на моих руках носимая,—
и обреченно поднял,
сказав все это,
ради чего жил и не понял —
и не помнил —
лето.
И проиграл-проиграл
то, чего так и не принял,
то, что ждал и не взял —
имя дождя в пустыне.
«На маленьком мальчике маленький…»
На маленьком мальчике маленький рог,
на маленькой девочке – голубь,
и маленький мальчик привольно залег
на маленькой девочке голой.
Мы стлались как ряска на ближнем пруду.
Очистили пруд. Мы устали.
Уселись, запели в ту же дуду
из нержавеющей стали.
Немецкой поэзии странная связь
с моей незначительной жизнью
не то, чтобы зов, и не то, чтобы казнь.
Я ею и призван и признан.
«Я нюхаю твое белье…»
Я нюхаю твое белье
через две тыщи километров
и лисье личико твое,
и мокрое отверстие.
Я нюхаю верховья рек,
хрип ясных сосен,
непрерываемый ночлег,
закрашенную проседь.
Сижу и слышу в тишине
воркуют годы,
мальчишка пляшет на волне,
снуют погоды.
Кто станет нем, кто станет слеп,
Каким кто станет?
Через столетие нелеп
мильон терзаний.
А пепел в воздухе застыл,
а запах светел,
а ветер выл, а ветер ныл
два-три столетья.
«Ерунда, я дик и страшен…»
Ерунда, я дик и страшен.
Сокол мой меж дивных башен
опускается кружась.
Птах по сути бесполезный,
ринув со страшенной бездны,
с белочкой вступает в связь.
Ах, не так уж здорова
эта связь, и ты права,
что пищишь и стонешь белочка.
Сокол скушает невкусную.
Голоден. Но смотрит мужественно
в меру мерзостен и мелочен.
«Не убивай меня, мой странный…»
Не убивай меня, мой странный спутник,
мой мерзостный, мой скалящийся отрок!
Уходит в даль Лотреамон, и пусть их,
сих порождений тьмы, сих сучих потрохов.
Я романтизмом не болел,
такого не было в помине —
может быть в детстве Шиллера чуть-чуть? —
но благостную розовую речь в пустыне
вел, плел и пел.
Быть сладким – это жуть.
Я вел неправильный, но теплый образ жизни,
и малая любовь рождала великие стихи.
Не убивай меня, меня легко исчислить,
дай выйти из воды сухим.
«Видна не сразу степень одичанья…»
Видна не сразу степень одичанья
в больном. Он говорит как все, волнуясь.
Ходит. Садится. Разве, что случайно,
мы замечаем, злится, там где здоровые целуются
или по крайней мере безразличны, а вдруг