Поезд. Бремя танцора

Павел Петрович повернулся на каблуках, которые были необходимым атрибутом у любых из его ботинок, и с возмущением вышел.

20.

– Саша, привет, как жизнь, как здоровье?

Павел Петрович готовил с Александром Евсеевичем совместно фестиваль «Золотые голоса осени». С Александром Евсеевичем он дружил уже давно, со времен студенческой молодости. Вместе начинали и на руководящей работе. Только Павлу Петровичу повезло меньше, это он относил на то, что поехал в далёкий поселок по распределению директором клуба, в то время как Александр Евсеевич сразу остался в городе и планомерно начал работать в администрации. Разными окольными путями он и дослужился до директора театра.

Часто встречаясь на различного рода совещаниях, они обменивались студенческими шуточками, вспоминая то стройотряд, то картошку, в компании любили попеть туристические песни. В общем, это были приятельские и прочные отношения.

– Представляешь, Саша, самодеятельность-то совсем обнаглела. «Джеком-потрошителем» меня называют, говорит, что я не даю развиваться молодёжной культуре. Обвиняют во всех смертных грехах, меня, прогрессивного во всех отношениях. Сколько я Сурковского у себя под крылом терпел, когда он ставил свои дикие спектакли, чуть ли не с оргазмами на сцене. А Баскаев – ничем не лучше. Сколько я седых волос получил от его спектакля «Шехерезада» ? Думал, что там тысяча и одна ночь – а там была такая ночь, что у начальства волосы дыбом встали.

– Да, – согласился Александр Евсеевич, – сейчас всем нелегко, особенно с этими молодёжными театрами, которые на что-то претендуют, свою ноту хотят внести, а их всего семь, как ни странно. Такое воротят – сам чёрт ногу сломит. Театр Сурковского стал менее скандальным, и то спасибо. А то ведь помнишь, перед городским собранием на клумбу мочился среди бела дня. Все эта эпатажность, желание обратить на себя внимание, брутальность, тьфу ты, модные словечки одни, а надо искусство делать, высокое и незыблемое.

– Не говори. Самое главное – кому всё это нужно, не понимаю.

– Вот именно – и я не понимаю, что они там с этими современными танцами носятся. Они ведь даже не советуются ни с кем. Сколько у нас прекрасных педагогов, ведь все эти и Сурковкий, и Баскаев – все у них учились. Да не поставь они им все по классике, никакие бы их новые техники не помогли. А они даже не вспомнят никогда, кто их на ноги поставил! Практически скаламбурил. Кто танцоров на ноги поставил…. Кхе-кхе…Одно меня радует, в пении ничего почти не меняется. Голос, это, друг мой, без настоящего педагога не сделаешь. Кстати, приходи на сольный концерт моей любимой и несравненной Олечки. Такая прелесть эта девочка, не представляешь.

– Обязательно приду, обязательно.

21.

Павла Петровича определённо начинало лихорадить. Баскаев был не подарок, а его ученики и вовсе без тормозов. Что ни день, то новые приключения. Того и гляди, что скоро посыплются неприятности сверху. С письмом в управление культуры удалось как-то уладить, правда, пришлось оправдываться и мямлить. Потому и состряпал Павел Петрович в срочном порядке докладную, а для этого пришлось уговорить вахтера, чтобы ключ сразу не давал. Когда начальство вызвало на ковер, у него была запасная бумажка, посмотрите, мол, какие молодые нахальные, я их попросил немного, всего на месяц, освободить помещение, они шум подняли. А сами себя как ведут, вот посмотрите…

За этими мыслями Павел Петрович не обратил внимания на посетителя. Карие глаза Рафика смотрели жестко, будто просверливая его насквозь.

– Чем обязан? – быстро придя в себя, спросил его Павел Петрович.

– Я друг Баскаева.

– А мне-то что до этого? Вы скоро тут следственное управление откроете, кричать будете на всех поворотах, что душат культуру – а я всех выслушивать должен? Мне некогда, товарищ.

– Вы знаете, уважаемый Павел Петрович, наш город ни большой, ни маленький, но есть определённые люди, которые, занимаясь бизнесом, не хотят отставать от достижений, которых достигла цивилизация за предыдущие тысячелетия, и, как бы это ни показалось банальным и наивным…

– Молодой человек, нельзя ли короче. Краткость, как известно, сестра.

– В общем, Ваше поведение не нравится этим самым людям. Оставьте в покое «Мембрану».

– Я бы сам хотел, чтобы они меня оставили в покое! Но у меня сложилось совершенно противоположное мнение, если мы говорим о людях, которые заинтересованы в тех самых достижениях… Очень жаль, но я, наоборот, стараюсь изо всех сил помочь ребятам…

22.

На просёлочных дорогах стали появляться машины, гружённые морковкой и капустой, верными признаками приближающегося октября. На обочине дороги сидела молодая женщина в поношенной куртке желтого цвета. Короткие волосы торчали из-под вязаной шапочки. Проезжающая мимо милицейская машина подобрала её и отвезла в ближайшее отделение милиции. Молодой безусый сержант пытался её допросить, но странная гражданка совершенно не помнила своего имени. Может, прикидывается, подумал сержант, но на всякий случай сделал запрос в город, проверить по картотеке. Бомжиха, наверное. Одежда и вправду поношенная, но руки нормальные, он обратил внимание на ухоженные ногти, когда неизвестная ставила крестик вместо подписи. Это чёрт знает что такое, вздохнул сержант, но ругаться не стал, а позвонил своей сестре, работающей в районной больнице.

– Амнезия, наверное, потеря памяти, – объяснила сестра. – Попробуй по телевизору фотографию показать, вдруг кто опознает.

– Кто сейчас милицейские новости смотрит.

– Смотрят, смотрят. Положи её пока к нам, вдруг она вспоминать начнет.

23.

В подвале давно уже не шли репетиции. Сегодня Колю вывело из себя появление Жени.

– А тебе что здесь нужно?

– Не кипятись. Я пришёл узнать, что у вас тут.

– Сам видишь. Выкидывают. Лариса потерялась.

– Плохи дела. А письмо написали?

– Написали. Только ответов пока ноль.

– Что вы ждете-то, вот идиоты. С нашей-то бюрократией! – Женя всё распалялся, но Коля всё менее и менее ему верил. Странно, он говорил точно так же, как он сам какое-то время назад, но все эти правильные фразы казались Коле какими-то неискренними – Судиться нужно с этим Павлом Петровичем! Всех привлечь! Написать письмо губернатору! Написать письмо президенту!

– Точно, точно, – послышались одобрительные голоса.

«Какие мы все наивные, просто жуть», – подумал Коля, – «Приходит вот такой Женя, кстати, я так до сих пор не понял за столько лет, чем он занимается. Лозунгами говорит, а мы ушки-то и развесили. Вот недавно Павел Петрович нам лапшу на уши вешал, что, мол, ремонт, ремонт. С тех пор я не видел ни одного строителя. Что-то там быстро покрасили и сейчас якобы ждут денег. А нас не пускают. Заработайте сами, говорят. А счёт отдельный не открывают. Вы наш коллектив, говорят – а в программу финансирования не включили. Всё замечательно».

Женя уже иссяк с лозунгами и живо интересовался пропажей Ларисы. Голову он склонил набок, как бы внимательно слушая. Неделя прошла, говорите. А что сидите, уже пора все морги обзвонить. Обзванивали – нет нигде. В милицию? В милицию заявляли. Полная тишина.

– Да, полный вакуум. Так как Ларисы нет, я временно исполняю обязанности руководителя, – остановил все возражения Коля, – в общем, все свободны.

Ребята начали расходиться, на лице Жени чувствовалась некоторая неудовлетворенность. Что ты все тут вынюхиваешь, шакал, злобно думал Коля. Брысь. Катя уходить не торопилась. Она закрыла дверь за Женей.

– Я ещё задержусь немного. Мне что-то важное нужно сказать.

– Говори.

– В общем, видела я Ларису на прошлой неделе с этим Женей. Я его не сразу узнала, он такой попсовый был. Они ещё подёргались с молодежью под музыку, я к ним подходить не стала, думаю, что Лариску смущать.

– Когда, говоришь, видела?

– Да не помню точно. Ой, больше ведь мы её не видели!

– Вот именно.

Коля подумал про себя, как странно всё устроено, и продолжил мысли вслух:

– А вообще, кто он такой этот Женя? Никто не знает. То ли фотограф, то ли журналист. Он все время тусуется с богемой, какой-то незаметный и серый.

– Где больше наливают, там и он, – захихикала Катя. – Случай вспомнила. В общежитие к девчонкам пришел этот Женя, а они, хохмы ради, раскрасили его по полной программе, да ещё и ногти приклеили, накрасив чёрным лаком. Как раз приходит Сурковский, а Женя был сильно пьян к его приходу. Он кричит Сурковскому: «Эй, лысый!». Тот не реагирует. Глеб вообще не любил панибратства. Потом всё-таки обернулся, а этот придурок показывает ему свои пальцы, шевелит ими так, как девушка с Тверской: «Тебе нравятся мои пальчики?». Как будто уже опустил его. В общем, Сурковский его не любил. Хотел ему по физиономии съездить, но удержали. Это было незадолго до смерти. А Баскаев нормальной ориентации был? Просто они все такие, от них чего угодно ожидать можно.

– Абсолютно нормальной, а мне вот и мальчики, и девочки, и кошечки, и собачки, – прошептал он, залезая под блузку.

– Сюда войти могут, погоди ты, – игриво стала отшучиваться она.

– Кстати, вспомнил один прикол… В общем, ещё когда учились, в общагу к девчонкам ходили. Вернее, Лео учился, а я так… Решил он над народом подшутить, меня в той компании никто не знал… Взяли меня девочкой нарядили, сапоги тогда ещё модные были – как чулки… Приходим в общежитие, я сижу, весь из себя с накрашенными ресницами… Девчонки спрашивают – это кто, Лёня? А он им отвечает – это моя герла. А они – а водку твоя девушка пьет? Лео говорит – пьет. А я сижу такой, глазками моргаю и молчу. Что-то сказал, а получилось почти басом. Но водку наливают, я пью, мне весело. А там была девчонка с плохим зрением, у неё оправа у очков в тот вечер сломалась, она все за чистую монету и воспринимала. Сидит, щурится, вокруг все чуть не давятся от смеха, а она ничего понять не может. В общем, потом поползли по институту слухи, что Баскаев снял какую-то вокзальную потаскушку с пропитым голосом, которая водку хлещет почище всякого мужика. Лео снова в общагу пришёл, чтобы реабилитироваться. Наконец до той слепухи дошло, какое шоу она пропустила. Там вообще непонятно было, кто над кем больше смеётся. Девчонка эта и говорит – я сейчас очки новые купила, повторите, пожалуйста, выход на «бис».