Иллюзия вторая. Перелом

Прошло достаточно много времени, прежде чем я перестал любоваться этим сиянием и понял что источник самого света мог находиться только в одном месте – в месте, недоступном животному, но досягаемом моему человеческому взору – в том единственном месте, которое нельзя увидеть глазами, но можно почувствовать сердцем, в том волшебном месте, которым можно было даже управлять… Управлять не только возможно, но и необходимо…

Если только ты смог перерасти своё животное, если только ты смог стать Человеком.

Место это – я сам.

И рождение света происходило где-то внутри меня, где-то в моей глубине, в моей утробе, где-то в моих недрах, в моём сердце, в моей самой сокровенной сути и в моём же предназначении.

Именно оно – это место или, скорее, я сам – выполнял возложенную на меня миссию – я трудился – я дарил свет.

Но если это так, то…

Артак появился внезапно, но был невидим полностью – сначала я узнал его жёлтые драконьи глаза, которые с усмешкой смотрели на меня немного свысока.

Свысока, но не снисходительно. Свысока – пространственно. Территориально свысока.

– Если это так, то… – машинально повторил я, глядя в мои любимые, родные, в солнечные, сверкающие золотом глаза.

Более всего они напоминали сам свет, без контуров и без границ – всепроникающий, всезнающий, вечно отдающий свет. Почему же я решил что именно этот свет и был глазами дракона?

Не знаю.

Видимо, такова была моя первая, спонтанная и, значит – бесспорно правдивая мысль, видимо таков был мой Артак – с каждым вдохом набирающий мощь дракон; такова была сила моей мысли – с каждым выдохом освобождающая себя самое от предрассудков – навязанных обществом, религией, государством, самим собой – неважно.

Таков был этот свободный дракон – с каждым исторгающим выдохом рождающий пустоту – ту самую пустоту, которая была готова к принятию истины. Ибо истина может родиться только там, где для неё есть место, там, где оно с любовью подготовлено хозяином этого места – истина рождается только там где убрано, там где чисто.

Истина рождается там где её ждут, и ждут, как самого дорогого гостя.

Могло ли в пустоте родиться что-либо другое? Не думаю. Всё и так истинно, искривлено лишь человеческое восприятие – оно иллюзорно затуманено, оно похоже на рябь на поверхности океана – рябь, сквозь которую никак не удастся проникнуть взглядом. Рябь, скрывающая спокойную, чистую воду.

Раз – и истина скрыта, хоть и вот она – руку протяни, а не рассмотреть.

Но таков природный метод охраны самого главного и самого ценного из того, что у неё есть – скрыть, не пряча.

И только мысленный взор способен проникнуть внутрь, оставить рябь позади и насладиться спокойствием целого океана.

Сама же пустота – эта прозрачная, кристально чистая живая вода, родившись из отрицания (ведь выдох – не что иное, как отрицание вдоха), как оказалось, уже была насыщена той самой, долгожданной истиной – объясняющей всё без слов и без их материальных воплощений – истиной, которая просто БЫЛА.

Была, несмотря на то что её не было. Была в невозможной для осознания человеком пустоте, была в точке ноль, была в бесконечно иллюзорной линии горизонта, была в математической бесконечности Вселенной, была везде где она отсутствовала – была и одновременно отсутствовала в любом месте своего личного, высшего существования.

– … то источник света в твоем сердце, – медленно закончил за меня фразу дракон, играя светом своих глаз.

– Но почему свет снаружи?

– Почему свет снаружи? – рассмеялся Артак прямо мне в лицо, – почему снаружи мешка? Или почему снаружи тебя? – уточнил он, не переставая смеяться.

– Ну, скажем, снаружи меня… Ведь если его источник в моем сердце…

– Может быть, ты точно так же, как и этот мешок, вывернут наизнанку? – улыбаясь спросил дракон, – может быть, твоя суть и твой свет заключены именно в понимании взаимоисключающих, но вечно подтверждающих друг друга вещей? Может быть, твой свет стремится наружу, а попадает внутрь, впрочем, как и наоборот? Может быть мешок с любовью существует лишь в руках того, кто эту любовь создает? В руках созидающего? – сыпал вопросами Артак, и вдруг замолчал и добавил, кивая на мешковину, которую я крепко-накрепко держал, – может быть мешок и есть ты, а ты есть мешок? Может быть, твой вечный рождающий сосуд, а именно – твоё сердце – истерзанное своим и твоим восприятием – такое доброе и злое – самое обыкновенное человеческое сердце, может быть, оно и есть мешок, который ты держишь в исколотых своими поисками руках? Может быть такое? – Артак замолк, внимательно глядя прямо мне в глаза.

Я нахмурился пораженный внезапной догадкой…

– Истерзанное своим и моим восприятием?

– Ну конечно, – мой собеседник просто кивнул желтыми сверкающими глазами, – конечно, – ведь ЕГО восприятие и ТВОЕ – различны. Пока ТВОЕ восприятие боролось со своим окружением – оно терзало тебя об скалы, созданные другими созидающими. ЕГО восприятие при этом страдало в ожидании. Пока ТВОЕ восприятие трактовало понятия добра и зла – оно ранило ЕГО восприятие, ибо сие трактование под силу только тому, кто создаёт эти скалы, под силу только ЕМУ – сердцу. И взбираясь на эти скалы ты, тем самым, тренировал и себя и его. И если они созданы не тобой, но для тебя – тогда не избежать ни боли, ни ран, но тогда они есть благая цель. Ведь никому не избежать даже смерти, но в этом случае – она будет благом, ибо принесет в себе новые возможности и, в конце концов, приведет тебя к единственной существующей истине – СОЗИДАЮЩИЙ прибрежные скалы сам толкует их смысл, сам вырезает их острые углы и сам наполняет их вершины словами и пониманием. И только он, СОЗИДАЮЩИЙ, вправе остаться в этих скалах живым, невредимым, и что немаловажно – счастливым, ибо созданы они или им, или специально для него. И только они могут привести его к настоящему величию человека – к величию его духа, к величию и к щедрости его сердца – к величию милости, которым ОНО, в таком случае, будет обладать…

– Но…

– Не надо «но»… Стань им. Стань созидающим. Стань творцом. Только это даст тебе право жонглировать добром и злом, перебирать их общий смысл и наделять эти понятия божественной силой. И тогда, сталкиваясь с этой силой уже будут идущие вслед за тобой, они будут ранить свои молодые тела, они – КАРАБКАЮЩИЕСЯ на твои скалы люди, они будут говорить друг с другом о смысле понятий добра и зла – будут говорить, пока не поймут что подняться ввысь, подняться на отстроенные тобой скалы, конечно, можно, но дОлжно подниматься лишь на свои собственные скалы – дОлжно преодолевать лишь свои личные препятствия. Ведь только тогда их собственное добро и зло станет абсолютным, и, следовательно, подлежащим их личной смысловой корректировке.

– Но…

– Только тогда они, КАРАБКАЮЩИЕСЯ, забудут про тебя, и это будет благо – как для тебя – ибо твои скалы опять станут девственно чисты, так и для них – освободившихся от твоих препятствий.

Это и будет высшим благом – благом самой пустоты.

С этими словами Артак, каким-то образом, притушил общее сияние и принял свой привычный облик дракона. Он опустился на зеркальный пол рядом со мной.

Только сейчас я заметил что всё это время в стороне тихонько, переминаясь на одном месте, стояла Агафья Тихоновна. Стояла, словно чего-то ждала, но стеснялась подойти и спросить.

– Что происходит? Почему она, – понизив голос, я кивнул на акулу, – так странно себя ведёт?

– Разве странно? – Артак покачал головой, словно сомневаясь, – и в чем её странность? В том, что она молчит? В том, что она отрицает свою суть? – он засмеялся, – ведь речь сама по себе не может молчать. Речь и есть отрицание молчания, как такового. Это ты имел в виду?

Я лишь недоуменно пожал плечами, ничего не сказав.

– Настоящей любви не нужны слова. Никакие и никогда. А она любит вас. Возможно, она сомневается в том, что необходима вам сейчас. Возможно, она усомнилась в своем праве присутствовать. Но что бы ни произошло – она не перестала вас любить, и именно поэтому она молчит. Возможно, её молчание и есть самое что ни на есть настоящее красноречие, – дракон потрепал меня по волосам нарушив их порядок и взбаламутив мои мысли.

– Ну что вы! Что вы! – вскричав, я подбежал к Агафье Тихоновне, схватил её за плавник и силой притащил в центр зала, – что вы! – повторил я свои собственные слова, – я никогда не откажусь от вас.

Глаза пожилой белой акулы покрылись влажной пленкой, которая придала им чуть больше глубины, чем слой глянцевого лака.

И она произнесла:

– Спасибо. Я просто не хотела мешать. Ведь всему на этом свете своё время и своё место. Для этого они и существуют, – она усмехнулась, – они, – повторила она, – времена и места. Пространство и время. Они существуют для того чтобы всё и всегда было на своих местах. Другого назначения у них нет, да и быть не может, – с этими словами она улыбнулась и повторила:

– Благодарю вас. Благодарю. От всего своего мощного акульего сердца благодарю.

Слово «Благодарность» выскочило из её пасти языками пламени и засияло огромными золотыми буквами прямо передо мной – оно повисло в воздухе, раскачиваясь в такт моему сердцебиению. От него исходил свет и распространялось тепло.

Продолжая покачиваться, оно ураганом влетело в моё тело, мягко уколов меня тёплой стрелой в самую мою середину – в самое обыкновенное, в живое и пульсирующее человеческое сердце.

– Раз, – произнес дракон, загибая когтистый палец.

– Что – раз? Что это было? – я был растерян, растрепан, но румян и счастлив.

– Ничего особенного, – Артак внимательно смотрел прямо в мою суть.

Казалось, там он читал огненные, никем доселе не виданные письмена.