Последняя шутка Наполеона

– Я буду суп, – сказала последняя, пролистав меню с большим интересом, чем том стихов воинствующей кошатницы, – суп грибной, с белыми грибами. Картошку с мясом. Кофе. И всё.

– Кофе вам какой? – спросила официантка.

– Такой, чтобы у меня в глазах почернело! Я хочу спать, а спать ещё сутки будет нельзя.

– А мне – салат с курицей, – попросила рыжая журналистка, – и капучино. И круассан.

Чётко повторив все пункты заказа, официантка ушла. Таня вдруг заметила, что Мефодий на неё смотрит. Он уже целый год на неё смотрел. Это раздражало.

– Давай махнёмся местами, – вздохнула Танечка, – не хочу сидеть к ним лицом!

Рита обернулась, и ей всё стало понятно.

– Ты ведь хотела, чтобы тебе дали покататься галопом, – сделала она очень выразительный жест, когда пересели, – так чем же ты недовольна?

– Ну его на хер! К делу давай уже перейдём.

Рита закурила. Рядом с ней тотчас оказался администратор. Он попросил её соблюдать закон о полном запрете курения в ресторанах. Спорить тут было не о чем, и поэтому Рита спорить не стала. Одной затяжкой всосав в себя столько дыма, сколько мистеру Холмсу хватило бы для решения трёх задач, она отдала сигарету администратору. Тот ушёл. Танечка ждала. Подумав, с чего начать, Рита рассказала об утреннем происшествии, о беседе с Батрыкиным и о том, что ей после этого сообщил Серёжа. Тут принесли заказ. В процессе еды Танечка прослушала запись, сделанную в машине после того, как Рита прочла Серёже и Ирке свои стихи.

– Это потрясающе, – пробубнила радиожурналистка с набитым ртом, когда запись кончилась, – это нечто! Тебе самой не смешно?

– Немножко смешно.

– Хорошо, хоть так. Нечасто приходится слышать мразь, которая упивается своей сущностью! Ты заметила, как красиво он увильнул от вопроса Ирки про опухоль?

– Я заметила, – проронила Рита, дохлебав суп, – только почему ты мразью его считаешь? Да, это сын своего отца до мозга костей, однако ведь в нём другое возобладало! Он безраздельно встал на мою позицию, понимая, как велик риск. Он спас мою жизнь. Он спас моё творчество. Он…

– Отодрал тебя, как кобылу, – вставила Танечка, утерев салфеточкой ротик, – и это – самое главное. Разве нет?

Рита промолчала. Картошка с мясом пошла в неё, как сугроб с дороги в снегоуборочную машину.

– Я правильно понимаю, что ты решила забить на эту историю с казино? – продолжала Танечка.

– Да, конечно! Как я могу угрожать отставкой, если не уголовным делом отцу того, кто спас мою жизнь, моё творчество и, как вы изволили выразиться, Татьяна Владимировна, отодрал меня как кобылу? Ты бы смогла?

– А почему нет? Я насквозь продажна. Разве тебе об этом не говорили умные люди?

– Умные – нет. Только мудаки одни говорили.

– Ну, хорошо. Отвечаю. Нет, не смогла бы я. Я – животное, как и ты.

Танечка пила капучино с таким лицом, что хотелось выбить из её рук стакан, вскочить и уйти, чтобы эту рожу не видеть. Но вместо этого пришлось думать, как подлизаться к рыжей ехидне. Рита решила спросить у неё об общей знакомой.

– Как Верка там?

– Хорошо. Играет на скрипке.

– Всё в том же театре?

– Да. Слушай, Ритка! Скажи, пожалуйста, честно: когда наш общий друг Бликов подвёл нас к выводу, что Цветаева – это бог, ты богом себя сочла?

Рита улыбнулась и положила вилку в уже пустую тарелку.

– Да. Я встречаюсь с мёртвыми, как Цветаева и Христос. Я пишу стихи, притом гениальные – то есть, абсолютно владею словом, которое и есть Бог, согласно Евангелию. А кто может владеть Богом, кроме самого Бога? Вдобавок, меня никто никогда не любил как женщину, хотя я красива.

– Последнее здесь при чём? – не поняла Танечка.

– Любят душу. Если меня, несмотря ни на что, не любят, а только страстно хотят – значит, у меня души нет. А это – свойства Бога. Он – нечто большее, чем душа, потому что сказано: «Бог есть Дух». Логично?

– В принципе, да.

Рита рассмеялась и начала пить кофе.

– И я тоже так считаю. Но только всё это – чушь. И на твой вопрос, который ты хочешь сейчас задать, я отвечу так: да, у Бога с чёртом ничего общего быть не может. Но я – не Бог. Это просто цепь совпадений. Я – человек. И быть человеком… точнее, чувствовать себя человеком – это гораздо лучше, чем чувствовать себя Богом.

– Я поняла, – улыбнулась Танечка, – генеральский сынок сказал, что он тебя любит, а ты, овца, и уши развесила! Тебе сколько лет-то? Пятнадцать?

– Мне тридцать пять. И я бы его словам не поверила ни за что. Но есть доказательство.

– Твёрдое?

– Таня, хватит пошлить! Ты прекрасно знаешь, чем он рискует, чтобы спасти то самое дорогое, что у меня осталось – мои стихи и моё достоинство. От меня ведь требуют унижения!

– Хорошо, – согласилась Таня, подумав, – я не готова к такому спору. Если ты полагаешь, что твоё творчество и твоё достоинство могут быть спасены таким образом, у меня нет права влезать с советами и, тем более, отговаривать. Я желаю тебе удачи. Я не иронизирую, Ритка! Если тебе понадобится какая-нибудь моя помощь, я буду счастлива оказаться тебе полезной.

– Как это странно, – проговорила Рита, опять достав сигареты, но не закуривая.

– Что странно?

– Да то, что ты так быстро отстала. Ты ведь упёртая!

– Я не сею там, где не всходит.

– Но почему ты мне не сказала о том, что я поступаю подло по отношению к Ирке? Возможно, это бы и взошло! Как можно спасти достоинство, совершая подлость? Я уж не говорю про стихи! Стихи – это брызги крови, хлещущей из души. Подлая душа не кровоточит. Она разлагается.

– Если бы я это сказала, ты бы мне не поверила, – возразила Таня, – даже самой себе ты сейчас не веришь. Правильно делаешь. Ты бы не согласилась убить стихи, если бы Серёжа, который сперва на этом настаивал, был тебе безразличен. А уж когда он тебе сказал, что всё берёт на себя, ты вбила себе в башку, что он – твой спаситель. Всему виной – порыв страсти. А страсть – не подлость. Ирка сумеет тебя простить, особенно если всё закончится плохо. Так вот надейся на то, что всё плохо кончится.

– Танька, Танька! – вскричала Рита, – ты – чудо! Ты для меня, в некотором смысле, незаменима. Помни об этом, если со мной что-нибудь случится! Ты ведь мне веришь?

Танечке почему-то стало смешно.

– У меня есть свойство верить во всё ужасное. И я верю. Впрочем, моё к тебе отношение также, можно сказать, граничит с экстримом.

– Тогда, пожалуйста, заплати за меня, – попросила Рита, вставая, – я совершенно не при деньгах.

– Ты сильно спешишь? Может, прогуляемся по Арбату?

– Арбата нет, – заявила Рита, – он уничтожен. И мне пора.