и волновался на кустах.
Под ветром зеленью пропахшим,
под миром радостью наполненным
мы опускаемся уставшие
и переполнены, наколоты.
Она
Верней всего сказать: – приколы,
ты не воскреснешь, хоть ты тресни.
Какое разноцветье песни!
Осколок. На фиг! Ты осколок.
Он
В одной из беспощадных песен
я говорил, что ты стара,
что мир исполненный добра
излишне выспренен и пресен.
Она
Я отвечала не таясь,
что я спокойна,
что не начавшаяся связь
нас не достойна.
И что, добавлю я, ваш долг
в одной из загородных клиник —
восторг. И вовсе не умолк
гул линий лилий.
«Кто тебя очаровал…»
Кто тебя очаровал?
Кто, прелестник беспощадный,
даже выпивать не стал
губ надувшийся овал?
Безысходно-безлошадный
кто тебя очаровал?
Разрешим ли мы синице
в небе жить и не тужить?
Не в руке моей забиться,
а клевать свою пшеницу
и пословицей служить?
Покатило, покатило.
Раньше все же было меньше.
Эти Алла, Юля, Мила.
Эта стая пересмешниц
Аню, Лизу засветила.
Кто тебя очаровал?
Кто надтреснутою трелью
вызвал тягу к новоселью?
Даже выпивать не стал,
а клевал свою пшеницу,
бился об ладонь синицей,
так-то жил да поживал.
«Как много гибельных строк…»
Как много гибельных строк
в пологих горках книг
на моем столе, на твоем столе!
И тут не причина язык,
тут он просто помог,
лучший язык на земле.
Дробясь все быстрей и быстрей
скачет по ступенькам вниз
страна, где
мне довелось жизнь
жить и, видимо, умереть
тоже доведется здесь.
Расширив зрачки, гляжу
почти в темноте уже
на гибельную межу
и это мне по душе
не потому, что я
так уж ищу покой,
но там, где земля ничья,
я даже вроде бы свой.
«Сними повязку с глаз и слушай надо мной…»
Сними повязку с глаз и слушай надо мной,
над этой развернувшейся землей
протяжные и горловые звуки —
горных племен разумный вой.
Все равнозначно – вопли и поступки.
«Уйди-уйди». На набережной смерть
нас собирает в очертанья человека.
Мы рады б научиться, чтоб суметь
потом любить и альфу, и омегу.