Последняя шутка Наполеона

– Скажи, пожалуйста, а не будет ли эта небезупречность, допущенная сознательно, в благих целях, распространяться как опухоль? Коль сегодня вы можете посадить писателя за тенденциозность, то не присядет ли завтра на пару лет композитор – за депрессивность, а послезавтра – художник, за искажение выстроенной вами действительности? Ведь нечто подобное уже было не так давно!

– Да, Ирочка, да! Твои педагоги, которые тебе это рассказали, правы. Нечто подобное уже было. И, безусловно, будет. История – это непрерывный, сплошной кошмар. Но вы, одухотворённые творческие натуры, великолепно ловите рыбку в этой мутной воде. Ведь если условные мушкетёры вдруг перестанут условно или буквально резать друг другу глотки ради прекрасных женщин, а женщины перестанут интриговать и уничтожать друг друга из-за любовников, а правители перестанут смачивать землю кровью целых народов – о чём вы будете лить ваши драгоценные слёзы, радующие всё человечество уже несколько тысяч лет? О том, что цветочки вянут?

– Без слёз, по-твоему, будет хуже? – спросила Ирка.

– Конечно. Ведь человек – биоробот, запрограммированный на то, чтобы создавать и решать проблемы. Если их нет, то личность не формируется.

– Можно я покурю? – попросила Рита, выключив диктофончик в своём «Самсунге».

– Кури.

Мелькал перекрёсток за перекрёстком. Рита старалась выдыхать дым на улицу, опустив стекло. На Красноказарменной вплоть до Яузы была пробка. Преодолев её за пятнадцать минут, Серёжа изрядно превысил скорость. Но офицер ГАИ, дежуривший за мостом, его не остановил. Ворота СК перед «Гелендвагеном» распахнулись.

– Ты что, работаешь здесь? – удивилась Рита.

– Нет, – ответил Серёжа, въезжая на территорию, – просто я позвонил и предупредил, что приеду.

– Да, это так, – подтвердила Ирка, как будто Рита выразила сомнение, – он звонил.

Сотрудник, дежуривший у ворот, указал Серёже место парковки. Прочих свободных мест и не наблюдалось. Водитель одного из двух «Мерседесов», между которыми надлежало встать «Гелендвагену», переставил свою машину ближе к соседней, чем оказал большую услугу. Ирка решительно отказалась знакомиться с синими карапузами, заявив, что согласна сколько угодно ждать в «Гелендвагене», но не более получаса. Там её и оставив, Серёжа с Ритой вошли в красивое здание, отнятое у научно-исследовательского института и отданное другому учреждению – ещё более научному, судя по обилию в нём господ с учёными степенями. На внутреннем КПП, весьма основательно охранявшемся, молодых людей встретил офицер, вышедший из лифта.

– Мы к Храпову, – пояснил Серёжа, сразу поняв, что он спустился за ними.

– Да, знаю. Здравствуйте. Очень рад. Прошу следовать за мной.

Ни в зеркальном лифте, ни на двенадцатом этаже, куда поднялись, этот офицер ни одного слова не проронил. Сотрудники и сотрудницы, встреченные во время пути по длинному коридору, очень приветливо поздоровались и с Серёжей, и с Ритой, хотя и не были с ней знакомы. Во всяком случае, она видела их впервые.

Немногословный сопровождающий почему-то остановился около двери с табличкой «Руководитель Следственного комитета Российской Федерации, доктор юридических наук Батрыкин Александр Иванович». Постучал. Видимо, услышав ответ, который Серёжа с Ритой, следовавшие за ним, не услышали, он открыл перед ними дверь и жестом дал им понять, что можно войти. Они так и сделали. Дверь закрылась.

Глава одиннадцатая

Рита вовсе не опечалилась тем, что не довелось почаёвничать с Храповым, потому что его начальник не показался ей отвратительным. Александр Иванович был высок, лысоват, солиден и дружелюбен. Ласково выставив длинноногую секретаршу, которая донимала его каким-то нытьём, он расположил гостей на невероятно мягком диване и предложил им кофе.

– Если хороший, не откажусь, – пошутил Серёжа. Рита не отказалась и от плохого. Сделав соответствующее распоряжение по внутренней телефонной связи, Александр Иванович аккуратно собрал бумаги, разложенные перед ним на столе, и запер их в сейф. Сняв очки, взглянул очень весело на Серёжу.

– Что, милый друг, увлёкся поэзией?

– Нет, я прозу больше люблю, – прозвучал ответ, удививший Риту, – поиски рифмы, по-моему, искажают смысл. Точнее, даже меняют. Разве не так?

– Так-то оно так, но ведь красота остаётся! Стихи как раз тем и хороши, что их можно понимать как угодно, а красотой всё равно любуешься. Читал Пушкина?

– Наизусть учил, – с брезгливостью вспомнил школу Серёжа, – послушайте, Александр Иванович! Не люблю я все эти ахи и вздохи. Давайте лучше о прозе поговорим.

– Ну, давай о прозе поговорим. Кто у нас достойную прозу пишет?

– Пелевин.

– Так он, Серёженька, заграницей живёт, в Германии! Моя внучка ходит в тот же бассейн, что и он, великий писатель твой!

– Ну и что? Я вам предлагаю его сейчас обсудить, а не арестовывать. Он довольно великолепен. Вы не находите?

– Не читал, – признался Батрыкин, – внучку спрошу. Уж ей-то виднее, чем нам с тобой! Она всё же с ним немножко знакома.

– При чём здесь это? Помилуйте! О писателе судят по его книгам, а не по впечатлениям от знакомства.

– Я не могу согласиться с такой позицией. На мой взгляд – для того, чтобы понимать, насколько та или иная книга заслуживает внимания, надо знать образ жизни и биографию её автора. Например, если онанист любовный роман состряпает, у меня возникнет вопрос: кому это интересно?

Рита не понимала, что происходит. У неё не было ощущения, что двум умным и весьма занятым людям не о чем поболтать. Они ведь столкнулись не на автобусной остановке! Батрыкин знал, кто к нему пожаловал. Знал, зачем. И пожелал лично встретиться с гостем. И вот – такой разговор!

Тем временем, секретарша принесла кофе. Поставив чашки на столик, она сверкнула белыми зубками, повернулась на тоненьких каблучках и улепетнула.

– Вот взять хотя бы эту твою красавицу, – продолжал развивать свою мысль Батрыкин, дождавшись, когда закроется дверь и косо взглянув на Риту. Выдвинув верхний ящик стола, достал лист с малюсеньким текстом, – не далее как сегодня она успела наябедничать на Следственный комитет абсолютно всем, включая тебя. Её, мол, на чашку чая зовут кровавые палачи! Спасите, мол, помогите! А ты послушай, какие стихотворения сочиняет…

Надев очки, прочитал с нажимом на слово «смерть»:

Смерть идёт за мной,

Я – за ней

По стране родной

Много дней.

Разве нет отпетой

Шпаны

У поганой этой

Страны?

Дед Мороз! Даруй

Мне конец —

Но не …, не …,

А пипец!

Последнее слово он перевёл с подзаборного на дебильный. Бросив лист на стол, снял очки, – каков пафос! А?

– Да что вы городите? – возмутилась Рита, – при чём здесь пафос? И почему – успела наябедничать? Средства массовой информации – это, к вашему сведению, инструмент контроля над властью! Я им воспользовалась.

– Да ладно уж, не выпрыгивай из штанов, – с досадой махнул ладонью руководитель влиятельной силовой структуры, – знаешь ведь, что шучу. Было бы о чём говорить серьёзно – не кофе бы ты пила со мной, а коньяк, зараза такая!

– А вот и нет! Я коньяк не пью.

– Думаешь, я пью? Но скоро начну, потому что вот вы у меня где, сволочи! – Александр Иванович мученически провёл ладонью по горлу, – блогеры, журналисты, акционисты! Теперь ещё и поэты грёбаные попёрли, как мухоморы после дождя! Ты думаешь, мне приятно доносы тут разбирать, а потом по ним ещё и отчитываться?