– Дура! Откуда ты всё это взяла? – пожала плечами Рита, – когда Дмитрий Львович Бликов сравнил Цветаеву с Богом, я поняла, о чём речь. Марина Цветаева сделала невозможное – создала формулу поэзии. А я просто пишу стихи! Я пятнадцать лет не верила в то, что смогу быть счастлива. А теперь, когда надо мной вдруг что-то забрезжило и я робко шепчу об этом, мне говорят: «Не смей! Ты – не человек!»
Встав из-за стола, она подошла к дивану и улеглась на него ничком. Запах детства, который бережно сохранил для неё диван, навеял воспоминания. Было ей теперь всё равно, что скажет Наташка. Та, вероятно это почувствовав, очень долго молчала. Но бесконечно молчать она не могла.
– Риточка! Я правильно понимаю, что ты увидела на надгробии слово «ТЫ», под ним – два числа, 20 и 13, а между ними – пробел?
– Совершенно точно, – оторвала Рита нос от подушки, глядя на собеседницу с изумлением, – между буквами «Т» и «Ы» также был пробел, буква «Л» скрошилась. Перед двадцаткой цифры осыпались, как и перед тринадцатью. Этот самый Мутлыгин родился в тысяча восемьсот двадцатом году, а в тысяча девятьсот тринадцатом помер.
– Да это я поняла всё сразу! Матвей, по-моему, тоже понял. Теперь, благодаря Библии, мне открылись ещё две вещи, а именно: кто такой этот Миша, который пришёл к тебе по твоему зову и спас тебя, и что означала надпись на камне.
– При чём здесь Библия? – уже с некоторой досадой спросила Рита, – без неё ясно, что Миша – это медведь, а надпись на камне – год моей смерти, а также Димкиной!
– Ненормальная! Ты всерьёз считаешь, что тот, кто стоял за ёлками, испугался медведя?
Рита растерянно приняла сидячее положение.
– Так там больше никого не было…
– А с чего ты это взяла?
– Да я никого не видела!
– А того, кто стоял за ёлками, видела?
– Нет. Но я ощущала его присутствие!
У Наташки вырвался вздох, как будто она столкнулась с непроходимой тупостью.
– Да, конечно! Ты ощущала его присутствие, потому что он собирался тебя убить. Ему было незачем шифроваться. А тот, кто примчался тебя спасать, вовсе не хотел, чтобы ты ощущала его присутствие.
– Ну, и кто примчался меня спасать?
– Тот, кто изначально противостоял Сатане, особенно когда Сатана хотел уничтожить Деву Марию вместе с её младенцем, и кто, в конце концов, победит – Михаил-архангел!
На этот раз тяжкий вздох вырвался у Риты.
– Наташка! Я ведь тебя просила растянуть ром на пару недель. А ты его выпила за три дня! Скажи мне – ты понимаешь, что поступила нехорошо?
– Вся эта история не со мной, а с тобой приключилась, Риточка, – возразила Наташка, гася окурок, – и я тебя не спросила, сколько ты выпила тогда водочки. Да, мои комментарии к ситуации пахнут «белочкой», но не более, чем сама эта ситуация. И они основаны на Священном писании. Согласись, что более прочного основания для каких-либо выводов из твоей истории не найти.
– Да где в Священном писании говорится о том, что дьявол гонялся за Богородицей и её младенцем? – вскричала Рита.
– Ты избрала правильный глагол. В Апокалипсисе – не помню, в какой главе, довольно подробно описывается дракон, гоняющийся за ними. В другой главе говорится, что Михаил-архангел с этим драконом, имя которому – Сатана, сражается, и победа будет за Михаилом.
– Ну, хорошо. А при чём здесь я?
– Я так понимаю, твой Дмитрий Бликов тебе уже это объяснил. Наверное, он рассказывал про Цветаеву, но ведь вы с ней – одного поля ягоды.
– Это да, – задумчиво проронила Рита и поднялась, чтобы закурить, – кладбищенской земляники крупнее и слаще нет!
Включив электрический самовар, Наташка опять насыпала в кружку кофе и положила три ложки сахара. На её лице сияло довольное выражение. Чиркая зажигалкой, Рита спросила:
– Что означала надпись?
– Этого я пока тебе не скажу, – внезапно завредничала Наташка.
– А почему?
– Потому, что мне тебя жалко. Ты говоришь – забрезжило счастье! Бери его, ни о чём не думая. А когда оно тебе надоест, мы, может быть, встретимся, и тогда…
– Послушай, Наталья, – решительно перебила Рита, – этого я понять не могу. Я не сомневаюсь, что на надгробии был указан год моей смерти. Ты говоришь, что это не так. Больше ты ничего говорить не хочешь, чтоб не испортить мне настроение. Но что может меня расстроить больше, чем смерть?
– Не надо меня пытать, – упёрлась Наташка, – если бы ты смогла применить болевой приём, как американка почти двадцать лет назад, я точно бы раскололась! Но ты не сможешь. Вдобавок, я могу ошибаться. Это – всего лишь версия. Кстати, есть ещё одна, очень интересная мысль…
Глава пятнадцатая
– Какая? – поторопила Рита, садясь за стол. Налив в кружку воду и бросив взгляд за окно, в воющую ночь, Наташка продолжила:
– Я привыкла внимательно читать книги, бросающие мне вызов. При этом читаю быстро. Между Ветхим Заветом и Новым есть параллели. Их много, но приведу лишь один пример. Авраам соглашается принести сына в жертву. Этим он подтверждает свою великую любовь к Богу, который жертву не принимает. В Новом Завете Бог соглашается отдать в жертву своего сына. Этим он подтверждает свою любовь к человеку…
– Который с радостью принимает жертву, – вставила Рита.
– Ты ошибаешься. Принять жертву – не означает тупо напиться кровью. Жертву приносят ради того, чтобы примирится с тем, кому её предлагают. И принимающий жертву фактом её принятия выражает своё согласие примириться. А примирилось ли человечество с Богом, как ты считаешь?
– Это вопрос риторический, – улыбнулась Рита, – а почему Бог жертву Авраама не принял? Не захотел примириться?
– Нет, по другой причине. По милости. Милость Бога – выше законов и, уж тем более, подзаконных актов. Но я продолжу. Кладбищенской земляники крупнее и слаще нет! И райской малины, само собой разумеется. Очутившись в некоем подобии сада посреди страшного леса, ты раскрываешь источник некоей информации, да притом космического масштаба. Мало того – втягиваешь в это мужчину, хотя могла бы не втягивать. Ничего не напоминает? Всё это происходит не без посредства некоего животного, которое зовут Сфинкс. По-моему, налицо параллель Ветхого Завета уже с Новейшим, который ты написала вместе с Цветаевой. В Библии ведь не сказано, какой именно плод Ева сорвала в Эдемском саду с дерева познания.
– Так я – Бог или Ева? – уже вконец растерялась Рита.
– То, что не Ева – точно. Ведь параллельными могут быть две прямые, как минимум, но никак не одна.
– А при чём здесь Сфинкс?
– Да при том, что Еву на первородный грех толкнул Сатана, имевший вид змея. Сфинкс – это сторож смерти с женским лицом, телом льва и крыльями. Сатана, по Библии – это и рыкающий лев, и крылатый дракон, а женщина – основное его орудие.
– Остроумно, – пробормотала Рита, – но ведь он за ёлочками стоял! Как Сфинкс мог быть им?
– Никак не мог быть. Ведь мы уже пришли к выводу, что и ты никак не могла быть Евой.
– Ну, хорошо. А вот ты говоришь, Новейший Завет. Это что такое? Где ты про него слышала?
– Риточка, есть планеты, которые астрономы не видят, но точно знают об их наличии во Вселенной. Эти планеты математически вычислены. Новейший Завет обязан существовать, так как в первых двух сказано не всё. Акунин заметил, что в них, к примеру, нет практически ничего о правах животных.
После упоминания об Акунине никаких вопросов у Риты более не было. Допив кофе, Наташка ей предложила спуститься в сад. Надев телогрейки, висевшие на гвоздях, за печью, спустились. Прежде чем выйти, Рита щёлкнула выключателем в нижней комнате, чтобы свет из окна чуть-чуть разбавлял наружную мглу.
По саду кружились жёлтые листья. Стволы деревьев скрипели. Чёрное небо казалось низким и угрожающе приближающимся к Земле. Сфинкс сидел под яблоней. Ему нравились леденящие струи воздуха. Прогулявшись в кусты, две дамы пинками загнали его в пристройку и пошли спать. Не успела Рита, накрывшись толстым стёганым одеялом, закрыть глаза, как Наташка вдруг позвала с печи:
– Ритка!