Иллюзия вторая. Перелом

– Просто вы начали собирать любовь, – дракон усмехнулся немного устало и погладил меня по голове, – значит, вы положили начало. Дали старт. Сделали первый шаг. Зачерпнули сердцем, как ковшом. Вы проделали важную работу. И вы уже не остановитесь ни на мгновение, ибо ваше сознание, единожды расширив свои границы, уже никогда не вернется в границы прежние, а ваше сердце, научившееся черпать любовь – уже не остановить. Ибо это и есть его суть, это и есть то, что никому не позволено отнять – ни богу, ни человеку, ни мне, ни вам, ни самой жизни. А если уж даже ваша мысль бессильна, то что уже говорить про любое ваше действие… Следовательно, – Артак глубоко вдохнул, – следовательно, вы в пути, – он шумно выпустил воздух, создав нечто наподобие ветра, который слабо пошевелил мешки с поступками и действиями и, затронув мешки с чувствами и ощущениями, прикоснулся к мешкам с мечтами – с мечтами, которые каждое новое мгновение становились реальностью…

Я закрыл глаза и представил пустоту.

Живую и трепетную, благодарную и благодатную, но пустоту. Она сияла, переливалась всеми возможными и даже невозможными красками – она обволакивала, сжимала, отпускала и снова покрывала меня с головой. Она билась в своём собственном, но, одновременно, и в моём сердечном ритме – с каждым новым толчком отстукивая все возможные жизненные вероятности. Она наполняла меня до самых моих человеческих краёв.

Только теперь я окончательно понял и ясно осознал, что пустота – это не там где пусто. Это не там, где ничего нет. Пустота – это самое что ни на есть настоящее и, возможно, единственное реально существующее наполнение.

Единственное реально существующее из всех настоящих наполнений.

Единственное наполнение станции Существования.

Пустота – как пространство между яблоками в доверху наполненной корзине. И если яблоки – уже сформированная и зафиксированная материя, которая ничем не может стать, кроме того, чем она уже является – кроме самих яблок, то пустота между ними – это основа, фундамент, это база. В неё можно всунуть ещё кусочек яблока или положить орех, а можно засыпать горсть песка, но в само яблоко уже не уместить ничего. Ничего, кроме того яблока, которое уже присутствует там в полном объёме.

Пустота же, в каждый момент готова взорваться любым чувством, любой мыслью, любым воспоминанием, любой мечтой. И уж потом, она – вневременная мысль, и пробуждает видимую человеческому глазу материю – видимую и, к сожалению, воспринимаемую им, человеком, как нечто первородное, нечто незыблемое и нерушимое – ибо появившееся ниоткуда; но она есть всего лишь нечто тленное – ибо исчезающее в никуда.

Но нет, нет, на самом деле всё происходит совсем не так. Всё сущее в физической материи и было рождено в этой самой пустоте, и именно она всегда была незыблемой и нерушимой. Она не появлялась и не исчезала, ибо её нет. И ничего в ней нет, потому как есть именно она.

Только она и есть.

Сама пустота – основа всех основ, она – наш самый древний прародитель, она – первородок, она – Абсолют… Она служит подиумом, ареной, она является сценой для спектакля, разыгрываемого пространством и временем, где они – пространство и время, крепко взявшись за руки, сплетаются в невообразимом для человеческого восприятия танце.

Сплетаются, выбивая чечетку в наших человеческих сердцах; сплетаются, танцуя в своём страшном танце освобождённого страдания – страдания от человеческого непонимания природы их танца; сплетаются, кружась и роняя себя самое на всём своём пути – кружась и разбивая себя на отрезки пути и на мгновения времени, кружась в тайной надежде, что если уж человек и не может охватить своим взором всё и сразу, то, может быть, это удастся ему сделать по маленьким частям – по сантиметрам и метрам, и по минутам, секундам, мгновениям.

Мгновение.

Ещё одно. Ещё. Ещё.

Сердечный стук.

Ещё один. Ещё. Ещё…

Так человеческая жизнь и проживается – в безумном танце непонимания, неделимая на части и вечно присутствующая в одном и том же мгновении настоящего, как бы человек ни пытался перенестись в постоянно отсутствующее мгновение будущего.

Жизнь, рожденная своей матерью – пустотой.

Жизнь, прожитая и отданная туда же.

Отданная в собственное – у каждого своё – в строго назначенное время – в один-единственный, чётко определённый миг.

Мгновение – вот и есть самая точная характеристика человеческой жизни.

Одно-единственное, однажды данное, но, тем не менее, вечное мгновение.

Всего лишь миг. Один. Единственный. Неразрывный.

И надо бы успеть оставить след, надо бы впечатать свое имя на сцене, надо бы выдавить золотом буквы, надо бы остаться в памяти и в мыслях людей, и тогда – кто знает – может быть, когда-нибудь, какой-нибудь случайный взгляд внезапно выхватит из пустоты эти впечатанные золотом буквы и прочтёт их, неспешно перебирая пересохшими губами, и тогда – мысль этого читателя – мысль, возникшая при этом священном акте – акте чтения, перепрыгнув в РЕАКТ – в реакцию понимания написанного, может быть, эта ставшая живой мысль сможет пробудить ещё одну пылинку живой материи – материи, зовущейся человеком.

Может быть, этот божественный акт чтения предоставит исключительную возможность станцевать ещё один раз тому, чьё имя выбито навечно, может быть, она подарит ещё один шанс – и одарит вас универсальной энергией, а значит – пожалует временем и уже как следствие – наградит новым телом.

Ведь время важно лишь для объектов, обладающих телами – оно не властно ни над вечными идеями, ни над выпорхнувшими и улетевшими в неизвестность мыслями, ни над священным танцем, оно – время – властно только над телом того, кто танцует.

Того, кто знает…

Кто знает, может это именно так, кто знает…

– Она такая тёплая… – всё ещё ощущая укол благодарности в своём сердце, пробормотал я, – даже горячая…

– Конечно, – Артак кивнул, – она выдержана самим временем, впрочем, она состоит из него же.

Я вскинул брови, внимательно посмотрев на дракона.

– Вы сказали…

– Я сказал, а если быть последовательным, то не сказал, а повторил, что мерой времени, как и мерилом любой энергии есть тепло, то есть, температура, – дракон прищурился, – и чем больше тепла вы ощущаете – тем более выдержано само вещество. Тем более оно настояно и концентрировано.

– Но ведь это тепло необычное… Оно не изменяет температуру тела. Это сердечное тепло… Тепло души – её температура, если можно так сказать. И что, оно тоже является мерой?

– Конечно – мой собеседник уверенно кивнул, – оно ещё БОЛЕЕ является мерой. Сердечное тепло даёт вам столько энергии, сколько не сможет дать ни одна известная человеку материя и произведенная ею температура. А если такая материя существует и сможет предоставить вам столько тепла, то температура, обладающая таким запасом энергий просто-напросто спалит ваше тело… Но сердце… Сердце готово принять много больше. Сердце готово поглотить в себе всю Вселенную, – Артак кивнул головой, – если вы ему позволите, конечно. Если вы дадите ему команду.

– Вы так считаете?

– Да, – дракон еще раз кивнул головой, – да, мой юный и подвластный изменениям друг, да. И разница между температурой тела и температурой сердца примерно такая же, как разница между тем, кто может выстоять за вас то НАКАЗАНИЕ, которое вы получили вместе с телом, и тем, кто в состоянии принять уже не наказание, ибо оно лишь СЛЕДСТВИЕ поступка, но и саму ВИНУ – вину, которая является ПРИЧИНОЙ наказания.

Я нахмурил брови, пытаясь понять слова Артака. Дракон, тем временем, продолжил:

– Забрать ВИНУ ведь много благороднее, чем выстоять, пусть и в страданиях, пускай и в телесных муках, но – НАКАЗАНИЕ. Забрать вину – автоматически освободить от всех её последствий. И от наказаний тоже. И сердце может… Сердце в состоянии… – Артак легонько прикоснулся к моей груди, – но надо дать команду. Всего лишь дать команду.

– Но как?

– Да очень просто. Вам надо открыть его дверь, – он продолжал постукивать своим когтем по моей грудной клетке, – и никогда более не закрывать её. Всё остальное оно сделает само. Вам необходимо допустить освобождающий вас парадокс, а именно – впустить туда страдание. Впустить боль. Впустить горе, впустить все существующие муки. Только тогда вам удастся навек избавиться от их последствий. Необходимо впустить даже ВИНУ – вину любого человека – впустить его переживания, впустить всех тех, кто алчет избавленья. Оно готово к этому, и более того, оно для этого и создано.

– Как Иисус?

Артак внезапно рассмеялся.

– Нет, нет, тут вы не правы. Иисус как раз страдал, он был НАКАЗАН. Неважно за кого и как, но это было следствие. Любое наказание – лишь следствие ВИНЫ. Я предлагаю вам избавиться от следствий, убрав причину – убрав саму вину. И это много лучше, это много благородней, это гораздо возвышеннее, чем любое распятие. Выше даже чем крест, – Артак держал свою лапу на моей груди, именно там, где и было моё сердце, – откройте его дверь и вам откроется его суть. Ведь человеческое сердце бессмертно и безмерно.

– Моё сердце?

– Да. Ваше сердце. Единственный человеческий орган, обладающий реальным бессмертием. И когда ваше тело рассыплется в прах, вам будет это всё равно, ибо в вашем сердце будет жить целый мир – мир вечный, мир загадочный, мир цельный.

– Теперь я понимаю, – я запнулся, – то есть, мне кажется, что я понимаю.

Дракон кивнул головой и замолчал, давая мне время еще раз обдумать сказанное.

– Так это сон? – спустя несколько мгновений, всё еще не до конца понимая, но полностью осознавая происходящее спросил я.

– Сон? Сон – это ваша жизнь, сон – это человек, а это, – он обвел своими солнечными глазами окружающее нас пространство, – это – настоящая жизнь, – Артак отвечал мысленно, – самая обыкновенная настоящая жизнь и единственное её отличие от той жизни, к которой вы привыкли именно в этом – она настоящая! Жизнь стала настоящей! Вы проживаете её размышляя и приходя к выводам. К простым и логичным выводам. В этом её настоящесть. А вот иллюзия, которую называют жизнью недалёкие люди – эту химеру настоящего существования, на поддержание которой и требуется определённое количество универсальной энергии, а попросту – времени – это не жизнь – это лишь её отблеск, её отражение, её невнятная тень. А чем дальше вы от Солнца – тем длиннее ваша тень. Тем гуще сумерки, тем глубже мрак.