Восточный ковер

– От того, что я тебе скажу, зависит наша жизнь, – Рустам смотрел исподлобья на Халила. – Большевики готовят серию террористических актов против некоторых сторонников Сеида Зияддина Табатабаи.

– Это они умеют.

– Я не шучу, Халил. В день Ашуры я вышел на связного, передавшего мне бумагу, на котором были имена ближайших соратников Сеида Зияддина. На моих глазах агента проткнули кинжалом по самую рукоять. Сделали это в толпе, чтобы никто не заметил. Список я все же достал и нашел там много знакомых имен. Одно из последних – твое, Наджаф-заде Халил.

– Какой ужас! – закрыла лицо руками Медина, готовая расплакаться.

– Мне пришлось передать список нашим людям. Они скоро вынесут приговор некоторым из указанных в нем лиц.

– И я в том числе? – захрипел Халил.

– Пока тебя там нет, но не исключено, что они могут снова выйти на людей из окружения Сеида Зияддина, которые не прочь наживаться на продаже своих большевикам. Вот тогда не знаю, смогу ли я тебе чем-то помочь.

– Что же стало с моим именем?

Рустам вытащил тонкий обрывок бумаги и передал его шурину. Тот молча прочел свое имя, поглаживая черную, аккуратно подстриженную бородку.

– Я знаю ребят Зияддина, – тихо выговорил Халил.

– Если ты их предупредишь, то меня устранят, – опережая события, сказал Рустам. – Уберут наши же, как вражеского осведомителя.

– Никто не узнает, – Халил сверлил родственника глазами, тщетно надеясь на аргумент в свою пользу.

– Ты недооцениваешь коммунистов. – Рустам спокойным тоном рассеял все надежды. – Они вычислят источник передачи на следующий же день. Вдобавок ты забываешь о ренегатах.

– Значит, мне надо смолчать и пустить ребят на съедение коммунистам?

– Ты мог бы никогда не узнать о запланированных терактах, не будь меня, но ты можешь поступить, как считаешь нужным. Для меня же твоя жизнь, благополучие Медины и ваших детей важнее всех идей, независимо от того, какими бы патриотическими лозунгами они ни прикрывались. Я не мог отдать тебя на суд красных, хотя и сам работаю на них. Если бы ты не был мужем моей сестры, этого бумажного огрызка тоже бы не было. У каждого из нас есть выбор. Я свой сделал. Теперь решать тебе.

У Халила пересохло горло, он сказал шепотом какую-то молитву и встал из-за стола. Дом Наджаф-заде обогревался камином, огонь которого полыхал теперь на расстоянии вытянутой руки хозяина дома. Он чувствовал, как сильно обжигает руку пламя. Он разжал ладонь, и бумажный клочок упал прямиком в пасть огня, разжевавшего его дотла в течение нескольких секунд. Халил долго смотрел на огонь, и губы его продолжали шептать слышимую только ему молитву. Затем он повернулся к Рустаму и развел руки в стороны.

– На моих руках и совести никогда не будет крови брата моей жены, Рустам.

– Спасибо, Халил.

Медина тихо всхлипывала, вытирая платком мокрые глаза.

– Когда все это кончится? – молвила она. – Когда беды станут обходить наш дом?

– Не плачь, сестричка. У тебя прекрасный муж, чудные дети, хороший дом и достаток. Цени то, что тебе дал Аллах, и моли его за каждый новый день, потому что у многих он не настанет никогда, – Рустам говорил и смотрел на Халила. – С каждым днем положение в Тебризе ухудшается, и будет еще хуже. Чем дальше Советский Союз будет гнать немцев, тем сильнее будет ощущаться влияние коммунистов. Все ожесточеннее будет разыгрываться иранская драма. Прольется немало крови. – Рустам чувствовал, как боль незаметными скачками карабкается к его вискам. – Я пришел попросить тебя, Халил, чтобы ты позаботился о своей семье и уехал из Ирана.

– Уехать из Ирана? – нахмурился Халил.

– Хотя бы на время, пока все утрясется.

– Утрясется! – злобно усмехнулся Халил. – Здесь, может, никогда ничего не утрясется. Сколько себя помню, все время кто-то кого-то свергает, убивает, захватывает чужое добро. Каждый готов перегрызть горло другому из-за мелочи, никчемной и ничего не решающей. Что же, теперь мне покинуть из-за этого свою страну? Нет, я отсюда никуда не уеду. Я привык к такому укладу, Рустам.

– Не ради себя, Халил. Не забывай, что у тебя жена, дети.

– Иран – моя любовь, мой воздух. Тебриз – мое сердце, мой хлеб насущный, без которого мне не жить. Пусть меня убьют коммунисты, будь они все прокляты, но я не брошу свой дом и свою землю. Мои дети тоже будут жить в этой стране, потому что в другой они всегда будут чужаками.

– Правильные слова звучат красиво, но не всегда позволяют принимать верные решения. Когда в твой дом ворвутся солдаты и направят дула своих ружей на твою семью, мысли о родине тебя покинут, уступая инстинкту самосохранения. Самому верному инстинкту, данному нам природой. И тогда ты себе не простишь, что не послушал меня вовремя.

– Это неправильные слова, Рустам. Это мои чувства, понимаешь, то, что внутри меня, что я не могу переделать и изменить. Без Ирана мне не жить.

Рустам тяжело вздохнул, сжимая ладонями виски.

– У тебя есть земли и дома в других провинциях Ирана? – спросил Рустам.

– У меня дом в Тегеране, земли в Ардебиле, Резайе.

– А в Европе?

– Есть особняк в пригороде Парижа.

– Ты сможешь отправить Медину и детей в Париж или в крайнем случае в Тегеран, если ситуация в Северном Иране осложнится. Сам же оставайся, если ты это решил для себя.

– А вот об этом можно подумать, – согласился Халил.

– Я без тебя никуда не уеду, – вмешалась Медина.

– У меня здесь дела, Медина. Я не могу все оставить, чтобы все полетело к чертям, – кричал Халил. – Я создавал это все своими мозолями на руках и не допущу, чтобы все созданное мной пошло прахом.

– Хорошо, – сдался Рустам. – Я буду стараться держать вас в курсе происходящих событий. Если запахнет кровью, я сам вывезу Медину и детей в Тегеран. А дальше решать вам, ехать в Париж или нет.

– Как же Халил? Я не смогу…

– Не перебивай меня, Медина! – воскликнул Рустам. – Слишком опасное дело, жить в наше время в Иране, а в Тебризе во сто крат больше. Тебе придется подчиниться воле старших и позаботиться о детях.

– После любой темной тучи когда-нибудь проглядывает солнце, – стараясь вытянуться из трясины мрачных размышлений, изрек Халил. – Рустам прав. Мы должны пережить этот трудный период. Время действительно опасное. Я скажу своим людям в Тегеране о вашем переезде туда. Летом можно будет поехать в Париж. Возможно, ненадолго я смогу к вам присоединиться, но потом я все равно вернусь в Тебриз. Будем молить Аллаха, чтобы он помог нам достойно выдержать все трудности.

– Зови Кевсар, сестричка. Пора пить чай, – Рустам подмигнул Медине, а затем снова посмотрел на огонь в камине, где сгорели частички опасения и страха относительно способности Халила держать язык за зубами. Он себе представлял, что такой же огонь, огромный и беспощадный, очень скоро охватит весь Южный Азербайджан. Огонь лицемерной политики, предательства, жажды власти, где соприкоснутся интересы великих держав, готовых ради достижения своих целей поступиться жизнями тысяч невинных людей.

Был уже темный вечер, когда Керими вышел из дома сестры. Холодный ветер трепал прическу Рустама, хлестал по щекам, покрасневшим от теплого уюта, навеянным горячим чаем, пламенем камина и разговором по душам с единственными близкими людьми в Иране. Выйдя на холодные темные улицы некогда родного города, он вновь ощутил себя сиротой. Он поднял ворот пальто и зашагал в сторону здания, где должен был встретиться с некоторыми политработниками и сотрудниками посольства.

Глава 6

    Тегеран. Январь 1944.

В посольстве СССР в Иране был организован прием для иностранных дипломатов в честь дня образования Советского Союза. Это был один из последних дипломатических раутов Андрея Смирнова в Тегеране. Наряду с послами и консулами стран-союзников в нем принимали участие дипломаты других государств, так же, как аккредитованные журналисты и некоторые чиновники иранского правительства. Рустам замечал новые лица в составе американской и английской делегаций, что было вполне понятно и объяснимо. Ожесточенная борьба за нефтяные концессии заставляла как американцев, так и англичан мобилизовать в Иран все больше и больше советников различного ранга, так же, как и увеличить количество своих военных. По информации советской разведки, американцы тем самым укрепляли свое ближневосточное присутствие, подстраховывая бакинские нефтепромыслы на случай приближения к ним германских войск. В случае этого армия США, расположенная в Тегеране, Хамадане, Хорремабаде, Ахвазе, Абадане, должна была оккупировать все Закавказье и в первую очередь советский Баку. Это в свою очередь активизировало советских дипломатов и спецслужбы СССР, накаляя битву за Иран до предела.

– По сведениям нашей лондонской агентуры, англичане сильно всполошились, – советник посольства СССР Ахад Якубов вполголоса, театрально улыбаясь, чтобы окружающие не понимали, о чем идет речь, сообщал Рустаму последние новости. – Разносят слухи, что окончательная цель Советов – не нефть, а раскол Ирана и присоединение к СССР части его территории. Ведут серьезную работу среди племен. Меня уже второй раз за последние три недели в Москву вызывали. Взгляни-ка на Булларда. Хотелось бы покопаться в его мыслишках, что он там нового придумал.

– Скоро узнаем, – Рустам смотрел уже в противоположную от Булларда сторону. Женщина в окружении стольких мужчин волей-неволей приковывала к себе внимание окружающих. – А это что за дамочка в синем?

– Как же не знать! Сама несравненная и лучезарная Бейран Азефи! Переводчица английского посольства и по совместительству шпионка Зияддина. Работает также на Булларда. С кем спит, не знаю. Может, с обоими, а может, ни с одним. Мата Хари местного пошива.

– Как вольготно она себя чувствует на советской территории! – удивился Рустам.