.

Встреча была назначена в одном из охраняемых людьми Зияддина зданий, куда Рустам пришел без сопровождения. У него не было страха перед встречей с Зияддином на его территории. Ненависть перевешивала страх. У входа его встретил один из амбалов Табатабаи. У Рустама не было никакого желания здороваться с шавками Зияддина. Он молча дал себя проверить на наличие оружия и прошел внутрь. Темный коридор вел в сторону бледно освещаемой пламенем камина комнаты. Дверь в комнату была открыта. Он молча переступил через порог и увидел силуэт мужчины, сидящего в кресле рядом с камином. Рустам не мог четко разглядеть в полумраке его лица. Он заметил только его блестящие от каминного огня глаза. Увидев вошедшего, мужчина даже не шелохнулся. Он продолжал сидеть молча и степенно, ожидая, что первым заговорит гость, но Рустам отвечал ему таким же презрительным, самонадеянным молчанием и, не удосужившись спросить разрешения, уселся на свободное кресло, справа от камина. Они сидели параллельно друг другу и смотрели почти в одну и ту же точку на стене напротив.

– Обычно младшие здороваются со старшими, – не выдержал хозяин дома.

– Если вы пригласили меня сюда, чтобы поучить правилам хорошего тона, то мы только теряем время, – отрезал Рустам. – В политике не бывает возрастных ограничений, когда речь идет о защите интересов своей страны.

– Неужели ты считаешь себя чужаком в Иране?

– Меня заставили им стать, хотя Иран я люблю намного больше, чем лжепатриоты, пользующиеся всеми благами этой страны.

– Ты резок, Рустам. Прямо как твой отец.

– Не вам судить о моем отце, – вспыхнул Рустам, но все же быстро овладел собой. – Вы не знали его, чтобы оценивать его манеры.

– Я слышал о нем так же, как и о тебе.

– Не всегда сказанное соответствует действительности, агайи Табатабаи. Вам могут дать неверную информацию.

– Смотря из чьих уст ты это слышишь. Мне стало известно, что Халил Наджаф-заде, наш преданный друг, является твоим родственником.

– Я узнал об этом, как только попал в Тебриз, но то, что он является вашим сторонником, слышу впервые, – вдохновенно лгал Рустам.

– Такие люди, как Халил, – это достояние нашей страны. Это будущее Ирана. Про твои родственные связи с семьей Наджаф-заде я тоже узнал недавно и был удивлен, что ты прислуживаешь коммунистам.

– Какая разница, кому прислуживать, коммунистам или англичанам. И тем, и другим плевать на Иран. Оба жаждут только нефти.

– Верно говоришь, – голос Зияддина сник. – Всем плевать на Иран, который кровоточит и плачет. Этот отпрыск пехлевинский, его продажные министры и депутаты, «тудеисты», неугомонный коммунист Пишевари, который не знает, как отблагодарить русских за свое освобождение, готовый каждое утро чистить им сапоги и отдать все земли от Араза до Шираза. Дай только им волю. – Зияддин тяжело вздохнул. – Что же еще можно сказать о человеке, братья которого живут в Советском Союзе и прислуживают Красной Армии в ранге офицера медицинской службы?. Они думают, что я глух и слеп и не знаю, кто чем дышит и кто на кого работает.

– Мои дети живут в Советском Союзе, а я сам работаю атташе по культуре посольства СССР, – спокойно отреагировал Керими.

– Ты не коммунист, Рустам, – покачал головой Зияддин. – Твой отец был уважаемым человеком, чье богатство кололо глаза красных убийц, как полуденное солнце. Коммунисты не могут быть богатыми, потому что они боятся быть богатыми. Они плодят нищету, разруху и бедствие. Они хотят видеть нашу страну обездоленной. Ведь обездоленными легче руководить. Я вижу, в каком угнетенном положении находятся мои соотечественники, ощущающие себя изгоями на своей родной земле. Здесь хозяйничают все, кроме граждан Ирана. Если так пойдет, то скоро иранцу, чтобы жить на своей земле и передвигаться по своим дорогам, нужно будет брать разрешение у иноверцев и гяуров*.

– Кто же в этом виноват? – Рустам покосился на собеседника.

– Все мы, – хрипло ответил Сеид Зияддин. – От простого крестьянина до шаха.

– Я не чувствую за собой вины, агайи Зияддин. Я был слишком мал, чтобы на мои детские плечи взвалилась ноша ответственности тех людей, которые терзали страну, как им вздумается, и при этом хотели разделить свой грех с другими, не получившими, в отличие от них, никаких дивидендов, а только боль и страдание.

– То, что делаешь сейчас ты, Рустам, в тысячи раз превышает все грехи, совершенные этими самыми «другими», – бросил Зияддин.

– Вы опять взяли на себя роль судьи, – сморщился Керими. – Только для роли подсудимого я еще не совсем готов.

– Опыт прошлого позволяет мне оценивать настоящие события и предсказать неутешительное будущее, если все патриотические силы Ирана не соберутся в единый кулак для борьбы с красным дьяволом.

– В ваших словах неувязка. По преданиям многих народов, дьявол очень боится красного цвета. В большинстве наших деревень женщины надевали красные платки, а дома молодоженов украшались красными занавесями. По поверьям, это должно было изгонять из дома дьявола и приносить удачу.

– Слишком много красного не принесло счастья шурави.

– Каждый понимает счастье по-своему.

Упорство и последовательные ответы Керими стали раздражать его собеседника.

– Ты слишком умный, Рустам, но не можешь понять, что своей жизнью ты обязан мне, – съязвил Зияддин.

Керими тяжело вздохнул. Он еле сдерживал клокочущую внутри ярость. Этот проходимец, унесший покой и достаток рода Керими, смеет утверждать, что Рустам ему обязан своей жизнью!

– Молчишь? – процедил Зияддин. – Вспомни день Ашура. Думаешь, мои люди не могли всадить в тебя нож, так же, как они поступили с этим негодяем Сафаром? Ошибаешься, они проследили весь твой путь до дома. Ни твоя одежда торговца, ни борода не смогли скрыть тебя от глаз моих людей. Мне много чего стало известно о тебе, Керими, в этот день. Твои красные друзья даже не позаботились о твоей безопасности. Они не признали бы твой труп, просто сожгли бы, чтобы не выдать себя. Какой мог бы разразиться скандал, если бы узнали, что атташе по культуре является обыкновенным шпионом русских!.

Рустаму оставалось догадываться, знал ли Зияддин про список, и если знал, то почему не предпринял попытки отобрать. Возможно, этим самым он хотел прибрать к рукам Керими. Такой человек в посольстве СССР стоит десяти таких списков с именами из окружения Зияддина. По другой версии, Зияддину было глубоко наплевать на людей в списке, и если кого-то из них уберут, это только даст ему еще больше козырей для запугивания оставшихся красным террором. Наконец, Рустам не стал бы исключать, что речь идет о борьбе за влияние в самой партии Зияддина, и, «сбрасывая» список, он расправлялся чужими руками с возможным конкурентом и его будущей оппозиционной фракцией.

– Вы предлагаете мне предательство в ответ на то, что не дали приказа своим молокососам меня убить?

– Долг платежом красен.

– А что подумал бы про вас Наджаф-заде, если бы узнал, что ваши люди убили брата его жены? – хитрый вопрос Керими был направлен на то, чтобы узнать, знал ли Зияддин о наличии имени Наджаф-заде в самом списке. Относительно имени Халила в списке Сафара с позывным Турадж Зияддин сохранял молчание, а значит, о конкретных именах ему ничего не было известно. В противном случае он мог бы шантажировать этим фактом Рустама, даже ценой жизни Наджаф-заде.

– Он должен понимать, что в военных условиях есть закон: или ты, или тебя, – объяснял свою позицию Зияддин. – Вы жаждете моей крови, оплачиваете предателей в моем окружении, я же только даю сдачи.

– Организованные при вашем содействии митинги против Советского Союза вряд ли похожи на ответную реакцию.

– Я призываю народ на демонстрации протеста против оккупантов, находясь на своей земле, а не на территории русских.

– Почему же вы не призываете народ бороться против англичан, которые с начала века не оставляют Ближний Восток в покое и как пиявки сосут нефть Ирана?. Возвысьте свой праведный голос против британской короны, и тогда я поверю в вашу искренность, – не уступал Керими. – Что касается моей работы на вас в знак вечной благодарности за подаренную жизнь, можете об этом забыть. Есть черта, за которую не может переходить порядочный человек, если даже его окружают подонки.

В полумраке не было видно, как Керими кусал от злости губы в кровь.

– Подумай, Рустам, ведь твоя деятельность вредит не только мне, но и миллионам людей, считающих Иран своей Родиной. Что произойдет с домом твоей сестры, с делом Халила, если власть в стране полностью перейдет в руки коммунистов? Ведь они уничтожат всех тех, кто был против них. Они не простят им их богатств, изобилия и достатка. Посмотри, скольких людей уничтожили и искалечили шурави в лагерях смерти, подвалах спецслужб, комнатах пыток. С англичанами нам будет легче. Это цивилизованная раса. Сотрудничество с ними принесет Ирану процветание и благоденствие. Согласись работать на меня, Керими. Ты же не любишь коммунистов, я это знаю. Мне рассказали, как они поступили с твоим отцом. Теперь они натравляют тебя против твоих братьев и сестер. Они хотят воспользоваться твоим умом, чтобы стравить граждан Ирана друг против друга. Но когда ты им станешь не нужен, они поступят с тобой так же, как поступали с миллионами своих людей. Ты только пополнишь очередной список жертв.

– Богатство моего отца кололо глаза не только коммунистам, – Рустам почувствовал, как начинает от боли трещать голова. – Травля, которой подвергли нашу семью, была спланирована иранскими подданными. Вашими людьми, Табатабаи.

– Моими людьми? – грозно спросил Сеид Зияддин.