Соседи и родня Оттавии Малевольти

–Плевать. Благодаря тебе я приобрёл такой несгибаемый характер и чувство юмора. Ты давно стал членом семьи, Руперт. Я знаю, когда ты меня ругал, то делал это деликатно, любя. И все эти годы я скучал по тебе так же, как по Наяде.

Слуга оглядел повзрослевшего Орина. Барон Филдинг не стал безупречным красавцем, его внешность портил крупноватый нос, но лицо располагало к себе своим простым, без напускной гордости, выражением. Жизнерадостная улыбка часто озаряла его лик. А непосредственное поведение сближало двадцатилетнего парня с любым классом, с кем бы он не общался.

Буркс окликнул молодого слугу, чтоб тот доложил о возращении Орина в родной дом.

Наяда вскочила из-за стола, заслышав радостное известие.

Но вот уж и сам брат вошёл в столовую.

Придерживаясь этикета, сестра позволила себе холодно поцеловать Орина в щёку пару раз. Тот иного и не ожидал, горячо поцеловал руку сестры.

Миссис Сэндлер распорядилась принести ещё один столовый прибор для барона Филдинга.

Усевшись за стол, Орин делился впечатлением:

–После Лондона Милфорд-Хейвен мне кажется глухой провинцией, где львиная часть интеллигентного населения умеет читать только по слогам.

–В Лондоне ты отчитывался в географическом обществе о проделанной экспедиции к Андаманским островам?– заинтересованно узнавал Норман.

–Хорошо выглядишь, Сэндлер. Облысел что ли?

Адвокат ухмыльнулся: колкий шурин сразу подметил едва заметные залысины у лба.

–Орин, не тяни. Что ты узнал о папе? Он…жив?– допытывалась сестра.

–Я не нашёл никаких следов экспедиции миссионеров. Не нашёл никаких вещей, принадлежащих англичанам…

Наяда уткнула потухший взгляд в тарелку.

Норман блеснул знаниями по части истории освоения тех далёких мест:

–Говорят, на Андаманах и Никобарах свирепствуют ужасные болезни. Ни одна группа миссионеров не выжила. В 1.757 году все члены датской Ост-индской компании, высадившиеся на Никобарах в 1.756 году для создания торговой фактории, скончались от лихорадки. В 1.769 году десятки миссионеров, солдат и служащих датской Ост-индской компании вновь появились на островах Андаманского моря. Они облюбовали остров Нанкаури. Через 2 года в живых не осталось никого. За ними вымерли моравские миссионеры из Чехии, шведские, опять датчане, и вновь чехи… Неблагоприятный климат и болезни – бич белых в той части света.

–Ты делал запрос в Ост-индскую компанию?– понуро узнавала жена.

–Да,– подтвердил Сэндлер.

–Расскажи о тех местах, Орин,– попросила сестра.

–Жители островов представители негроидной расы. В праздничные дни они покрывают себя полосками белой краски. Женщины с открытой грудью, волосы украшают венками из ярких цветов. Патриархальный уклад жизни. Мужчины живут в одной хижине, женщины в другой. Имущество переходит от отца к сыну: хижины, пальмовые деревья, огороды и свиньи. Кстати, маленьких поросят женщины вскармливают своей грудью.

–Какой ужас,– не сдержалась Наяда.

–Много кокосов…Среди негров я видел мальчика с более светлой кожей, чем у собратьев…невольно я подумал, что, вдруг, это мой брат, но сейчас же прогнал эту нелепую мысль прочь. Отец был староват для таких «подвигов».

–Как ты вообще мог такое подумать об отце! Об этом благородном человеке!– возмутилась сестра.

–Да, ладно, сестра, вспомни, что о нём рассказывал Айвор Драммонд. В юности папаша слыл любителем доступных женщин.

–Я никогда не признала бы брата-дикаря.

–А где ваша малышка Фрэзи?

–В своей комнате. Пойдём, я вас познакомлю,– звала Наяда.

Когда мать представила перед пятилетней девочкой дядю, та с детской непосредственностью обняла родственника. Орин подхватил племянницу на руки, закружил белокурое чудо с тёмными глазами.

–Мама! От дяди Орина пахнет морем!

–Потомучто я – капитан,– хвастал юноша.

Он уселся на стул, водрузив ребёнка на колени, играючи нажал на её крохотный носик. Девочку ущипнула его за щёку, развеселив дядю.

–Ты не даёшь отдохнуть Орину с дороги, слезь с колен, не будь надоедой,– приказала мать.

–Но мне нравиться играть с его пуговками, они такие красивые…– наивно верещала Фрэзи, перебирая украшения на мундире.

–А я сейчас укушу эту непослушную девочку,– угрожал капитан ребёнку.

Он в шутку открыл рот во всю ширь и скользил им по щеке Фрэзи. Та заливалась смехом.

Наигравшись с племянницей, Филдинг пошёл осматривать свои комнаты. Цвета стен варьировались от серо-фиолетового до сливового.

–О, сестрица, цвет стен ты специально сделала таким унылым, чтоб я долго не мог взирать на них, а мчался быстрее в море?

–Ты стал остроумным, братец.

–Да, и теперь смогу без проблем охмурить любую доверчивую дурочку.

–Ты надолго в родные пенаты? Когда собираешься опять в море?

–Когда я тебе надоем, ты посадишь меня на корабль, и, дав пинка по зад, отправишь к далёким берегам года на два.

–Ты не намерен становиться серьёзным?

–Серьёзным? По моим подсчётам я обрету мрачную физиономию лет эдак через…сто.

Орин до ужина перебирал важные документы, сверял доходы и расходы.

После семейного ужина, за которым адвокат не выпускал из рук графинчик с виски, Сэндлер перехватил шурина у выхода из столовой и шепнул:

–Мягкость и дружелюбие Наяды – это фикция; маска, за которой прячется равнодушная, чёрствая душа.

Скривившись от перегара, Филдинг заметил:

–Я смотрю: книги Вам заменила выпивка.

–Быть серой массой, как все, ужасно скучно, вот я и выделяюсь пристрастием к напиткам погорячее.