Последняя шутка Наполеона

– Чего тебе?

– Ты не спишь?

– Почти уже сплю.

– Тогда извини. Я просто хотела тебе сказать – всё нормально.

– Я поняла.

– Нет, правда, не думай, что у меня осталась какая-нибудь досада! Я завтра тебе скажу про твоё надгробие. В темноте ты можешь со страху и помереть! Подождёшь до завтра?

– Конечно. Спокойной ночи.

В печной трубе неистово ныл и грохотал ветер. Казалось – сверху, от кладбища, приближается грузовик. Тихо стало только перед рассветом.

Спала Рита до полудня. Сон с неё спрыгнул, как ласковый и смешной котёнок. Открыв глаза, она потянулась, перевернулась набок и очень долго глядела на доски пола, между которыми были щели. Ходики тикали в тишине. В низкое окно, поверх занавесок, глядело бледное и усталое после жаркого лета солнце. С раннего детства больше всего на свете любила Рита, проснувшись, смотреть на солнечные лучи, разбрызганные по доскам этого пола сквозь кружева этих занавесок. Именно так, как сейчас. Солнышко, спасибо!

На уголке дивана лежал мобильник. Между тем, Рита помнила точно, что перед тем, как лечь, она подключила его к зарядке и положила на стол. Совершенно точно! Она проверила эсэмэски. Последняя в семь утра пришла от Наташки. Текст был таков: «Риточка, прости! Ботинки нужнее мне, чем тебе. У тебя – машина. Всё остальное можешь не проверять, ведь я – аферистка, а не воровка.»

Рита заплакала. Было очень жаль дорогих ботинок и жаль Наташки. Как теперь быть без неё, без такой смешной и отчаянной? Одеваясь, она заметила, что пропали также носки. Пришлось босиком идти до забора, чтоб говорить с тётей Машей.

В саду чирикали птицы. Небо синело с неуловимой осенней грустью, но всё-таки ослепительно. Тётя Маша кормила кур во дворе.

– Здравствуйте, соседка, – сказала Рита, стараясь прятать ноги в траве, – мне опять нужна ваша помощь. Моя подруга уехала. Не покормите Сфинкса пару неделек? Там комбикорма осталось мешков двенадцать.

Старушка глянула исподлобья.

– Ну, покормлю. Мне не тяжело. И, вообще, жаловаться не на что, разве только с деньгами туго. Пенсия-то такая, что даже стыдно сказать! Полвека горбатилась, всё здоровье надорвала, а где благодарность? Еле концы с концами свожу, на хлеб не хватает!

– Да, тётя Маша, я понимаю. Вот.

Рита торопливо вынула из кармана брюк три купюры и отдала их соседке через забор. Убирая деньги, сельская жительница вздохнула и покачала трясущейся головой в траурном платке.

– Хорошо, Ритуленька, хорошо. Езжай себе с богом. Вот только тут, говорят, закон новый вышел, чтоб всех свиней регистрировать. Не слыхала?

– Нет, – удивилась Рита, – зачем? Кому это нужно? Свинья – не автомобиль!

– Россельхознадзору какому-то. Приезжает кто-то, свинью твою проверяет и выдаёт бумагу с печатью. Вот так теперь.

– Да плевать на них! Моим поросёнком никто вовек не отравится, потому что никто его есть не будет.

– Как знаешь, Ритка, как знаешь, – прошамкала тётя Маша и повернулась, чтобы уйти, – моё старушечье дело – предостеречь. Свинью изъять могут.

– Да я им, тварям, бошки поотрываю, – пообещала Рита и побежала к своему Сфинксу. Тот удручённо стоял над пустой кормушкой. Рита насыпала ему корма. Пока он чавкал, она сидела рядом на корточках, обнимая его. Думала она о Наташке. Ей было грустно. Да, произошло то, что и должно было произойти. Ожидать другого было бы глупо. Ну, так к чертям здравый смысл, раз он только и умеет, что утешать, притом весьма слабо! Тут заиграл мобильник. Это звонил Серёжа.

– Как у тебя дела? – спросил он.

– Нормально. Сейчас поеду в Москву.

– А кто там у тебя чавкает?

– Поросёнок.

– Какой ещё поросёнок?

– Розовый, с пятачком. А ты решил – мне здесь куни делают, что ли?

– Пошлячка ты, моя сладкая, – рассмеялся Серёжа, – надо тебя отшлёпать по попе.

– Я знаю, ты это делать любишь! Но я – не Ирка. Буду кусаться.

– Риточка!

– Что?

– Приезжай, пожалуйста, поскорей! Я очень хочу тебя, моё солнце.

От этих слов у Риты отчаянно зачесались пятки. Даже забыв поцеловать Сфинкса, она бегом устремилась в комнату. Схватив куртку, где были все документы с ключами, ринулась к «Форду». Тот вдруг её разозлил – завёлся не сразу. С проклятиями заставив мотор работать, Рита грубейшим образом погнала машину по безобразной дороге. Голыми ножками нажимать на педали было не очень. К моменту съезда на трассу ступни болели ужасно. По счастью, на Симферопольском пробки не было, и одна нога смогла отдохнуть. Слегка успокоившись, Рита опять поставила «Ace of Base». На посту ГАИ её вдруг остановили.

– Куда спешите, мадам? – поинтересовался инспектор, разглядывая её водительское удостоверение.

– Вы хотите сказать, что я превысила скорость? – нетерпеливо спросила Рита, сжимая руль, – это невозможно! Я сейчас ехала шестьдесят.

– Да, перед постом вы притормозили. А вот до этого скорость была сто семьдесят. Камера зафиксировала её.

– Клянусь вам, у меня нет ни копейки, – проныла Рита, – и меня ждут! Если вы сейчас отстанете от меня, то благодаря вам не погаснет солнце!

Инспектор вдруг её отпустил, попросив впредь не нарушать скоростной режим. Она так обрадовалась, что твёрдо решила выполнить его просьбу. Однако, вскоре ей пришлось вновь расстроиться – за последним перед Москвой постом Госавтоинспекции «Форд» заглох.

Часть третья

Никогда не сражайтесь с Наполеоном

Глава первая

Из всех Иркиных подруг Женька уважала только одну. Можно сказать, даже боготворила. Звали эту особу Мара Саргисовна Галичьян. Однажды они поехали с Женькой в театр «Сатирикон», где Ирка должна была выступать по чьей-то протекции в музыкальном спектакле вместо уволенной пианистки, и Мара припарковала спортивный «Лексус» у входа.

– Девушка, переставьте машину, – распорядились охранники, – это место главного режиссёра.

– А мне насрать, – ответила Мара. И разговор на этом закончился. Этот вечер у Женьки в памяти застрял накрепко, хоть спектакль был так себе. Можно даже сказать, что полная дрянь.

Мара Галичьян училась в консерватории, на одном факультете с Иркой. Та попыталась её пристроить и в клуб, где сама работала стриптизёршей, однако там соглашались взять маленькую брюнетку только официанткой, на что она не была согласна. Финансовая подпитка ей не особо требовалась, поскольку её отец был топ-менеджером известной животноводческой фирмы. Просто она была впечатлена тем, как Ирка работает на шесте и как мужики на неё таращатся. Неудача Мару не очень сильно расстроила. Да, профессионально она бы справилась – как-никак, за плечами была балетная школа, и к раздеванию перед публикой никаких внутренних барьеров не наблюдалось, но всё-таки её главной страстью были автомобили. Окончив курсы автоэкстрима, она носилась по Москве так, что порой гаишникам требовался десяток машин и не один час, чтоб её поймать. Когда она однажды решила так порезвиться во Франции, это дело для неё кончилось трёхнедельной отсидкой и таким штрафом, что с папой после звонка адвоката случился сердечный приступ. А здесь, на Родине, самыми серьёзными последствиями её развлечений были ремонты машин и травмы, подчас тяжёлые. Как-то раз она умудрилась вылететь из «БМВ» вместе со стеклом. С этого момента продукцию баварского машиностроительного концерна храбрая девушка невзлюбила. Среди её фаворитов остались «Лексус», «Ауди», «Мерседес» и «Порш» околоспортивных модификаций. Прочие марки она упорно не признавала.

Вот с этой-то самой Марой и заявилась Ирка в четверг домой, отработав ночь, а потом ещё и прослушав лекцию по истории музыки. Женька, которая только что проводила своего щупленького художника, ночевавшего у неё, смотрела какой-то фильм в ноутбуке и ела кашу. При виде Мары она смутилась невероятно, ибо была в ту минуту, что называется, как из жопы: волосы во все стороны, на губах – овсянка, рожа помятая, из одежды – только футболка. Что-то пробормотав, она прошмыгнула в ванную.

– Да она недурно провела ночь, – воскликнула Ирка, увидев на полу в комнате пять резиновых штук, наполненных пеной безумной страсти, – художник здесь нахудожничал будь здоров!

– А это не он выходил сейчас из подъезда, когда я искала место, где паркануться? – обводя взглядом жилище двух весёлых сестричек, спросила Мара, – такой сутулый, в бейсболке?