Механический бог

В здании пси-корпуса прошла практическая лекция на тему осознанности. Мы внимательно слушали Вальтера. Вопросов никто не задавал. Все знали, что осознанность – это ключевая техника адептов пси-корпуса, которую надо молча перенимать без всяких аргументаций. На все сопутствующие вопросы наставник пообещал ответить в индивидуальном порядке «за чашечкой кофе».

Вальтер говорил, что осознанность чрезвычайно важна, потому что затрагивает все пласты жизни одновременно. Повышение уровня осознанности, по его словам, влияет на все, что практик чувствует и знает – он начинает глубже проживать свою жизнь, а действия и поступки становятся более эффективными и гармоничными.

Однако Вальтер предупредил, что осваивать и развивать осознанность чрезвычайно тяжело. Уровень сложности этой практики сопоставим с уровнем ее важности. Наставник сказал дословно, что «развитие осознанности дается в разы труднее любой повседневной деятельности – будь то обучение игре на кувалде, виртуозное покашливание, вышивание тетраэдром или программирование киборгов». Объясняя причину такой сложности, наставник начал рассказывать про святых монахов, которые почитали себя за грешников, именно потому, что были осознанны. Дело в том, что эта практика, как сказал Вальтер, очищает сознание и повышает восприимчивость. В итоге на фоне кристальной чистоты с повышенной чуткостью все личные изъяны воспринимаются в разы интенсивней, причиняя нестерпимую боль. Поэтому во время практики осознанности, ум всеми силами сопротивляется, старательно блокирует и притупляет внимание своими проекциями о жизни.

Однако, как пояснил Вальтер, боль практики не является какой-то несправедливостью жизни – это очищение и выгорание кармы (мне самому слово «карма» не нравится, но наставник для личного удобства его то и дело использовал). Со временем боль сглаживается, а восприятие становится острым, как вольфрамовая игла, что позволяет практикующему различать тончайшие нюансы в движениях реальности. Вальтер сказал, что самый тонкий нюанс – это разница между мыслью о реальности и самой реальностью. Такую разницу способны ощущать только истинные мастера.

Осознанность практикуется как пробуждение сознания и непрерывная внимательность к происходящей жизни, когда во время выполнения любых действий, перестаешь блуждать в мыслях, и направляешь внимание на то, что совершается конкретно в настоящий момент.

Вальтер говорил, что обыденное восприятие подобно полудремотному забвенью, в котором где-то на бессознательном уровне происходит «покадровое сканирование» происходящего в текущий момент. Затем, принятая в форме образов информация переходит к детальной обработке мыслительным аппаратом. В итоге человек теряет контакт с чистой реальностью, которая подменяется кармически обусловленными проекциями ума.

Таким образом, цель практики – в отвлечении внимания от мыслей о происходящем на само происходящее. Внимание отрывается от лживых субъективных проекций и наблюдает реальную жизнь здесь и сейчас. Сама практика, по словам Вальтера, «по темпераменту» ближе воинам. Пассивные наблюдатели отдают большее предпочтение сидячему созерцанию, так называемой – осознанности в тепличных условиях. Теряя эффективность в действиях, наблюдатели, тем не менее, постигают жизнь быстрей, но само постижение при этом ограничено их «овощеватой» пассивностью. В идеале необходимо совмещать обе техники.

Вальтер сообщил, что в ходе практики со временем происходит так называемый «разлом сцепки» событий и переживаний. Проекции отделяются от объектов, и карма начинает прорабатываться (или, как говорят на жаргоне – «штырить») без тяжелых внешних событий. В итоге, ощущения, которые было суждено пережить в событиях, начинают проживаться без видимых причин, без зависимости от физических инцидентов, и протекают с наименьшем сопротивлением – не так долго и мучительно, как на событийном уровне. Какое-то время человек при этом кажется неадекватным – без видимых причин он страдает и радуется. В этот период особо «усердных» практиков знакомят с техниками памятования внешних норм.

В конце Вальтер посоветовал пару ментальных установок, поддерживающих практику. Первая: «я уже итак пребываю в непрерывном «сейчас». И вторая: «мое внимание итак спонтанно и непрерывно, остается только – расслабить мозг». Оказывается, расслаблять мозг необходимо в буквальном смысле. Для этого нам посоветовали самостоятельно пройти курс «церебрального релакса».

Когда Вальтер закончил, мы в группе еще целый час обсуждали услышанное.

– Осознанный, значит, сука – наблюдательный, – говорил Макс. – Сидит себе, на ус наматывает.

– Типа ушлый? – уточнил я.

– Да, все спят, а он, сука, наблюдает.

Мне показалось, что Макс говорит обо мне. Потом я решил, что это – моя проекция. «А с другой стороны, думал я, отношение ко всему, как к набору собственных глюков – тоже всего лишь проекция, и очередной глюк. Реально Макс – гонит пургу».

– По-моему, Макс, осознанный, значит – внимательный, – возразил я.

– Так ведь потому и ушлый!

– А где связь? – спросила Анна.

– А нафига тогда осознанность? – удивился Макс.

– Сэмпай что-то про гармонию говорил, – заметил Давид.

– Это Вальтер пошутил, – объяснил Макс. – «Гармония» – слово из психологических журналов для сопливых девочек. А вот если подумать, какие бонусы дает осознанность, то сразу ясно – она повышает навык разборчивости в хитросплетениях конфуза, который тут со всеми происходит.

– С тобой может и происходит, – заметила Хлоя.

– Макс, а что за конфуз-то? – заинтересовался Давид.

– Да это он опять про жизнь в теле, – ответила Анна, – в том году все уши прожужжал, что, мол, тело – нелепица и патология.

– А что же еще? Набор отростков… – шевелишь их, потираешь – вот и вся жизнь, – весело говорил Макс. Он не жаловался, а как бы констатировал свое видение. – Вот если доберусь до верхушки, где придумали эту духовно-физическую ахинею, так сразу конторку прикрою! А тех, кто все это заварил, самих в тушки заточить надо – пожизненно, чтоб неповадно было…

– Так может, Макс, твоя жизнь и есть такое вот заточение? – предположил я. – Может, ты – бывший бог?

– И вправду. Это я как-то не подумал. Тогда гуманней надо – не пожизненно, а лет на сто – как средний человек живет.

– Какая самокритичность…

– А может оно кругами прокручивается? – предположил Давид, – боги меняются местами, и конторки друг за дружкой прикрывают, проклиная друг друга не земное бытие?

– И такое может быть.

– Тогда, разумней прекратить этот порочный круг уже сейчас, – вставил Тим.

– Пожалуй, – согласился Макс, Бога тоже можно понять и простить, или хотя бы просто – простить.

– По-моему, ребята, это у вас – жесткая ахинея на почве коллективного воспаления чувства собственной важности, – заявила Анна.

– Ничего ты Анна не понимаешь, – ответил Макс. – это у нас платоническая оргия в разгаре, в которой ты ходишь рядом кругами, облизываешься, а поучаствовать опасаешься. Никто тебя не трогает, но ты же импульсивно обороняешься, будто здесь кто-то претендуют на твою духовную девственность, читай – незрелость.

– А знаешь, Макс, если осознанность – это ушлость, то ты – чрезвычайно осознанный человек, читай – ушлый. Такого многоэтажного бреда я даже от Вальтера не слышала.

– Какой тонкий комплимент, – ответил довольный собой Макс.

После обсуждения различных духовных тонкостей внутри группы, мы с Максом на какой-то сардонически-духовной волне душевного подъема договорились встретиться вечером в одном из старых районов Цитадели, и ради развлечения зайти на проповедь к местным сектантам братства «железных коней». Сами себя они звали скромно и безлико «хранителями вечной истины».

Я слышал, что потомки «коней» когда-то конструировали лучшие поезда. В нынешнее время братство промышляет запчастями для старых поколений андроидов. В Цитадели подобных культов – немало. Официальных религий у нас нет, однако на основе сложившейся этики, почти в каждой компании возникают узкие комьюнити, порой, дорастающие до корпоративных сект.

Я вышел из дома заранее, чтобы опробовать в окрестном районе осознанность конкретно во время прогулки. Почему-то эта практика в каких-то иных видах деятельности мне не представлялась, хоть и предполагается, что осознанность можно практиковать всегда и везде.

Вальтер предупреждал, что первое время практика идет лучше, чем в последующие два-три года, потому что новичок пребывает в «состоянии ученика». Затем, немного подразобравшись, он чувствует себя знающим, и этим своим знанием все портит. Осознанность, как сказал наставник – это чистое наблюдение, от которого даже самые подвинутые концепции – только отвлекают. Даже учение о практике – лишь мертвая инструкция. И если человек подсаживается на инструкции, он пускается в пустые философствования о гранях практики, коллекционирует тексты, посещает семинары, при этом упуская саму практику. Становясь мастером, практик снова приходит к состоянию ученика, вкушающего вкус жизни, как неискушенное дитя.

Я шел по старинному району по неровной мостовой испещренной разномастными камнями и наблюдал за собой идущим. Почти сразу возникло тонкое необычное переживание, словно я пробудился. Я понял, что я действительно есть здесь и сейчас. Я всегда был, я всегда есть. И как странно, что никто этого своего присутствия в сакральном настоящем не замечает, и не говорит об этом». Я как бы заглянул в какое-то интимно-потаенное пространство, в котором все спали, а я бодрствовал и мог видеть спящих людей. Прохожие напоминали лунатиков, с головой погруженных в сомнамбулический калейдоскоп собственных проекций, будто перед глазами у них была не реальность, а очередной экран гипнотизатора. «Все это и в самом деле происходит… – как бы заметил я, – в этой удивительной повседневности. И мне даже было немного стыдно от того, что я так беспардонно разглядывал скрытую от всех реальность. Окружающее пространство и предметы постепенно стали терять свои мерки. Большое было сложно отличить от малого, близкое – от далекого. Видимо и этот тип различения является условностью и не существует без мыслей. Но странным образом это нисколько не затрудняло моего перемещения в пространстве. Наоборот все мои движения стали более точными и проникновенными.

В какой-то момент я вдруг обнаружил, что воспринимаю свое тело как бы со стороны – как внешний объект. Осознанность активировала во мне функцию наблюдателя. В итоге вся жизнь стала казаться мне наблюдаемой, словно я не столько в ней участвовал, сколько именно наблюдал. Это переживание плавно нарастало, затем я вдруг понял, что все вокруг является сознанием – и твердое покрытие мостовой, и старинные чугунные скамейки, и спящие встречные. Все состоит из плотного света. И я сам чувствовал себя этим плотным светом. Камни под ногами были все такими же твердыми, но я знал, что их плотность это концентрированное сознание, по которому я ступал своими ногами. У меня даже мелькнула стыдливая проекция, что я топчу чью-то огромную невидимую голову. И в этот самый момент все незаметно закончилось. Я поймал себя на том, что уже около минуты обдумываю впечатления от практики.

Я все также шел по мостовой, и думал, что практикую осознанность. Хотя, на деле, я уже ничего не практиковал, а просто шел и рефлектировал, как это и происходило большую часть моей жизни. И сколько бы усилий я не прилагал, чтобы снова вернуться к практике, ничего не получалось. Казалось, сами эти усилия только мешали, видимо потому, что исходили от ума. Я старался, как мог. Иногда, казалось, у меня что-то получается, но через несколько секунд я ловил себя на привычном забытьи.

«Должно быть, так моя фора новичка и закончилась, – понял я. – Как быстро! Всего за один раз – за каких-то жалких десять минуть ум состряпал из живого опыта «священное знание», и теперь из практики – осознанность превратилась в красивую концепцию. Все мои попытки продолжить, оставались в рамках моего ума.

– Эй, парень! – Это был Макс, и я чуть не прошел мимо него.

– Идешь весь в мыслях, – улыбнулся он.

– Как точно ты подметил…

«Вот тебе и знак, – подумал я». У меня тут же возникла проекция фигурки моего тела, из которой в разные стороны торчали словосочетания. Я был весь в мыслях – настолько в мыслях, что прошел мимо своего друга.

Прежде, чем пойти на проповедь, мы купили два ведерка попкорна и по бутылочке пива. С улицы «храм» железных коней представляет собой огромный однородный хромированный шар, к которому примыкает широкая металлическая лестница. Помещение же храма имеет форму идеального темного куба. Считается, что квадрат, вписанный в круг, символизирует статичную смерть и безупречную логику, которые подчиняются живой божественной интуиции. По другому толкованию черный квадрат символизирует круглую землю, а серебристый шар – небеса и космос. Символы как бы противопоставляются друг другу и одновременно сливаются воедино. На мантии начинающих адептов символ изображается в форме квадрата, примыкающего углами к поверхности круга. На мантиях старших адептов квадрат своими углами пересекает круг. Таким образом, получается фигура с четырьмя углами и четырьмя округлостями – ноги, руки, ягодицы и груди – так толкуют этот символ противники культа, критикующие «коней» за их особое пристрастие к кибер-сексу. К краям двух округлостей «злоумышленники» иногда подрисовывают еще два кружка – символизирующих соски грудей.

Когда мы с Максом заявились в «храм», проповедь была в разгаре. Человек в синем балахоне, напоминавшем мой старый домашний халат, ораторствовал, размахивая руками:

– В душе есть две сущности, – говорил он, – одна стремится стать идеалом эффективности – бездыханной машиной, инструментом без личных потребностей. Вторая – тянется к идеалу интуитивной запредельной божественности! Беспощадная эффективность машины достигается за счет ее безжалостной бездушности. У машины нет эмоций, нет чувств и настроений, а есть только миссия и подручные средства. Машина – предельно холодна, ибо – безжизненна. Человеку она покажется жестокой. Когда машина включается в душе человека, все человеческое в нем начинает выгорать в невыносимом холоде обреченного бездушия.