Механический бог

– Процветание ума – это извлечение старых заезженных мыслей из прошлого на поверхность как оправданных и заслуженных героев психического отечества. Ум при этом как бы чувствует, что он «продолжается», живет и благоденствует. Он ощущает себя жизнестойким, правильным и уместным. Так ум обретает свое шаткое спокойствие, потому что естественный отбор его не тронул – ему позволено быть.

Вальтер как будто, наконец, успокоился, и стал казаться невозмутимо-терпеливым – видимо к тому моменту все самые заслуженные идеи из его ума, наконец, вывалились на поверхность и фрустрированный гештальт, завершившись, наконец, приглох.

«А мой ум продолжает раскачиваться между глубокой поверхностью и поверхностной глубиной, – грустно подумал я».

– Но ведь иногда мы развиваем идеи, – встряла Анна. – И это бывает увлекательно.

– Ты говоришь об укреплении опор для ума.

– То есть?

– Анна, ты говоришь, что развитие идей бывает увлекательным. А увлекательно ли развивать идеи, которые тебе не нравятся и с которыми ты не согласна?

– А зачем их развивать? – удивилась она.

Вальтер насмешливо пожал плечами.

– Значит, мы делаем все, чтобы сохранить свои идеи о жизни?

– А тема оказалась скучнее, чем я думал, – удивился наставник. – Вы все как-то быстро уловили суть, да? Мне в итоге приходится поддерживать ваши умы, поддакивая вашим реалистичным заблуждениям о безопорной нирване.

– Так ведь это же прекрасно! – заметила Анна. – Живем в мире и согласии.

– Ничего прекрасного в этом нет! Отсюда растет наша неутолимая жажда – нравиться другим. Мы жаждем любви, чтобы ум, который себя не знает, убедился по отклику реальности, что он – одобрен со всеми своими иллюзиями – его не будут уничтожать спором, негативной реакцией, порицанием и осуждением.

– А, по-моему… – начала Анна.

– Наконец-то! – егозливо перебил Вальтер. – Ну, что там, по-твоему? Какую идею сейчас защищает твой ум?

– По-моему – все это ерунда, – заявила Анна. Вальтер начал хихикать и мы к нему присоединились. – Иногда люди готовы жертвовать собой, – продолжила она, – готовы помогать другим. Мы далеко не все делаем для своего ума.

– Мы все делаем исключительно для ума, – не согласился наставник, – потому что отождествляемся с ним. А что касается всевозможных святых жертв и благодеяний – да, иногда, чтобы выжить, ум совершает невероятные, а порой и безумные вещи… Чтобы выжить ум может даже погубить тело. Если человек жертвует чем-то – это просто идея, за которую борется его ум. Ты же сама сказала, что ум состоит из идей, так?

– Сказала.

– Ну, вот и расхлебывай!

– Значит, все-таки мы способны жертвовать?

– Ум не способен жертвовать собой! – убедительно говорил наставник. – Зато он способен жертвовать всем остальным: телом, душей, деньгами, отношениями, другими людьми, чем угодно… Все – ради сохранения идей, из которых он сам состоит. Все – чтобы почувствовать свою правоту.

– А может ли человек при этом оставаться эффективным? – спросил Давид.

– А что такое эффективность?

– Ну, когда принимаешь правильные решения.

– Это как?

Давид задумался.

– Правильных решений не бывает, – тихо сказал наставник. – Правильные решения – это фикция. На самом деле мы никогда не ищем правильных решений. Мы ищем решения, которые нас оправдывают. Вот и все.

– Если ум готов жертвовать телом, почему, тогда мы каждое утро занимаемся гимнастикой? – спросил Давид.

– Концепция тела – одна из самых крепких опор ума, поэтому, мы тело, как часть этой концепции поддерживаем. Но если концепция собственной крутизны базируется не столько на здоровье тела, сколько, например, на беспечной смелости духа, мы, ради сохранения этой концепции обретаем решительность принести здоровье в жертву идиотизму. Все – ради сохранения собственных идей. В споре ум доказывает вовсе не истину, а свою жизнестойкость, правильность и уместность. Позиции ума – это части его «тела». Даже если ум ущербен, признать свою ущербность для него равносильно самоубийству. Ум жаждет согласия и принимает любые свои позиции за истину, потому что они являются «истиной» в «реальности» призрачного мировоззрения, из которого ум состоит.

– Дружеские отношения тоже держатся на самоутверждении? – спросил Тим.

– Все неформальные отношения держатся на коллективном самоутверждении. Если Вашим умам, – наставник обвел нас взглядом, – нравится эта теория – это очередная опора ума, которая вылезает на поверхность, чтобы возвеличиться в своей жизнестойкости, которую эта теория оправдывает. А если теория подвергает угрозе какие-то важные опоры ума, ум всеми силами начинает защищаться, включая непонимание и неодобрение, – наставник покосился на Анну, – вплоть до раздражения и злости. И это – совершенно нормальный, естественный процесс! Любое мировоззрение, в этом смысле – дворец лжи, состоящий из иллюзорных опор ума.

– Я однажды с одним ортодоксальным материалистом поспорил, так он ведь меня чуть не убил… – пожаловался Давид.

– Убеждать фанатичного материалиста, например, в том, что существует жизнь после смерти тела – равносильно угрозе расправы с его личностью, которая во многом базируется как раз на его материалистичном мировоззрении, – пояснил наставник. – Уму нравится все, что позволяет ему сохранять свои опоры. Ум жаждет согласия и одобрения, чтобы сохранить свои иллюзии. Хотите порадовать человека? Соглашайтесь с ним! Соглашайтесь так, чтобы он почувствовал, что вы действительно согласны – и вы станете его лучшим другом!

– Наше занятие с вами – очередное укрепление иллюзий, – заметил Макс.

– И это – совершенно нормальный и естественный процесс, – подтвердил наставник.

– А почему самолюбие становится болезненным? – спросил я.

– Когда тебя хвалят, и говорят, какой ты молодец, ты чувствуешь себя одобренным со всеми своими иллюзиями. Так – ты укрепляешь свою самооценку. Если затем тебя поругать, твоя самооценка начнет снижаться, а идеи о себе хорошем подвергнутся угрозе. Таким образом, когда ты отождествляешь себя с чем-то приятным, ты автоматически привязываешь себя к противоположности этого переживания. Когда ты покупаешься на высокую оценку своих качеств в глазах других людей, ты раскачиваешь маятник гордыни и унижения, усиливаешь заряд очередной пары психических противоположностей, и таким образом укрепляешь болезненность собственного самолюбия.

– Значит, это и есть двойственность мира?

– В общем, да, – ответил Вальтер, – если при этом учитывать, что мир, о котором ты говоришь – проекция твоего ума. Это и есть – сансарная двойственность ума, где приятные и болезненные переживания прилагаются парой, как две стороны одной монеты.

– А почему мы покупаемся на похвалу? – спросил Давид.

– Глупый, – сказал Макс, – потому что похвала тешит самолюбие.

– Тешить свое самолюбие, называя других глупцами – грубо, – заметил Вальтер. После этого цикла занятий, Макс, я надеюсь, ты научишься самоутверждаться по мастерски изящно.

– Теперь понятно, почему самых крутых наставников называют мастерами, – понял Макс. – а мы, стало быть – подмастерья.

– А вопрос, кстати, вовсе – неглупый, – наставник видимо решил потешить самолюбие Давида. – Мы покупаемся на похвалу от банального незнания самих себя. Когда кто-то сообщает нам о высоком качестве наших способностей, мы радуемся так, будто никогда раньше и не подозревали о том, какие мы хорошие и светлые создания. И чем важней для нас мнение этого человека, тем сильней оно влияет на наше самолюбие. А когда авторитет критикует нас… колебание голосовых связок, вылетевшее словом из его гортани, вонзается в тело словно игла, причиняющая реальную боль. Откуда, спрашивается, такая чувствительность к звукам? Почему, например, лай собаки, или кудахтанье курицы мы воспринимаем нейтрально?

– Потому что не возникает интерпретации этих звуков, как чего-то важного и значимого, – ответил я.

– Да, лай собаки не влияет на наши идеи о себе. Хотя, кого-то ведь может и это раздражать. Дескать, как посмела эта ничтожная шавка лаять в моем присутствии… Ведь у меня же есть уродливая идея о себе, как о статном индюке, которого шавки и моськи боятся и уважают.

– Так и знала, – прошептала Хлоя.

– Мы сами своим умом интерпретируем вибрацию воздуха, выраженную в звуке, как нечто конкретное и важное. А важность мы придаем тому, с чем отождествляемся. И когда авторитетный человек высказывает свое авторитетное мнение о наших качествах, он задевает нас за живое. А «живым» в данном случае является очередная пара психических противоположностей, которую мы старательно упрятали в свое подсознание, чтобы уберечь себя от ее влияния.

В этот момент мне представилось невинное дитя, надолго запертое в темной кладовке, где от одиночества оно успело одичать, сойти с ума и стать страшным монстром.

– В кладовой бессознательного – хаос вытесненных переживаний, – продолжил Вальтер, словно дополняя мою мысль. – Мы не знаем себя и поэтому придаем огромное значение любой информации о себе из внешних источников, особенно, когда эти источники для нас авторитетны. Вот и получается, что когда близкий человек вдруг перестает нас любить, он при этом как бы говорит, что мы для него плохо пахнем – ему не нравится наше отражение в зеркале его сознания.