Механический бог

Рафаил безмятежно улыбнулся своему жесту – было совершенно очевидно, что сам он никакой серьезности теме нашего разговора не придает, хоть и поощряет мое серьезное к ней отношение.

– Серьезность и нормальность – это энергетика фундаментальных слоев эго, – продолжил он. – Поверить в серьезность нормальной реальности – означает укрепиться на опорах ограниченного эго. Вальтер работал в самом пекле – в чиновничьем аппарате госструктур, где зиждется самая сердцевина мирской иллюзии. Ты только подумай! Ведь некоторые чиновники всерьез не понимают, что являются людьми, и рассматривают себя как некий промышленно-политический конгломерат с различными социально-культурными наслоениями. Некоторые люди всерьез не понимают, что воспринимают безусловную жизнь своей субъективной психикой. Вот как ты сам считаешь, – спросил меня Рафаил, – чем является государственная политика на фоне безусловной реальности?

Я немного напрягся, решив, что этот его вопрос – важный и серьезный. «Возможно, – подумал я, – так Рафаил проверяет меня на пригодность к дальнейшему общению». Ничего достойного на ум не пришло, и я решил повторить его слова:

– Политика на фоне безусловности – это основные опоры эго.

– Правильно. Ведь это – все тот же психический коктейль. Просто на его дне застыл осадок густой обстоятельности, в котором плавает «само собой разумеющееся», то самое, которое мы всегда принимаем за чистую монету, чем бы оно ни было. Это – и есть наша бетонная раковая «нормальность», которую мы проецируем на безусловную жизнь, называя ее политической, официальной, в рабочем порядке, ну… и так далее.

– А можно это как-то опытным путем почувствовать? – спросил я.

– Конечно. Созерцай свое «я»! Всего-то и делов… – сказал он так, будто речь шла о какой-то очевидной чепухе. – Тогда увидишь, где и как зарождается серьезность жизни. Это – образ управляющего в твоем уме, которому мерещится, что он делает выбор и контролирует происходящее. Наблюдать за этими пластами психики – самое серьезное занятие. Когда получается, то происходит чудо – только что ты был поглощен непрерывными выборами, и вдруг выбрал взглянуть на выбирающего – на источник всех своих сомнений и напряжений.

– Ничего себе… Прям внутренний теракт какой-то! – сказал я сердито.

– Верно, – согласился Рафаил, – это самый страшный теракт против истинного лжеправителя. Обычно он прикрывается строгостью родителей, учителями, новостной лентой в ящике, начальством, законами, правительством, кем угодно… Мало ли проекций в уме? Только бы не быть пойманным и разоблаченным ясным взором созерцательного взгляда.

Я задумался. Я чувствовал, что Рафаил раскрыл мне нечто важное, возможно – одну из созерцательных техник наставников. «Получается, когда Вальтер пришел на работу без штанов, он тем самым сделал выпад против своих серьезных проекций – против опор, на которых держится его эго, думал я».

Несколько минут мы вместе с Рафаилом смотрели на огонь в камине. Его чарующее пылание приковывало взгляд. Спонтанность огненного танца почему-то снова напомнила мне мое собственное «я», мое вечно-кривляющееся эго, проецирующее в уме ленту бесчисленных узоров. Все мои мысли – такие разные и такие схожие – как всполохи огня. А в огне этом сгорает моя жизнь, моя исинная суть. Сгорать так страшно и мучительно, что я предпочитаю не замечать себя, а вижу только искры, отделяющиеся от моей сути – крошечные зеркала, которые растворяются в пространстве бытия столь быстро, что увидеть в них собственное отражение, получается лишь на ничтожно краткий миг. И порой этого мига бывает достаточно, чтобы подивиться происходящему, а в иные моменты – изумиться до глубины души. Но чаще всего сознание в этом непрерывном огненном калейдоскопе дремлет, потому что замечать истину – занятие не из легких. Это я уже понял.

– У тебя были более важные вопросы, – Рафаил нарушил наше молчание, и я во всех подробностях поведал ему о своем видении безбрежной пустыни. Он молча слушал, а когда я закончил рассказ, произнес:

– Связь с бессознательным.

Я сделал вопросительный взгляд.

– Включилась связь с бессознательными слоями твоей психики – пояснил он. – Знак на дне чаши, который ты видел – важная деталь. Он испокон веков используется, как объект для практики наблюдателей. Считается, что созерцание этой формы увеличивает силу концентрации в разы. Интересно вот, откуда ты знаешь про этот символ – техника секретная.

– Но я никогда раньше не видел этого знака… Разве что на капотах машин…

– Правда? – удивился Рафаил. – Ты можешь этого не помнить. Может, когда-то прочел о нем где-нибудь и забыл. Непонятно, правда, где.

Я был уверен, что никогда раньше не видел именно этого символа, но переубеждать старшего наставника не стал.

– Сэмпай Рафаил, – заговорил я серьезно, – со мной последнее время вообще что-то странное происходит. Постоянно – измененные состояния сознания, и я как будто чувствую, что жизнь от меня скрывает нечто важное. Кажется, вот-вот что-то раскроется, изменится, но ничего подходящего конкретно под эти мерки не происходит. Или происходит… Но ощущение это не покидает.

Рафаил предложил сделать «полный расклад на путь, на цель и на судьбу». Когда я поинтересовался, о каком раскладе идет речь, он достал с полки над камином деревянный футляр, из которого бережно вынул карточную колоду – старое, потертое Марсельское Таро. Судя по состоянию колоды, это было оригинальное издание.

– Превосходный инструмент для работы с проекциями, – пояснил он.

– А с чьими проекциями они работают? С вашими, или моими? – спросил я и Рафаил задумался.

– Хороший вопрос, Тэо. Наверное, напишу по этой теме статью.

– А почитать пришлете?

– О чем разговор! – ответил он так, будто я спрашивал глупость. – Конечно, пришлю… Когда станешь старшим наставником.

«То есть никогда, – понял я. – Не очень-то и хотелось». Я не особо доверяю картам Таро, но поглядеть, как они работают с проекциями, было и вправду любопытно.

– Во время расклада могут возникнуть необычные ощущения, – сказал он, – свет, вспышки, покалывание, тепло, или даже жар. Делаем? – спросил он.

– Делаем.

Рафаил попросил меня сесть на ковер, и по возможности успокоить ум. Почему-то для него было важно, чтобы я сидел с прямой спиной. Сначала он усадил меня в какую-то восточную позу, где ноги переплетались узлом – поза далась легко, но сидеть в ней было как-то неуютно, я негодующе елозил, пытаясь найти равновесие, и моя спина, стоило отвлечь от нее внимание, тут же округлялась. Тогда он попросил меня сесть на колени, подложив под копчик маленькую деревянную скамеечку. Сиделось на ней на удивление удобно, и спина сама выпрямлялась.

– У тебя энергии иначе текут, – пояснил он. – Южно-восточную карму прошлого ты уже отработал – осталась северо-западная – космическая.

Что подразумевалось под этими словами, я не понимал, а спрашивать – означало будоражить ум, и нарушать его просьбу. Я тихо сидел, поглядывая, как Рафаил раскладывает по ковру вокруг меня какую-то карточную печать.

– Сейчас, в затылке что-нибудь необычное есть? Может тепло или покалывания? – спросил он.

Ничего необычного я не чувствовал. Поискал еще раз, попробовал ощутить хоть что-то, вгляделся в переживания и сказал:

– Ну, я что-то чувствую – может быть это и тепло… – натянуто сообщил я, чтобы не разочаровывать его.

Рафаил, ничего не ответив, продолжил манипуляции с картами. Я молча сидел, а он достраивал вокруг меня свой карточный лабиринт, при этом что-то тихонько нашептывая… И мне стало приятно, что такой продвинутый человек для меня тут старается, раскладывает… Казалось, его шепот оказывал на меня какое-то особое дополнительное влияние – он отзывался в затылке блаженной щекоткой, и все вместе походило на бесконтактный, когнитивный массаж, от которого я слегка прибалдел.

– Что-нибудь необычное есть? – спросил он.

– Да, приятно как-то… Вы меня своим шепотом усыпляете.

– Ясно, – сухо сказал он. Это – ни то. Это – твоя карма добра. Она, кстати, всегда вот так вот – не в тему лезет. Наверное, тебе мама в детстве что-то шептала, просто ты забыл.

Я пожал плечами.

– Ты крайне сложно поддаешься влиянию, – сказал он. – У тебя – какой-то свой… канал. Поэтому, думаю, тебя и учить сложно. Особенно по энергетике. Вальтер, наверное, беснуется, – он подмигнул. – Но зато, ты сам неплохо учишься, когда учеба не противоречит информации, которая и без того через тебя движется. Иными словами, ты учишься как бы… – сам у себя.

– Очень примерно понимаю, о чем вы…

– Это нормально. Вникнешь плотней – будешь понимать четко. А сейчас поработаем с проекциями.

Рафаил предложил вернуться к диванчикам у камина, и когда мы расселись, он снова принялся раскладывать карты – теперь уже на низком деревянном столике, стоявшем между нами. Несколько раз по его просьбе я сдвигал колоду, затем он вытащил три карты, и положил их передо мной. На первой был изображен юноша, привязанный правой ногой к ветке дерева – он свисал оттуда вниз головой и приветливо улыбался. Вторая карта изображала отважного рыцаря на белой лошади. С третьей карты на меня хмурился краснокожий дьявол с кривыми рогами. Это был расклад «на цель».

– К чему ты стремишься, Тэо? – неожиданно спросил Рафаил с вызовом в голосе.

– То есть? Вас интересуют мои планы на будущее?

Рафаил внимательно посмотрел на меня своими бездонными глазами, и повторил:

– Чего ты хочешь?

– Я хочу… Хм… – я начал вспоминать свои планы, – да я даже не знаю… Хочу стать крутым наставником, как вы, хочу… – еще мне хотелось сказать, что я хочу увидеть прекрасную Соню, и хочу, чтобы ученые поскорей доделали 2И, – но все это сейчас показалось несущественным.

– Чего ты хочешь? – повторил он. – Что первое приходит на ум?

И тут слова сами вырвались.