Вознесение

БОДИ-БОГ (Люциферу). Не спрыгнул ли ваш обвиняемый с ума?

ЛЮЦИФЕР. Заговорился. Отойдёт…

БОДИ-БОГ (Иакову). Кого же вы, любезный, кастрировали: субъекта, самика из вашего подъезда, или империю, народ, державу, рейх?

ИАКОВ. Зависит от контекста, Авва. У рутинопов что ни слово – многозначие. Один поэт, славянофил, писал про некого богатыря Потока. Этот Поток, представьте, пашню орал, траву косил, пил зелено вино в больших количествах, плясал, плодился и так – тысячу календарных лет. И всё, представьте себе, во сне! При том, налого- был вполне способен. А после выяснилось, что изображён под именем Потока целый народ, который нынче именуют республикой Рутинией.

БОДИ-БОГ (недоверчиво). Во сне? Все отправления?

ЛЮЦИФЕР. Да, Отче, это так. Чем дольше на печи лежал герой, тем больше отправлений копилось вокруг него. Герою это, однако, не было помехой. У рутинопов любой герой исторический – как бабий пуп. Его, простите, трут, а он всё тут. Но каком Аврории из дома на Болоте толкует обвиняемый, я, Авва, прошу простить, не догоняю. В деле у нас действительно таких лиц нет.

БОДИ-БОГ. Однако, вы оба остроумцы… (Иаков улыбается открытой улыбкой, Люцифер недовольно хмыкает, Исида вздыхает.)

ЛЮЦИФЕР. Что-что, а остроумие у рутинян в почёте.

БОДИ-БОГ (внимательно, как бы впервые, разглядывая Иакова). Ну, хорошо. Давайте дальше. Что знаете по эпизоду о кастрации Звездарина. Слушаем ваш неожиданный пассаж.

Явление 5

ИАКОВ (бодро). Утаивать фактуру от Суда нет оснований, здесь все мужчины, а женщины (Иаков смотрит на Исиду) при должностях… (вздохнув, былинным зачином). А было это в Беловежье, на казённой даче…

БОДИ-БОГ. Давайте в темпе.

ИАКОВ (собирая морщины на лбу). Так, значит, о Звездарине. Откуда объявился он, никто доподлинно не знает. Участник первой мировой ещё, имел Георгия. Отца и матери не помнил. Братьёв, сестёр не наблюдалось у него. А вот дочурок ажно 15 было душ. Он их нажил по службе. Ой, жу-у-ук! Шоб я так жил. Сплошь в молодых годах – бои, походы, рукопашные, всё через день да на ремень. С бабьём орудовал, сапог не сняв, винтовки не поставив в угол. С кем только не баловал! Хохлушка Галю в Киеве ему давала, в Тбилиси привечала грузиночка Манана, армяночка Ярусь писала слезницы из Еревана, Вусалу-персиянку оприходовал в Баку, а в Минске имела место Зинка. Одно время в Прибалтике стоял постоем, и с моря объявился не пустой, сразу с тремя младенцами зарёванными. И все его дарили почему-то дочерьми. А кроме дочерей были у деда приёмыши: отрепье, недобитки, шваль, выползки из кочевых кибиток: бандеровцы, махновцы, дашнаки, блин, мусаватисты…

БОДИ-БОГ. Жены нормальной не было у деда?

ИАКОВ. Пока Аврор отчитывался в ВЧК, НКВД и КГБ за все свои дела отважные, законная супруга (звали её Русей), которую таскали по кабинетам и камерам за ним, со страху померла. Аврор переживал. Но не утушился. То воевать ему «за Родину, за Сталина» давай, то Днепр прудить, то Волгу с Доном увязать, то в Магадане узкоколейку в коммунизм тянуть. Были у деда и подруги, как не быть! Иные померли в боях, кобылы фронтовые, другие отцвели, поизносились. О барахле накопленном, что характерно, старче не помышлял, хотя за него, не будь он прост и собери бумажки, пошла бы сеньорита юная любая, не говоря о дряхлой леди, которой до смертинки две пердинки. На старости геройских лет Аврор имел утеху. Я её видел с ним раз или два. Совсем ещё деваха, он кликал её Нюркой, Анютой то есть. Бабец что надо, всё при ней: и ляжки налитые, и…

БОДИ-БОГ. Отставить! Не хамить!

ИАКОВ (морщит лоб, вспоминая). Как это у поэтов… палы-ёлы? (Чешет лоб.) Во! Бунин: «лядвии тяжёлые»! Грудь агроменная и очи, что твои ночью фары галогенные. Идёшь по трассе, а она тебя, стервоза, слепит… ну, грудями. (Иаков сладко причмокивает.) Губы, скажу вам, у этой Анны – вишни. Она как бы из терема промяться вышла во садочек. А может, из шатра явилась из монгольского, едрёна корень, в кровать тесовую залезла. Аврор Анюту ревновал, народу не показывал, держал в каком-то родовом гнезде нечернозёмном – то ли во Пскове, то ли в Костроме. Я это всё по слухам знаю. Вот то ли дело бабы иудейские! (Иаков глубоко сентиментально вздыхает.) Любой Абрам и Моисей вам, Отче, скажут: жена – волшебный ключик ото всех запоров. Всё благо входит в дом благодаря жене! Надо ли её от общества заныкивать? Рутиновская баба бабла не может наварить, бабло ей скучно зоблить. Она как будто чемерицы съела. К нехваткам ей не привыкать, была бы койка с шишками.

БОДИ-БОГ (угрюмо). Не отвлекайтесь. Старик-то чем вам помешал?

ИАКОВ (выпячивая губу). Совался не в своё. Привык волну-то гнать. (Иаков говорит, посматривая на Люцифера. Люцифер сидит, мрачно уставившись в лежащие перед ним бумаги.)

БОДИ-БОГ. И я суюсь, покуда Бог…

ИАКОВ. Всё дело в том, что в старичке не иссякала прыть. Член властных органов, всегда в президиуме, грудь в орденах, заслуги боевые, победы трудовые… Характер, как разойдётся, ух, гроза! От ругани его и поучений сановников столичных и местных вельмож мутило, особенно приёмыши переживали, рыло национальное сводило им на сторону. А время шло. От дел старик никак не отходил, вот в чём беда была. А между тем (опять поэтов вспомнишь!):

…В Рутении, в садах благоуханных
На Западе, на юге, на востоке
Выгуливались свеженькие Ганны,
Русалы и Яруси
И соком наливались вешним рано
Смуглянки большеглазые Мананы…

Он дед-то дед, да у него, у деда, на выданьи косой десяток девок. И каждая с приданым – будь здоров! Понятно, тузы с ними сходились, бывало, что и деток приживали, но – исподволь, тишком да вкрадши. Так всё и шло-катилось. Но на местах дашнаки-кунаки, бурчали на почтенного: «Ай, в рот тебе банан!». Аврору бы признать за молодостью силу, да отойти мирнёхонько в кусты. Могло бы порешиться по-другому…

ЛЮЦИФЕР (сурово). Хватит нести пургу насчёт дашнаков. Давайте ближе к антигосударственному сговору.

ИАКОВ (согласно кивая и тяжело вздохнув, Боди-Богу). Я, Ваша честь, издавна по Рутиновским болотам промышлял, давал уроки местным бизнесам. Меня пригрел ещё покойный император Павел. (Он бы и нынче, полностью сойдя с резьбы, отлично Рутинопой заправлял). При Николашке при втором я по Рутинии имел сеть кабаков. Ильич меня ценил, закон издал насчёт меня охранный. Иосиф, правда что, немножечко гонял, хоть я ему и помогал с науками, культурой и Гулагом. Но при Андропове и Горбачёве я снова всплыл. Я же всю жизнь был истинным рутинофилом. На радио, по телеку – Маркс твою Энгельс! – сколько одних лекций читано! Дискуссий и бесед не сосчитать. Я и Аврора к Ремарку прилучил, к «Скотному…» Оруэлла. Аврор меня в «Листах Литературных» читывал, где я хульные мысли под хитрым ником заявлял. За правду, за гулажью дерзость равнял меня с Исаичем и Галичем. Я был, считайте, диссидентом! Частенько мы толковали со Звездариным и с дочерьми его при включенном на полную катушку душе. И всякий раз, как избираться Жоресовичу – в Верховный там Совет или куда, – я за него руками и ногами агитировал и всем, что может подниматься!

ЛЮЦИФЕР. Гал! Гал! Довольно, чать! Рассказывай, как вы империю прикончили. Подробности гони!

БОДИ-БОГ (останавливая жестом Люцифера). Пусть излагает, не перебивай. (Иакову). Так как же оказался почтенный и заслуженный Аврор в охотничьем именье Беловежском?

Явление 6

ИАКОВ (потянув носом). Вопрос, как говорится, интересный… (Иаков наклоняет голову набок и задумывается.) Они Звездарина зазвали в Беловежье вроде как на охоту. Хватит, мол, заседать, качать идеи, айда проветримся… Короче, выкушал он с ними по первой, поикал (как выпьет, обязательно икает, горло наджабил в молодости, всё у него: «полундра!» да «ура!», ну а леченье, сами знаете, – первач свекольный). Выпил, значит, и объявляет, точно пахан какой: «Что-то мне дремлется, пойду помоюсь да сосну… Мотрите у меня, робята, казённую посуду не побейте!». Любил помыться дед! По молодости было некогда – то заграничные походы, то в Соловках отсидки… Короче, дёрнул старче гранчака и, уходя, в дверях оборотившись, так ещё сказанул: «Помру, что будете жевать? Друг друга? Всех вижу насквозь: вор на воре. Поедете с катушек, начнётся бордальеро, а там пойдут хлопушки. Народ замучаете, вот что обидно, мля! И звёзды с Кремля спустите. Пиндосы спустят их. А вы всем хором лестницу подёржите… Мои недоработки! Эх, годики, где прыть былая? Пора вам, дети, на лесоповал, или канал какой-нибудь порыть…»

МАТФЕЙ. Врёт, поди, антитип! Его и рядом не стояло, чай.

(Боди-Бог предупреждающе ударяет молотком по столу и пальцем грозит Матфею.)

ИАКОВ (злобно). Может, и так. Может, и не стояло, на кухню выходил: Хохол потребовал украинского сала, Мякинник – бульбы жареной, а Загогулин – ведёрко водки заказал, душа-де мера. (Пожимает плечами и понижает тон). Нет, точно помню: был насчёт утвари базар! Это-то я застал. И вот ещё его слова: «Я, дети, не стращаю: народ не видит в командирах тщания!..» Короче, сам налетел на грубость. Ушёл. Бояре поскучнели. Они по команде привыкли жить, по окрику. Слепить Звездарина за просто так у них не получилось бы: идеи нет, подъёма духа. (Иаков шумно вздыхает.) На счастье, в кармане у меня жменя песочка золотого замоталась… Помнишь, Отче, тельца из золота отлил Верховный Моисеев жрец Арон. Прогневаться изволил ты на дерзкого. По твоему приказу Моисей уханькал подлого тельца и золотую пыль рассеял. А я надыбал это место, разгрёб. Кварц, известняк, оксид железа… Простой песочек с краснотой, а стоимость какая! «Подай, гарсон!» да «Наливай, гарсон!» – какой мне резон им наливать? А на ухо мне шепчут: «Шмурдило посолоди…»

БОДИ-БОГ. Когда ты этот песок добыл?

ИАКОВ. Да всё тогда же. Ивримы с лагеря снялись, а я притормозил и покопался.

БОДИ-БОГ. А кто шептал насчёт шмурдила? Кстати, это что?

ИАКОВ. Это вино, Отец, ссанина.

БОДИ-БОГ. А кто шептал?

ИАКОВ (задумавшись). А как бы из окружающего пространства, Авва. Голос был, вроде как, женский. Или мужской, точно не скажешь. Выговорок с акцентом. (Люцифер фыркает.) Кстати, похож на прокуроров тенорок… (Иаков кивает на Люцифера, Люцифер фыркает возмущённо.) Отцу настой женьшеня, бывало, ставила Ревекка-мать. Решил и я гостей подстимулировать. Напомнить им под коньячок о Моисее, о Творце и золотом тельце… Сыпнул боярам – по щепотке, а Загогулину-вождю – напёрсток… (Показывает средний палец.) И только я попотчевал вельмож, моментом щи прояснило…

БОДИ-БОГ (настороженно). Ты о какой помянул Ревекке? О той, что Исааку в Вирсавии три тыщи лет назад святых двойняшек родила: Исава и Иакова?

ИАКОВ (с мягкой улыбкой). О ней, о ней, Отец. О ком ещё? У нас с тобой была одна Ревекка. (Боди-Бог безнадёжно машет рукой.)

ЛЮЦИФЕР (мрачно). Про матушек оставим трали-вали. Рассказывай, как расхерачили империю?

БОДИ-БОГ. Не хамить!

Явление 7

ИАКОВ (Люциферу, насупясь). Я про империю не в курсе, уважаемый. Я в стороне курю. А что по делу знаю, расскажу. (Иаков на минуту задумывается и тяжело вздыхает.) К Аврору мы подошли глубокой ночью. (Иаков перед кафедрой Судьи изображает лазутчика, согнувшись и ступая с носка на пятку.) Аврор отпарил окорока и, развалясь, в предбаннике кемарил. Тузы струхнули, как дошло до дела: пальцы трясутся, руки прыгают, жвала отвисли. Обнюхали Аврора: тыква и борода, бункер и в кальсонах шасси… Хохол суёт от корочек шнурки: «Возьмите, нате-ка, перетяните-ка ему канатики, чтобы молоки изливать, подлец, не мог, тогда и весь придёт в негодность. Мякинник нудит, мол, китайцы, гонады опростав, на место подшивают блону… А Загогулин вспомнил коптов-христиан: они-де режут всё сподряд. Я Загогулина поостерёг: если гонады вчисть отсечь, права нарушим гражданина. Как ты Европе растолкуешь потом его вину? Скажешь, мол, замуж зрелых девок не выдавал, осёл упрямый? Куцей сочтут аргументацию. А он: «Кончай базар, имай, каналью, за препуций!». Видать, он от кого-то про препуций слышал. А где этот препуций, ни один в компании, включая Загогулина, не знает. Я, как единственный учёный-эрудит, был вынужден вмешаться: «Препуций – это, попросту сказать, мошня». И, подспустив Аврорию кальсоны, препуций ветерана обнародовал…

МАТФЕЙ (хмуро). Ты поступил, как Хам, младший сыночек Ноя, балбес-вегетатив, хоть прокурор тебя и подаёт рационалом…

ИАКОВ. А Загогулин разоряется: «В ножи его, орёлики, в ножи! А чтобы, понимаешь, не лягнул, – вяжи!!!» Хохол с Мякинником робеют. Нечего делать, надо выручать. В углу, на костылях куча садовых приспособ была развешена. И вдруг секатор мне прямо в руки – шмыг! Я передал «зубастик» Загогулину: на, мол, держи! Он цап инструмент, пощёлкал в воздухе и… Высокий суд, я действовал как бы во сне… (Иаков закрывает глаза.) Что-то в районе живота, в самом низу во мне росло и тужилось… Помню, блеснуло лезвие, щелкнуло, свистнуло и что-то на пол смачно шлёпнулось тяжёлое и кокнуло, как бы электролампа лопнула… (Иаков чмокает, открывает глаза). И по всему составу моему, по органону из центра на периферию волна горячая, тугая прокатилась… (Приходит в себя. Люциферу.) Ты не гони, начальник, негатив. Такое было время: рынок, прогресс, новации… императив эпохи! Аврор не вписывался в тренд. (Замолкает и тяжело дышит.)

БОДИ-БОГ (пальцем манит Люцифера. Люцифер подходит к кафедре Судьи, смотрит, склонив голову, в пол. Боди-Бог негромко). Люци, ты удивительно спокойно выслушиваешь эту ересь…

ЛЮЦИФЕР (пожимает плечами). А что я сделаю? Рационалы, Отче. Homo novus. Их вера – постмодерн, их идол – интернет. Язык Эзопа в современной упаковке.